Бог, дождь и Айеша

POV Джон Бишоп

Пролог

Я просто не могу понять, почему ты так со мной поступаешь? Чем я это заслужил? Что же такого плохого я сделал? Просто в толк не возьму. Неужели я недостоин большего? Разве я недостаточно страдал? Тебе мало моей крови и пота? Ты хочешь увидеть мои слезы.
Желаешь подчинить меня себе, заставить меня опуститься на колени, склонить голову и покориться. Хочешь унизить и оскорбить. Жаждешь увидеть меня обреченного, жалкого, ничтожного и беспомощного, ползающего на коленях, валяющегося у тебя в ногах. Ты просто хочешь, чтобы я умолял. Для тебя было бы истинным наслаждением: наблюдать за моим горем, впитывать мои страдания, нежиться в бездне моих мук, греться в моих горячих слезах отчаянья и обреченности. Но…
Я не желаю с этим мириться. Я не сдамся тебе. Буду бороться. Есть ради чего…


Я устал. Я слаб. Я хвор. Мне нехорошо. Да что там… Мне плохо. И не просто плохо, а очень, очень хреново. Мне выворачивает суставы, словно я какая-то кукла или марионетка. Кости ломит, мышцы ноют. Ужасно болит спина где-то в области легких. Хе-хе… Ты ошибаешься – нет такой области. Но легкие все же… хочется очень сильно примять, сжать, сдавить и помассировать. Выпустить из них весь воздух. Уверен, это принесет мне небольшое облегчение.
Очень болит лицо. Такое впечатление, что оно отекло, но если посмотреть в зеркало, то все выглядит нормально. Хотелось бы просто на время избавиться от этого куска плоти, снять его, оставив неприкрытыми лицевые мускулы и нервы, бросить в контейнер с живительным веществом, а самому промассировать уставшие мышцы и успокоить нервы.
В голове странный молочно-серый туман. Ни мыслей, ни идей. Только безмежный, глубокий, тихий и спокойный океан бесцветной слабости, в которую я погружаюсь. Медленно тону в омуте. В самой глубокой части. Нет больше выхода.

Хватит. Прекрати это.

Я помню. На дне меня ждет новое начало. Вспоминаю. Там я говорил с Богом. И я не сумасшедший. Да, Он мне сказал: «Я очень долго лепил тебя. А ты так и не получился», Он сдержал паузу, загадочная улыбка была на его губах: «Но я попробую еще». Сначала я не придал этому значения. Однако потом, когда осознал всю суть и глубину произошедшего, - это тронуло и озадачило меня. Но вселило надежду. Возможно, еще что-то выйдет из меня толковое.

Я хорошо помню Бога. Он часто снился мне. Я говорил с Ним. Маленьким мальчиком, который упал с лошади, сильно ушибся и лежал едва живой, я увидел Его впервые. Помню. Сильный, яркий свет бил в глаза, под ногами росла и тянулась вверх, к Вселенскому Свету, нереально зеленая и сочная трава. На мне тонкая белая одежда… Я увидел Его. Чистого, немного сурового, но доброго. Но… Мне было страшно. Я робко спросил: «Я умру? Ты заберешь меня на небеса так же как моего старшего братика?». Он улыбнулся загадочной и доброй улыбкой, и только отрицательно покачал головой. «Тебе пора возвращаться, дитя. Твоя мама о тебе сильно беспокоиться», - сказал мне Он и легким взмахом руки отозвал мрачную госпожу, готовую забрать мою душу, разлучить её с телом. Тем самым Он оставил, сохранил мне мою никчемную жизнь. Но, наверное, у Него были на то причины. Причины ведомые только Ему. Что ж я покорился.
Хотя возвращаться мне особо не было куда. Моя мать меня ненавидела. Или просто не любила… С самого моего рождения. Её первенец, мой старший брат, – прекрасный мальчик с яркими рыжими кудрями, такой веселый и милый, - трагически погиб, не дожив до трех лет. Я не знаю о том, какой мама была до его смерти, но это был переломный для неё момент. Она очень страдала. Трудно и представить себе её горе, ведь родители не должны хоронить своих детей – это просто ненормально.
Однако… Я бы очень любил старшего братика, ведь он был таким симпатягой – пухленький, здоровый, розовый малыш, одетый в рубашечку с вышитым на краю гордым гербом нашего семейства у улыбающейся мамы на руках. И мой большой и сильный папа, с горящим и любящим взором приобнимающий свою супругу. Да. Такой портрет я видел однажды… Но это не важно. Моя мать меня не любила. На дух не переносила. И суеверно была уверенно в том, что я не её ребенок. Однако об этом потом.

