* * *
Этим вечером была гроза. Однако он её не боялся, наоборот, он очень любил грозу.
Небо затягивается черными, свинцовыми тучами, которые едва ли не распарывают свои пухленькие, набитые осадками брюшка о верхушки небоскребов – так низко висят эти грозовые облака. Воздух сух и трескуч от переполняющего его напряжения, в нем чувствуется тяжесть и духота. Но вскоре на смену им придет влажность и легкость грозы.
Природа замирает. Все в предчувствии бури. Встретившиеся холодный и суровый северный ветер Борей и теплый и игривый южный Нот готовы вступить в смертельную битву, столкнуться и разорвать друг друга в клочья. Грядет шторм. Надвигается ураган.
Грянет гром, небеса разразятся урчащими, грохочущими раскатами. Яркими, многотысячными электрическими зарядами, жесткими кнутами молнии будут разрывать небесный покров вечера и врезаться в черное, изнывающее от усталости, но истомы тело земли. И все затихнет. И станет так тихо, но тяжело как-то. И в то же время – легко. На душе будет лежать томящее ощущение неизведанного и щемящее чувство проснётся в груди при радостных, но далеких воспоминаниях, связанных с такой же, но совсем непохожей грозой. А потом, словно какой-то знак сорвется вниз, и полетит из одной свинцовой тучи вниз тяжелая и чистая первая дождевая капля настоящей грозы. Полные осадков облака, сохраняющие до этого статус-кво, высыпят свои мешки с конденсированной водяной парой на измученную жаждой землю.
Потом буря иссякнет. Подует легкий Зефир, в природе наступит гармония. И после такой вот хорошей и сильной грозы, на чистом и прозрачном лоне небес, очищенных от грозовых облаков, у самого горизонта покажется нежное, пастельно-пурпурного цвета солнце сказочного, почти волшебного Заката. Это заходящее солнце, скрываясь за краем земли и унося с собой последний свет своих божественных лучей, мило и робко улыбнется, давая миру надежду и успокоение.
Да, наш герой любил грозу. Она была ему не страшна в просторном и роскошном пентхаусе одного из жилых небоскребов. Даже на большой высоте посреди самого страшного сражения Борея и Нота мужчина чувствовал себя спокойно и непринужденно, ничуточки не страшили его оглушительные громовые раскаты, рев стихии не волновал его слух, крупные капли дождя, с яростью и силой барабанящие в большие окна не занимали его. А мрак и темнота, которую своими крупными и массивными телами создали тучи - никак не тревожили его.
Это была просторная и удобная гостиная, светлая и приветливая комната. Большие окна были плотно завешены длинными и тяжелыми портьерами цвета восходящей в мир Авроры с едва золочеными кисточками и шнурками. Стены были украшены качественными и красивыми картинами в той скромной и достаточной мере, с которой мог их развесить только человек очень утонченного вкуса, элегантного стиля и изысканной манеры. Словом, истый аристократ крови до мозга кости. М-да. На блестящем паркетном полу, прямо посредине комнаты, лежал мягкий, удивительной раскраски ковер, сделанный каким-то живодером из меха несчастного, замученного дикого и большого кота. А, впрочем, кого это волнует?
Джон сидел на большом светлом диване, склонившись над журнальным столиком, на прозрачном и прочном стекле которого в хаотичном порядке расположилось множество бумаг с удивительно большими и длинными рядами цифр, налоговых книжечек, счетов и прочей бюрократической стряпни. Было так же среди этого хаотического «бумаго-великолепия» и несколько писем. В кои-то веке какая-то сволочь наконец-таки написала дорогому полковнику… Ааааа, нет, это были всего лишь уведомления и жалобы. Ну и ладно.
Среди хаоса бумаг на столе еще и оказалась наполовину опустошенная, наполовину заполненная какой-то темной жидкостью рюмка. Здесь же рядом стояла хрустальная пепельница, в которой мирным вечным сном покоилась потухшая сигара. Создавалась напряженная обстановка рутины и невыносимой будничности. А стоящий невдалеке торшер мягким и приятным светом, который так был не похож на реальность, освещал данную обстановку.
Вид мужчины был хоть и ухоженным, но все же усталым. Темные и жесткие волосы брюнета были взъерошены, под черными глазами цвета антрацита, которые колючими звездами впивались в вас и приводили в недоуменье и смятенье слабые умы, сейчас лежали черные тени забот. Между бровей залегла глубокая складка – верный признак неразрешимых проблем и тяжелых мыслей. Тонкие и выразительные губы были плотно стиснуты и поджаты. На щеках и подбородке стала пробиваться щетина.
Но, не смотря на такой запущенный внешний вид, одет мужчина был все же аккуратно и хорошо. Вся одежда его была чистой и свежей. Остроносые туфли пахли новизной и дорогим итальянским магазином, из которого они были привезены; черные брюки с идеально заглаженными стрелками поддерживались кожаным поясом; белый шерстяной свитер крупной вязки с широким воротником – все это безумно ему подходило, и более того, сам хозяин квартиры прекрасно это знал. И именно поэтому он не нуждался в комплиментах или одобрениях прочих людей.
Рукава шерстяного свитера были закатаны до локтей. На смуглых, дрожавших от усталости руках вздулись вены. Между пальцев правой руки была судорожно зажата ручка. На виске истерично пульсировала жилка. Черт, как же все-таки тяжело это – подсчитывать налоги и отдавать их государству.
- Да пошло оно все к черту, - сердито взглянув на кучу незаполненных бумаг, сдался Джон Бишоп, бросив ручку на стол. – Тут без ста грамм не обойтись, - он как-то меланхолично взглянул на опорожненную часть рюмки, потом взгляд его перенесся на другую половину. Мужчина глубоко вздохнул: - И это называется «вышел в отпуск», черт возьми. – В памяти стали всплывать события начала этого самого отпуска.
Сначала провожатые умудрились уронить на его ногу очень тяжелый чемодан. Потом прямо посреди шоссе сломалась машина да так, что починить её самостоятельно не представлялось возможности. Потом сдох мобильник, а потом пришлось топать пешими на своих двоих пятьдесят с лишним километров до близлежащего обиталища цивилизации.