Я очень часто в своей жизни оказывался среди оглушительного шума, громогласного ора, душераздирающего крика… Эти ужасные звуки. Разрывали мои барабанные перепонки, ранили меня. Я страдал от слов, действий и поступков. Я понимал и хотел тишины. Гробовой. Тихой-тихой. Нерушимой. Долгой… Такой, которая нежила бы мой утончённый слух. Но я все-таки понимал, что со временем эта тишь стала бы пронзительной и режущей. Я завидовал и сочувствовал тем людям, которые не могут слышать. Этих гадких или прекрасных слов, которые произносят люди. Слов ненависти или любви. Я думал о том, что случиться, если я оглохну. Как мне существовать в этом мире, бескрайнем мире тишины? То есть… В мире мертвой тиши. Молчания. И тогда не будет злых и завистливых слов исполненных желчью и сарказмом, не будет шума и криков. Но не будет также и признания в любви ласкающее слух, не будет оперных арий, прекрасных мелодий, симфоний, сонат… Не будет семи чарующих нот. Они перестанут для меня существовать. Не станет звона серебряного колокольчика, мелодичного перезвона, торжественного колокольного звона на соборе… Как без всего этого прожить?
Мир не должен быть наполнен только тишиной – ведь тогда мы не были бы теми, кем мы есть сейчас. Чем бы мы стали, во что превратились бы без самого главного, что делает нас людьми – речи? Поэтому любые звуки, так или иначе, должны существовать, а тишина не сделает нас истинным людьми, владеющими красивой мелодичной речью.

Кстати, а что на счет умения говорить? Представьте, если вы утром проснетесь без языка? Как это будет неудобно: нет возможности общаться с окружающими, вы не выскажете ни своего возмущения, ни восхищения. Из вашего горла не вырвется ни вопль боли, ни крик экстаза. Вы не сможете говорить – у вас не будет речи. А это здорово неудобно. Я знаю. Как-то раз мне самому пришлось молчать больше месяца, чтобы не порвать связки и восстановить голос. Это было просто ужасно. Невыносимо, когда у тебя нет способности сказать миру, что ты думаешь и что чувствуешь.

Так же часто мне хотелось закрыть глаза и не видеть всего, что происходит вокруг меня. Не видеть зла, порока, страданий, боли. Но я видел слишком много и не могу об этом молчать, не в силах забыть и стереть из памяти. Рассадник греха, до чего нас довела цивилизация: многие гибнут с голоду, многие уже погибли, а кто-то еще погибнет.
Я был на самом дне. Кладбище… Смерть и боль. Неудержимая и неизлечимая. Это язва общества – его порождение. Гиблые места. И обречен тот, кто туда попал и не сможет выбраться. Это называется «загнись и сдохни». Я понимаю, что это такое, видел все это и чувствовал на себе. Я был тут, знаю, каково это.
Но невозможно погрузиться в кромешную тьму и забыть про весь этот ужас – неосуществимо. Не поможет. Ты будешь возвращаться к этому в мыслях, все будет представляться в еще более страшном свете. Ты не можешь сбежать. Не можешь забыть. Но можно попытаться изменить свое отношение к этому. Принимать все в порядке вещей, смириться с этим порядком или как-то бороться, если не согласен и хочешь что-то изменить.
Ты забываешь о семи цветах радуги, которые не увидишь, если закроешь глаза или ослепнешь. Ты не сможешь оценить волшебство фейерверка или северного сияния, будешь не способен узреть идеальную грань, красоту и филигранность живого цветка - чуда, которое растет из земли, берет от неё силы и наливается соком. Ты многое потеряешь, захотев закрыть глаза – держи их широко раскрытыми. Ведь речь идет о гораздо большем, друг мой.
Речь идет о нашей чудной жизни. И все, что находиться вокруг нас – часть нас самих.

Я забыл поговорить с вами о дожде. Дождь – это всегда прекрасно. После него все оживает. Становиться обновлённым и по-новому прекрасным. Живым. Все расцветает после дождя, сочные и сильные стебли трав тянуться высоко к солнцу, и поглощают живительную влагу капель.

Прекрасно. Волшебно. Чудесно.

Я сам родился в ночь, когда был дождь. Но это была роковая ночь. Моя мать чуть не умерла производя меня на свет. И что сказать, родился я в очень плохую ночь. Молнии и гром, гроза, буря. Ураганный ветер. Моему отцу пришлось проскакать в такую мерзкую погоду немало миль, чтобы вызвать доктора из города. Из боли и гнева я был рожден. В день всех святых, когда мертвые выходили из могил, когда злые духи бесновались вовсю. Рок насмеялся надомной, когда улыбнулся мне в первые минуты моей жизни.

Это было как клеймо, его нельзя было смыть. Я проклят с самого рождения и судьба моя предельно ясна. А будущее – предсказуемо. Я умру. Очень скоро. Но не это главное. Не важно. Не суть.

Я часто рассуждал над словами начинающимися на букву «ж»: жёлудь, желток, желудок, жидкость, жар, жизнь… Потом.

А сейчас у меня лихорадка. Горячка. Мне ужасно плохо. Ели держусь на ногах. Слабость наполняет неприятной, тягучей суспензией каждую клетку моего измученного тела. Голова кружиться, во рту неприятно сухо, мозг, как плавленый сырок, готов в любой момент вытечь из уха.
И я бесформенной грудой лежу на кровати. За окном темные серые тучи свинцовой тяжестью тянут небо вниз. Еще чуть-чуть и оно рухнет. Молния разрезала темноту многотысячным зарядом частиц, за ней последовало оглушительное, раскатистое урчание грома. На миг все застыло в нерешительности. А потом… Началась гроза. Дождь крупными каплями барабанил по стеклу, неприятный свет исходящий сверху, от спрятанного за тучами солнца, ранил мои глаза, раздражал мой мозг и вообще действовал неприятно. Поэтому я собрал в себе остатки сил, встал, на ватных ногах добрался до окна и запер его. Закрыл дверь и завесил её покрывалом. Все эти действия лишили меня сил. Я упал. Обратно до кровати пришлось ползти.
Наконец, я влез на кровать и укрылся каким-то убогим одеяльцем – первое, что попало мне под руку. Я свернулся в позу эмбриона. Закрыл глаза. После чего началось. Жар исходил от моего тела, пот выступал на лбу, а мне было холодно. Меня трясло, коробило… Кожа покрылась мурашками. Боль невыносимая боль была в легких. Меня ломало. Но я знал что это не простуда, не ОРЗ, не грипп. Смысл моей болезни заключался только в одном слове: «ЖАР». Я горел изнутри. Я пылал. Меня знобило, выворачивало на изнанку. Я умирал.

Моя любимая маленькая госпожа Айеша, чувствуя, как мне плохо, вышла из угла, в котором пряталась от грозы и, запрыгнув на кровать, плотно прижалась ко мне. Я чувствовал сильное, покрытое шелковистой кремовой шёрсткой с шоколадными полосками, тело кошки. Я прижался к ней поближе и плотнее завернулся в одеяло.

Пусть так и будет. Сейчас только Бог, дождь и Айеша являются свидетелями моей слабости. Лишь они её видят и ощущают. И мне нечего их стесняться или стыдиться. Я спокоен. Будь что будет.

За окном продолжала бесноваться гроза.