С грехом пополам добравшись до дома, пришлось в тысячный, если не в тысячу первый раз выяснить, как это трудно доставать корреспонденцию из битком-набитого почтового ящика. Где-то полтонны бумаг достал он из чертового ящика. Потом его ожидала еще одна при-приятнейшая новость: оказалось, что без его участия, но за его счет совет дома решил устроить ремонт лифта. Как он теперь должен добираться до дома? Пешком? На сорок второй этаж? С этой-то кипой бумаг? С чемоданом? Ха-ха… Да, ладно? Ну, чего уж там! Он молодой и сильный – ну, поработает немного ножками, – так это ж для организма полезное и нужное занятие, а то сидишь там себе на работе и сидишь, штаны протираешь, да геморрой зарабатываешь… Ага!
Ну, конечно же. Спасибо вам, люди добрые, за совет, за заботу вашу. Низкий поклон. С трудом кряхтя и пыхтя на последних этажах, тем самым громко и торжественно сообщая всем соседям о том, что вернулся, наш герой все же добрался до квартиры. Потом выяснилось еще и то, что каким-то чудеснейшим образом он умудрился забыть ключи и бумажник с телефоном в машине. «О, это никогда не кончится!» - думал Джон, оставив тонну корреспонденции возле двери в надежде, что никто на неё не позариться (а если и позариться, то очень быстро загребет себе и хоть от бумажной навалы он будет избавлен), и медленно и меланхолично стал спускаться вниз.
По дороге, уже в самом низу встретилась ему поднимающаяся и чем-то недовольная старая соседка – старушка миссис Гилберт, которая не пощадила его и высказала все свое недовольство. А затем, схватив его щеку так, что он не успел увернуться, старушенция славно его потрепала, и умиленно сказала: «Какой милый молодой человек! Вы ведь поможете старой и слабой бабушке донести покупки?» «Ээээ, бабуся, я еще постарше вашего буду» - горестно подумал агент, потирая щеку, и беря, однако, с какой-то подавленной покорностью судьбе из рук бабульки тяжеленые пакеты, при этом удивляясь: как такая хрупкая и маленькая старушка смогла донести их до дома..
Миссис Гилберт, однако, не пожелала облегчить ему задачу и повисла на его правом локте, а вторая его рука была занята пакетами. Поднятие на такой недалекий двадцатый этаж показалось пыткой, если учесть еще и то, что милая старушенция безумолку трещала о чем-то своем и беспрерывно обращала его внимание на свои проблемы и горести, тем самым требуя его сочувствия и понимания.
Доставив ценный груз прямо в квартиру, Джон вежливо отказался от настоятельного и настойчивого, даже требовательного приглашения выпить чаю. Тихо закрыв за собой дверь, он стрелой помчался вниз, к машине и ключу от квартиры, да и прочим ценным вещам, которые были опрометчиво оставлены им в бардачке. Он надеялся достать их как можно быстрее: пока еще чего-нибудь не случилось.
По дороге мужчина думал о том, что эта миссис Гилберт очень странная и о том, что нужно бы выяснить о ней побольше. Слишком бабка любопытная, хоть трещит без умолку, но в любой момент может как ударить в лоб неуместным и неожиданным вопросом – не оклемаешься. Вообще он заметил за собой странное подчинение этой старой бабуличке, словно она имела какую-то тайную власть над ним и влияла на его судьбу.
Извлечь ключи из машины, не забыть запереть её и стрелой промчаться обратно на последний этаж получилось без происшествий. Но только он вставил ключ в замочную скважину, как за его спиной раздался характерный звук, и двери лифта открылись, выпуская его соседку снизу. Он весь покраснел от досады. Чаша его страданий переполнилась. Оказалось, что лифт на самом деле все это время работал! А как же табличка?! Будь проклята эта ненормальная страна!
Едва удалось избавиться от дорогой и сердобольной старушки, которая привязалась к нему со своими неуместными и запоздалыми приветствиями и поздравлениями с приездом. На удивление легко получилось втиснуться в дверь с кипой бумаг и пройти в квартиру без происшествий. Но… на этом полоса невезения не закончилась. Воду на кухне прорвало, неимоверных усилий ему стоило перекрыть горячий поток и починить кран, а нормальный и вроде как хороший стул рухнул прямо под ним, стоило ему только опустить на него свою пятую точку. Черт! Это уже совсем не весело. Офигенное начало отпуска, ничего не скажешь. А ведь всего-то хотелось: прийти домой, заварить чаю и удобно устроиться на диване. Но, не-ет! У нас же все не как у людей, все через задницу! Ну, и ладно.
Хоть одно дело вышло нармально. Без приключений удалось забрать у няни дорогую и бесценную Айешу.
И тут ему вспомнилась их первая встреча. Это была любовь с первого взгляда.
На дворе стояла зима, было зябко и сыро. Был вечер. Он бесцельно бродил по городу, и заходил в самые опасные и темные уголки бедных и грязных криминальных кварталов желая развеяться и размяться. То там то сям стояли голодные проститутки и пытались как-угодно соблазнительно извернуться и не важно под каким углом: они готовы были на все лишь бы обратить на себя внимание хорошо одетого, привлекательного господина. А этот господин искал вовсе не тех утех… Ему хотелось вызова, драки… Но случай так и не выпал. И уже собираясь идти домой, он вдруг почувствовал, как что-то потянуло его за край плаща. Бишоп обернулся, уверен, что элегантный кашемир зацепился за какой-нибудь остаток разрушенного забора или валяющийся мусор, но обнаружил, что им заинтересовалась дама. Очень маленькая дама… На тротуаре, почти неразличимый на грязном снегу, сидел кремовый котенок, вцепившись коготками шоколадных лапок в материю плаща. Вскрикнув от недоверчивого восторга, он поднял кошку со снега и рассмотрел в желтом свете фонаря, чудом уцелевшего в этом районе города.
Это было просто невообразимо, но ее породу не стоило труда различить даже сквозь слой грязи. Джон держал ее в руках, редкую и драгоценную жемчужину, упавшую с неба в настоящий ад.
Этому маленькому созданию предназначено было выжить, он понял это по неотразимой уверенности в ее злых зелёных глазках. Судьба, которая необъяснимым образом благоволит к некоторым, привела эту маленькую попрошайку к единственному человеку, который мог бы её сейчас защитить и полюбить. Спрятав ее под плащ, он быстро и решительно зашагал по улицам.
Айеша изменила всю его жизнь. Кормил он её хорошо и через несколько недель она утратила голодную худобу, стала гладкой и довольной. Она бегала за ним по дому, как щенок, и сидела рядом, когда он работал. А наш герой не мог дождаться, когда она вырастет достаточно большой, чтобы надеть на ее тот персидский ошейник, который он похитил из дома одного персидского шаха. Смотреть, как она носит похищенную драгоценность, было бы удовольствием, какое и вообразить трудно. Она стала его радостью, единственным товарищем в одиночестве.
Айеша теперь уже большая и взрослая, с надетым на шею алмазным ошейником, который стоил целое состояние, пожелала развеять меланхоличное настроение хозяина и напомнить о своей персоне. А посему, она запрыгнула на диван и со злобным удовлетворением запустила коготки в ногу мужчине, желая тем самым привлечь его внимание к своей важной царственной особе.
Бишоп слабо улыбнулся и жестом пригласил Айешу занять свое чинное место. Сверкнув зелёными глазищами кошка с надменным видом улеглась на колени мужчины, а он стал ласково почесывать её подбородок. Млея под его руками, кошка царственно зажмурила глазки, а он продолжал гладить её гибкое и сильное тело, покрытое густой кремовой шерстью с золотисто-шоколадными полосками.
Сейчас им было хорошо и уютно вдвоем. За окном злилась буря, где-то там были слышны протяжные завывания ветра и неистовый рев грома, но эти звуки были для них далеки. Здесь они были защищены от непогоды и холодного дождя. В квартире было тепло, уютно и тихо, лишь отдаленные и невнятные звуки яростной стихии доносились до них, и это делало окружающую эту пару обстановку еще более милой и приятной.
Они были вместе – это было залогом их любви и привязанности друг к другу. Айеша, с видом Клеопатры и величественной царственностью свойственной только ей, разрешала Джону за собой ухаживать и оберегать, но если что-то её не устраивало, то – берегись дорогой хозяин. Хорошо было еще и то, что если кошка и мстила за что-нибудь, то мстила ему уверенно и метко, так, что никогда не промахивалась. Айеша была удивительно умна и никогда, даже в дни своего котячьего детства не драла мебель, не портила шторы и не делала всех тех гадостей, которые обычно так любят делать некоторые представители величественной и царской породы котов. Кошка была преданна Бишопу и очень любила его, он же отвечал ей тем же – ни одного человека он не смог бы так полюбить и так к нему привязаться, как полюбил и привязался к своей маленькой госпоже. Взгляд её зелёных глаз и та надменность, которую она иногда проявляла по отношению к своему хозяину – просто поражали последнего. Он был полностью уверен в том, что Айеша могла бы говорить, если бы у её царственной особы возникло такое желанье или если бы он её не понимал. Однако, Джон прекрасно понимал свою любимицу и выполнял все её капризы – настолько эта кошка смогла подчинить его себе, и сделать из него своего раба, – истинная Клеопатра, ничего больше и не скажешь.
Так они могли бы просидеть до конца грозы, и их идиллия была бы полной и достойна кисти художника, если бы тишину, царившую в квартире и время от времени прерываемую глубоким и протяжным мурлыканьем Айеши не разорвал протяжным и рутинным звуком телефонный звонок.
Бишоп дернулся от неожиданности и перестал гладить кошку, которая судя по всему, была очень недовольна встрясками и прекращением ласк, поскольку открыв глаза, она осуждающе и зло посмотрела на своего хозяина.
- Извини, - виновато сказал Джон кошке, - но я должен ответить, вдруг это что-то важное.
Ответив ему презрительным взглядом, Айеша встала, неторопливо потянулась, мстительно выпустила в ногу агента свои коготки, высокомерно спрыгнула с его колен на ковер. Изображая из себя оскорбленную гордость, она без единого мяуканья обиженно и надменно удалилась в другую часть комнаты. Агент наблюдал за ней завороженным взглядом и смотрел на неё до тех пор, пока она не скрылась, очевидно уже замышляя план мести.
На улице продолжала бесноваться гроза.
Очередной перезвон телефона вывел Джона из транса, и он лениво поднявшись на ноги, стал отыскивать телефон. После того, как чертов звонок начал выводить из себя все же удалось отыскать телефонную трубку. Мужчина механически нажал на кнопку и поднес аппарат к уху.
- Алло, - прозвучало буднично и устало.
- ДЖОН! – заорали на него из телефона, так что несчастный должен был отдалить от себя этот предмет, чтобы спасти свои барабанные перепонки. При этом отчаянном и паническом крике сердце у агента сжалось. Голос был таким родным и таким знакомым ему, но все же этот голос был далек и причинял боль своим звучанием, вызывая в памяти мужчины горестные воспоминания. Он расслышал на другом конце еще какой-то невнятный и невразумительный шум борьбы или что-то вроде этого, и рев грома.
Сверкнула молния и вместе с оглушительным громом врезалась в землю огромным электрическим столбом. Глаза злобно сузились.
- Караи! Что случилось? Говори! – проговорил он в трубку.
- Джон, спаси меня, - прошептал исполненный дикого животного страха и невиданной человеческой паники голос. – Помоги мне, Джон, – простонала девушка.
Он хотел ей ответить что-то ободряющее, но не знал, что, да это было и не нужно вовсе, поскольку в телефоне послышались короткие гудки.
Бросив телефонный аппарат на диван, он решительно двинулся к выходу, натянув по дороге плащ цвета жженого кофе и захватив ключи. Но когда он уже собирался выходить, то путь ему перегородила Айеша. Она выбежала из своего укрытия и громко мяукая, села, преграждая ему выход, и не желая выпускать его на улицу в такую страшную бурю.
- Айеша, пропусти, - сурово и требовательно сказал он. Кошка посмотрела на него своими умными зелёными глазами и только отрицательно покачала головой. – Айеша, я должен идти. Правда, - стал уговаривать он её. – Ты прости, что я покидаю тебя ради другой женщины, но я вернусь, - кошка ответила ему скептическим и недоверчивым взглядом. – Обещаю, - торжественно подняв ладонь, сказал он. Недовольная, но успокоенная, Айеша отступила, давая ему дорогу. Но ему не сразу удалось уйти, поскольку кошка зашипела и уцепилась за его штанину. – Ну, что такое? – раздраженно спросил он. Обиженная таким тоном, Айеша взглядом указала ему на зонтик и отвернулась. – Спасибо тебе большое, - тронутый такой заботой сказал ей Бишоп, и нежно погладив её, схватил зонтик, и хлопнув дверью, торопливо вышел из квартиры.