Наконец, боль в легких стала донимать с такой силой, что терпеть дальше было невозможно. Я перевернулся на живот и издал тихий вздох – набирая воздух в альвеолы. Я почувствовал на себе тяжелый взгляд зелёных и злых глаз Айеши. Она поднялась на лапы, потянувшись, прыгнула мне на спину, и стала вытанцовывать и топтаться по мне, наступая именно в тех местах, где болело больше всего. Ничего не скажешь, я был очень благодарен моей маленькой госпоже за оказанную помощь, потому что её топтание принесло мне хоть какое-то облегчение. Мне уже не было так плохо. Я обнял кошку и мы вместе заснули.

Крупные капли проливного дождя продолжали барабанить в стекла.

Наш сон нарушили тяжелые шаги непонятного и немого существа. Злого. Неумолимого. Чудовища, которого все боятся. Я и Айеша не на шутку перепугались.

Я не ожидал, что это случиться так скоро!
Господи, зачем ты наказываешь меня? Наверно, я очень тебя прогневал, раз заслужил сию кару.

Мы услышали шаги за дверью, потом это нечто медленно повернуло дверную ручку и неторопливо растворив дверь, прошло внутрь комнаты. Женская фигура. Тощая. Худая. Даже костлявая. Завернутая в грязное серое одеяние с рваными полами. На голове капюшон, полностью скрывающий лицо.

Некуда было бежать.

Торжественным, но тяжелым и медлительным шагом она подошла к кровати. Слабо блеснуло сталью острое лезвие косы.

Чувствуя угрозу и опасность, Айеша бросилась вперед и громко зашипела на костлявую. Та немного отшатнулась, но потом в мгновенье метнулась к кошке и отшвырнула её рукой в сторону, куда-то за пределы кровати. Я лишился защиты в виде маленького и любимого существа.
Фигура наотмашь ударила Айешу, я смог увидеть и немного рассмотреть руку этого странного создания. Вся в отвратительных ранах, покрыта язвами и струпьями, с длинными черными ногтями. Брр…

Кровь стынет в жилах.

Почувствовав это, она обернулась ко мне. Мрачная госпожа бережливо прислонила косу к изголовью кровати. И внимательно посмотрела мне в глаза.
Глубокий вдох. Я был готов к ней. Готов к неизбежному. Фатальному. Необратимому. Финиш.

Я готов к смерти.

- Иди ко мне, родная. Возьми меня. Ты же так долго этого хотела. Не упусти шанс. Любимая…

Мне показалось, что она улыбнулась под грубой материей капюшона. Да долго я её избегал, но теперь не выйдет. Нужно взглянуть правде в глаза. Теперь только Бог, дождь и Айеша будут свидетелями не только моей слабости, но и моей смерти.

Немного нагнувшись ко мне, она провела рукой по моему лбу и жар прошел. Я перестал трястись от лихорадки.
Подобрав полы и подол своего длинного балахона, она села не меня сверху, плотно прижав свой таз к моему. Я почувствовал её на себе, такую тяжелую и холодную, как камень. Притиснув свою плоскую грудь к моей груди, она приблизила свое, скрытое в тени капюшона, лицо к моему. Я чувствовал её дыхание.

- Зачем ты играешь со мной?.. Неужели я мало страдал? Ты хочешь насладиться этой пыткой сполна… Та жаждешь моих мук. Как ты жестока и аморальна… - слабо улыбаюсь я.

Она хранит молчание. Холодными руками пролазит под рубашку и медленно, снизу вверх, царапает кожу на спине и животе ногтями.

Пламя, милая, оно сожжет нас обоих.

А в то время, как руки разрывают мою кожу, её губы жадно и алчно ищут мои, находят и впиваются так, что становится больно. Она чуть не отрывает мне голову.
Наконец её правая рука достигает левой груди в том месте, где находиться мое сердце. Она вонзает ногти неглубоко в кожу, а потом вынимает наружу. Из пяти небольших отметин течет кровь. А она продолжает целовать меня. Я чувствую, как по моим венам начинает течь жгучий яд, он отравляет меня. Становиться невыносимо холодно. Еще чуть-чуть и этот смертный холод дойдет до моего сердца.

Я умираю. Ничего больше не вернуть.

Всё. Финал.

©Darkhunter