УрЯ!!!! Как я ждала этой истории!!! Я очень надеюсь, что продолжение не будет затягиваться на несколько месяцев, как с другим произведением)))
А кошка-то ревнивая))) У меня кошак такой же... Ток меня слушается. Других и за ноги кусает и прочее.... В общем... В самом начале я даже подумала, что это очередной мини, но, когда дошла до конца и увидела, что все же это не так, заорала на весь дом в счастливом приступе панической радости) Звучит глупо, но действительно так... Боже... Чую я, что эта кошечка еще проявит свой характер и создаст много проблем. Это как любовный треугольник, только одним из участников является животное)))
Описание такое подробное, мирное, местами смешное... Боже...как я люблю твой стиль... Просто млею... Очень нравится...
С нетерпением жду продолжения...

  

УрЯ!!!! Как я ждала этой истории!!!

А я-то как ждала.

  

Я очень надеюсь, что продолжение не будет затягиваться на несколько месяцев, как с другим произведением)))

Надейтесь-надейтесь. Надежда, она ведь умирает последней *горько улыбается*

  

заорала на весь дом в счастливом приступе панической радости

Ух-ты, какая сложная и забавная формулировка.
Но все же не надо так пугать людей, а то еще чего недоброго подумают.

  

С нетерпением жду продолжения...

В этом я с тобой солидарна. Я тоже его жду. Ток чего-то никак не приходит.

  Сообщение от Darkhunter 

В этом я с тобой солидарна. Я тоже его жду. Ток чего-то никак не приходит.

Только не надо сразу о грустном)))чайку попей...фильм посмотри...мне помогает)))

  Сообщение от Karai493 

Только не надо сразу о грустном)))чайку попей...фильм посмотри...мне помогает)))

А я как Винни Пух: длинные слова меня только расстраивают.
Чаек не помогает. Фильмы изматывают. А книги после себя оставляют неприятную и подавляющую пустоту. В общем - безнадежность и тоска - вот все, что я имею.

  Сообщение от Darkhunter 

А я как Винни Пух: длинные слова меня только расстраивают.
Чаек не помогает. Фильмы изматывают. А книги после себя оставляют неприятную и подавляющую пустоту. В общем - безнадежность и тоска - вот все, что я имею.

А вот и не правда))) Я в тя верю)))

* * *
Без особых происшествий и довольно быстро удалось Джону доехать до дома Караи. Оно и понятно – гроза, все прячутся по домам, мокрые дороги пустынны и одиноки в такую погоду. Только одному агенту в этот темный и дождливый вечер не сидится на месте.
Это был тихий и спокойный, но не очень престижный и дорогой спальный район большого города. Было привычно и даже законно то, что здесь жили молодые или пожилые семейные пары, которые ничего еще в своей жизни не добились и поэтому не могут выехать из своих тесных пятиэтажек, или уже ничего не добились и так и не распрощались с этим местом обитания.
Ни секунды не раздумывая, он вышел из машины, хлопнув дверцей, прямо под холодные струи дождя; благополучно, но не благоразумно, забыв зонтик в салоне. Подняв взор блестящих черных глаз к окнам пятого этажа, Джон стал с долю секунды присматриваться, надеясь сквозь плотную пелену дождя, увидеть хоть какой-то признак жизни в темных окнах квартиры Караи. Однако смотрел он напрасно: ни одного движения, ни света в комнатах, ни какого знака. Только дверь балкона была распахнута настежь, и ветер со злобным завыванием рвал легкую гардину, забрасывал в комнату дождевые капли.
Мокрый и мрачный, как громовая туча, он зашел в подъезд, подошел к лестнице, взялся за перилла и, медленно подняв голову, печально посмотрел наверх. Лифта не было. Какая неожиданность! А какова досада! Подниматься предстояло на пятый этаж и в принципе, это не составляло бы особого труда, если б хотя бы на одном пролете присутствовал источник света – уже было бы повеселей и полегче. Но, черт возьми, ведь легкие пути – это не для нас, нам ведь необходимо геройство, нужно пострадать, помучаться, попричитать и пожаловаться на судьбу. Бишоп слабо улыбнулся комичной мысли о том, как он будет ползти по этим ступенькам лет сто, а потом опечаленный и уставший от долгого пути спросит проходящего мимо: долго ли ему еще ползти, и получит ответ, что он прополз только три ступеньки.
Ох, уж эти ступеньки…
Стрелой, пущенной из лука самого Локсли, молнией, пущенной рукой Зевса, он мокрый, забывший зонтик в машине, взбежал наверх, к двери её квартиры, которая оказалась запертой. А чего ты еще ожидал?! Он стучал, звонил и звал девушку, но все было бесполезно: с другой стороны слышалось только гробовое молчание и мертвая тишина. Ни одного звука не долетело до его слуха из квартиры. В голову его неожиданно постучала единственная светлая мысль за все это время: он достал мобильник и стал набирать её телефонный номер. Стерев с лица капельки воды, он приложил к уху трубку, но в ответ послышался только противный перезвон и ненавистный механический голос: «Абонент в не зоны действия сети»…
- Да пошла ты к черту! – с яростью он захлопнул крышку телефона. Потом судорожно открыл и стал быстро и сбивчиво набирать её домашний номер. Из-за двери Бишоп с какой-то меланхоличной тревожностью услышал звонок городского телефона, к которому и после минуты звонка никто так и не подошел. – КАРАИ! – он застучал в дверь. – Ты там?! Что с тобой? Почему ты не открываешь?! – поняв тщетность своих попыток, он устало прислонился к двери спиной и слегка ссутулился, словно от тяжести лет и бремени жизни. Джон закрыл мокрое от дождя лицо руками. Он присел на корточки.
Это была его секунда. Секунда слабости, за которую он проклинал себя. Через мгновенье, решительно стерев ладонью с лица все оставшиеся капли и струхнув с волос воду, он, обреченно подведя глаза к небу, чертыхнулся, встал и, подойдя к соседней двери, позвонил. Привычно и раздражительно прозвучал для него этот звук, но никто не отозвался. Агент позвонил еще раз.
На вторую его попытку уже не ответили молчанием, дверь отворилась, и из её проема на Бишопа посмотрел, в летах и с внушительным пузом, мужчина, судя по его одежде – семьянин, но в данный исторический момент без семьи. М-да. Вот так и получаются словестные парадоксы.
- Чего надо? – не очень вежливо буркнул мужик.
- Здравствуйте, - решительно сказал Джон, и прежде чем сумел хоть что-то еще сказать, услышал опережающий все на свете ответ семьянина:
- И вам не хворать. С чем пожаловали?
- Ваша соседка…
- А эта? – мужик указал пузом в сторону двери Караи, и на кивок агента, продолжил ответ: - Уже несколько недель не видел её.
- Но она там?
- Не знаю. Мне до этого нет дела. Своих хлопот полно.
- Ясно. Разрешите мне пройти в вашу квартиру…
- Еще чего не хватало? – возмутился мужик, и хотел захлопнуть дверь у Джона перед носом, но он не дал такому случиться и ухватил дверь рукой покрытой тысячами капелек дождя:
- Мне нужно как-то до неё добраться. Я через ваш балкон перескочу на её и окажусь в квартире.
- Ишь чего захотел, Ромео недоделанный?! А через дверь не пробовал?! – безрезультатно дергая ручку, отвечал мужик.
- Умоляю вас. Это вопрос жизни и смерти. Ей плохо, она не может сама открыть дверь. Возможно, ей нужна моя помощь. – Мужик прекратил борьбу за дверь и недоверчиво посмотрел на нашего героя.
- Прошу вас. Помогите мне.
- Ладно. Но только очень аккуратно. Ты ведь видел, какая на улице погода. Еще поскользнешься и ухнешь вниз, а я потом виноват буду. – ответом был утвердительный и деликатный, понимающий кивок. Дверь раскрылась, пропуская Бишопа внутрь квартиры. – Ну, парень, будь осторожен, - сказал напутственную речь семьянин.
Джон решительно посмотрел на стоящую перед ним стену. Стеклянные окна были чуть ли не от потолка и где-то до середины стены, между этими окнами раздвижная дверь – сплошное стекло. За ней балкончик. Ну а за балкончиком – бездна.
Бишоп внимательно все осмотрел. Единственно возможным путем, по которому можно было пройти – узкий карниз на первый взгляд не более двенадцати сантиметров в ширину, находящийся ниже уровня балкона. Чугунные перила, служившие ограждением балкончику, могли бы быть бонусом. Но ограждение кончится – держаться будет не за что. Передвигаться придется на ощупь, стараясь при этом не терять равновесия.
Вдруг взгляд агента приковал к себе один предмет, находящийся за оконным стеклом. Наш герой почувствовал, как в его жилах стынет кровь. Это было нечто похожее на флюгер: анемометр или ветромер. И хоть дом и не был открыт всем ветрам, но все же они иногда продували проулок, на который выходил балкон. Будет очень неприятно, когда ветер вопьется в тело ледяными иглами. Ситуацию при этом еще и ожесточал сильный дождь с холодными и крупными каплями. Столбик анемометра показывал десять метров в секунду, но при первом же сильном порыве столбик подскочит до двадцати пяти, прежде чем опуститься до прежней отметки.
Затем усталый и обреченный взгляд черных глаз переместился с ветромера на ближайшее здание, на крыше которого размещалось световое табло. Семь градусов тепла. При такой температуре и на таком ветру ощущения будут как при пуле. Если бы не этот дождь…
Понимая, что двигаться будет очень трудно с таким-то грузом мокрой материи и что пальто не спасет его от пронизывающего ветра и холодной грозы, Джон снял его и обреченным, каким-то нарочито театральным жестом подал его хозяину квартиры. Затем, глубоко вздохнув, он толкнул раздвижную стеклянную дверь и шагнул на балкон.
В комнату ворвался резкий порыв ледяного ветра.
- Желаю тебе удачи. И будь осторожен. – раздался за спиной агента голос мужика, но ему уже было не до него. Бишоп подошел к перилам, вниз он не смотрел. Пока. Он начал глубоко вдыхать воздух.
Это не какое-нибудь специальное упражнение – вовсе нет. Просто что-то вроде самогипноза, настройки собственного сознания. С каждым движением диафрагмы, с каждым выдохом и вдохом голова очищается от посторонних мыслей. Вдох-выдох. И вот ты уже думаешь только о предстоящем сражением со стихией. Вдох-выдох – он забыл о своих проблемах, вдох-выдох – он забыл о ветре и дожде. Вдох-выдох – и он забыл, что если не вернется, то Айеша может умереть с голоду… С Караи дело оказалось потруднее – она стояла у него перед глазами. Тяжелые мысли тревоги и беспокойства объяли его, и наш герой не понимал и не знал, что именно случилось с девушкой. Может произошло что-то действительно ужасное и нужно как можно быстрее добраться до неё. Нельзя терять ни минуты.
Почувствовав, что уже в полной мере владеет собой, Бишоп взглянул вниз. Ха! Ему-то думалось, что он поднимается на пятый этаж, но, судя по всему, это оказалось совсем не так. И каким-то чудеснейшим образом дом вырос, вытянулся в высоту и превратился в высокий небоскреб – причуды восприятия.
Отвесная стена здания казалась гладкой и ровной поверхностью меловой скалы. Несколько стоящих внизу машин, при взгляде с такой высоты, походили на миниатюрные модели. Если навернуться отсюда, то успеешь не только осознать, что с тобой происходит, но и увидеть, как стремительно надвигается на тебя черное тело земли и ветер раздувает одежду. И еще хватит времени на долгий, протяжный крик. А, когда ты наконец грохнешься об асфальт, то по твоем падении раздастся характерный, отвратительный звук.
Злая иллюзия рассеялась, и взгляду Джона снова предстало то же, нормальное и никак не удлиненное, пятиэтажное здание. Нет, для него падение с такой высоты не будет смертельным или даже излишне травматическим, и возможно, что он сумеет даже нисколько не навредить себе, и приземлится на лапы, как кот, что в принципе было маловероятно, хотя все же возможно. Однако, падать – это всегда крайне неприятно. И к тому же при подъеме еще можно остановиться, а вот при падении – никак.
Взгляд агента упал на карниз. Двенадцать сантиметров… а на вид с более близкого ракурса не дашь больше пяти-семи. Хорошо еще, что здание не очень старое – есть шанс, что карниз не рухнет вниз.
Может быть.
Природа, сочувствуя несчастному и усталому человеку, решила пощадить его. Буря успокоилась, дождь перестал. Однако ветер оставался таким же сильным.
Бишоп перелез через перила и медленно опустился на руках, пока не почувствовал под собой карниз. Пол балкона находился теперь на уровне его груди. Глубоко вздохнув, он позволил себе в последний раз подумать о своей дорогой и бесценной маленькой госпоже Айеше, потом он подумал о Караи. О её пепельно-черных волосах, больших зелёных глазах, губах цвета красной розы, а затем – полностью отключился.
Вниз он больше не смотрел. Сейчас главное – мысленно видеть карниз, - остальное к чертям. Остальное просто не важно. Пока не важно.
Джон двинулся вправо, держась, пока это было возможно, за ограду. Было ясно, что придется предельно напрячь сухожилия ног. С учетом того, что пятки свисали с карниза, на носки выпадает двойная нагрузка.
Агент добрался до конца балкона и не понимал: как сможет он заставить себя оторваться от спасительных перил? Но он заставлял. Однако, двенадцать сантиметров – не бог весть какая ширина!
Он сделал шажок правой ногой, подтянул левую… и отпустил перила. Распластавшись по стене, и прижимаясь ладонями и всем телом к шероховатой каменной поверхности, он готов был её целовать. Резкий порыв ветра заставил его пошатнуться. Сердце подпрыгнуло и застряло где-то в горле. Там оно и оставалось до тех пор, пока порыв господина туч не утих. Бишоп решил, что если ветер ударит как следует, то его снесет к чертовой матери с этого птичьего насеста. А ведь с другой стороны ветер, должно быть, будет сильнее…
В голове молнией мелькнула слабая и неразборчивая мысль, так что наш герой даже не успел ухватить её суть. Однако дело было сделано. Сомнение… Паника вонзила в мозг стальные когти. Все сметающая на своем пути волна животного ужаса готова была захлестнуть Бишопа с головой. В ответ он стал делать глубокие вдохи, пытаясь сбросить с себя парализующий страх и напряжение. И когда самообладание вернулось к нему, он начал переставлять ноги, продвигаясь вперед и держа путь к углу здания.
Напоминал о себе и холод. Промокший шерстяной свитер под холодным ветром превратился в царапающие тело и режущие кожу куски материи. Прилипнув к спине, он жег и рвал мужчину. А свирепый и лютый Борей превратился в немыслимо острую косу, которая увлажненным лезвием полосовала тело агента.
Стараясь не замечать всех этих неудобств, он продолжал упрямо двигаться вперед, не отрывая подошв от карниза. Если и можно было одолеть этот путь, то только не торопясь, медленно, со всеми предосторожностями. Поспешность и нетерпеливость сейчас для него губительны.
Карниз опоясывал здание четким прямоугольником, а посему задача казалась вполне разрешимой. Но за углом подстерегал встречный ветер. Улучив момент, когда грозный Борей немного унялся, Джон завел ногу за угол и, держась за стены руками, совершил поворот. Сразу два воздушных удара обрушились на него с разных сторон, выбивая, если можно так выразиться для данной ситуации, почву у него из под ног и выводя его из равновесия. Но ему удалось продвинуться еще на один шаг и вжаться в стену; только после этого он выдохнул, чувствуя, что в горле пересохло.
Он продолжал продвигаться.
Неожиданно даже для него самого тело словно свела судорога. Бишоп дернулся и едва устоял на ногах. Дыхание перехватило. Сперло дух. Руки потеряли опору, и он стал описывать ими в воздухе невообразимые и нелепые зигзаги. Прошла целая вечность прежде чем закон всемирного равновесия позволил ему снова прижаться к стене.
Судорожное дыхание мужчины напоминало сдавленный свист. В ногах появилась предательская слабость, мышцы гудели, как высоковольтные провода. Никогда еще он не чувствовал так остро, насколько он смертен. Казалось, что за плечами появилась старуха с косой и уже готова была пробормотать последнюю, отходную молитву за его душу. Джон остановился, устало смежил веки и подышал полной грудью, пока не пришел в норму.
Встречный ветер на втором повороте оказался менее коварным, он сумел обогнуть угол без особых хлопот. Но тут к своему несчастью агент почувствовал, что его кто-то укусил.
Он дернулся, судорожно вздохнув. Страх потерять равновесие заставил его вжаться в стену. Тут его вновь кто-то укусил. Нет, не укусил… клюнул. Бишоп опустил взгляд.
На карнизе стоял голубь и смотрел на него блестящими ненавидящими и злыми глазами.
Жители городов, мы привыкли к голубям, как привыкли к машинам, вечному шуму и горькому дыму. Городские голуби тяжелы на подъем и уступают дорогу крайне неохотно, считая облюбованные ими тротуары своей собственностью. Их визитные карточки частенько можно обнаружить на капотах машин или на памятниках. Но что нам за дело?! Да, порой эти несносные пернатые раздражают, но владения-то все равно наши, а эти птицы – чужаки, да и только.
Здесь были владения голубя, мужчина ощущал свою беспомощность перед этим маленьким, но злым и свирепым созданием, которое люди же по ошибке и случайности смели называть символом мира. Ха! Как бы не так. Так или иначе, но он был беспомощен, - он это понимал, и птица тоже понимала. Голубь снова клюнул его в перетруженную лодыжку, и всю правую ногу тотчас пронзила боль.
- Убирайся, - прорычал Джон, сквозь стиснутые зубы. – Убирайся отсюда.
В ответ он снова клюнул мужчину. Голубь наверняка давал ему понять, что он вторгся на его территорию. И действительно, карниз был помечен птичьим пометом, старым и свежим.
Вдруг раздался тихий писк.
Агент как мог, задрал голову, и в туже секунду сверху на него обрушился клюв. Он чуть было не отпрянул. Он мог бы стать первым ньюйоркцем, погибшим по вине птицы божьей. Это была голубка, защищавшая своих птенцов. Гнездо помещалось почти под самой крышей. Бишопу повезло: при желании мамаша могла бы дотянуться до его темечка.
Зато её благоверный так клюнул его, что пошла кровь: мужчина это почувствовал. Он двинулся вперед в пустой надежде спугнуть голубя. Дохлый номер. Эти мерзкие птицы ничего и никого не боятся.
Джон продвигался черепашьим шагом, голубь же пятился, глядя ему в лицо блестящими глазками, - он на время опускал их только для того, чтобы вонзить свой острый клюв в его лодыжку. Боль росла и ужа становилась нестерпимой, и он попытался закрыть все болевые ощущения только в ноге, и отдалить сознание и все остальное тело от растерзанного куска мяса, в которое голубь превращал его икру.
Бишоп отпихнул божью птичку ногой. Рассчитывать на большее пока не приходилось. Голубь встрепенулся и, возмущенный таким отношением к своей особе, перешел в атаку. Однако, к счастью для агента, наступление было недолгим, но он чуть было не сорвался вниз.
Мужчина продолжал медленно продвигаться вперед. Один, второй, третий урад клювом. Новый порыв ветра заставил его балансировать на грани падения; он цеплялся подушечками пальцев за каменную стену, с которой успел сродниться. Агент прижимался к ней щекой и едва переводил дыхание.
Наконец-то он добрался до чугунной решетки с противоположной стороны здания. Пальцы его любовно обвились вокруг холодных концов ограждения.
Удар клювом.
Голубь смотрел на него сверху вниз, в его блестящих и злых глазках читалась уверенность в беспомощности человека и в своей безнаказанности.
Вцепившись понадежней в чугунное ограждение, Джон изловчился и наддал голубю, что было мочи. Вот уж бальзам для раны.
Он перелез, едва живой, через ограждение и рухнул на балкон. Агент обливался потом не смотря на холод.
Боясь, как бы не свело мышцы, он сел и осмотрел ногу. Искромсанная правая лодыжка кровоточила, а впрочем ничего серьезного. Как бы то ни было, при первой же возможности надо будет обработать ранку. Эти голуби могут быть разносчиками любой заразы. Мужчина было подумал, не перевязать ли ему ногу, но потом раздумал. Успеется.
Он поднялся и с тоской посмотрел на темные окна.
Так или иначе, но пол дела сделано. Он находился на балконе квартиры Караи.

Оо... Блин... Я б на балкн не полезла... Хотя нет... Полезла бы. Это ж для любого сталкера веселуха!
А как это голубь умудрился обувь и брюки проклевать? в общем, не суть... Такое чувство, что он как ммнимум несколько часов перебирался)хехе)
очень понравилась глава, особенно когда джон думал и о кошке и о девушке. Выбор-то непростой:с одной стороны преданное животное, а с другой та, которая пыталась стащить важный чип и угробить его. Супер просто!
Отдельное спасибо за то, что не заставила долго ждать)спасибо)и с прошедшим прощеным воскресеньем)

  

Отдельное спасибо за то, что не заставила долго ждать

Да? А я думала, что сделала это. Ну ничего. Я исправлюсь, обещаю. *клятвенно поднимает руку* К тому же это будет не сложно. *кривая горькая улыбка*

* * *
Он с тоской посмотрел на темные окна её квартиры. Не сразу он осмелился войти.
Ветер рвал тонкую занавеску, играясь ею. И никакого признака жизни. Ничего.
Пустота. Полная. Тишина. Гробовая. Мрак. Непроглядный.
Джон решительно встал, глубоко вздохнул, подойдя ближе, перешагнул через порог. Да, теперь он был в её квартире. Но словно очутился в совершенно другом мире. На гладком паркетном полу, на мягком ворсистом ковре в глубине комнаты, было размазано нечто темное, что с первого взгляда нельзя было однозначно назвать. А со второго взгляда становилось понятно – запекшаяся кровь. Сердце мужчины сжалось. Мгновение он думал, что опоздал. Случилось что-то непоправимое. Но…
Втянув носом слегка застоявшийся воздух, который все же сумел притаиться в щелях пола и стен, спрятаться в складках материй, агент уловил запах. Из какого-то темного угла меланхолично попахивало дохлой мышью. Сам не понимая – зачем, - мужчина отправился на поиски этого маленького млекопитающего. Так и есть. За диваном белой кожи, он увидел окровавленный и хладный трупик этого зверька. Неподалеку лежала его голова, которую, судя по всему, отгрызли от шеи. Что за мерзость!
Бишоп отвернулся, вспомнив, однако, что пришел сюда для того, чтоб помочь Караи. Если еще не поздно.
Тщательно и внимательно он стал осматривать всю квартиру, сантиметр за сантиметром. Но так ничего и не нашел: на его зов никто не откликнулся. В квартире не было и следа девушки. Ничто не могло сказать ему о том, что же здесь произошло. Разве что эта мышь… Из чего можно было сделать предсказуемый вывод о том, что в квартире кроме него и дохлой мыши никого не было.
Давала о себе знать растерзанная лодыжка. А посему, чтобы утихомирить боль и обработать рану, агент отправился на кухню, где в одном из верхних отсеков без труда нашел аптечку. По какой-то лени он отказался от того, чтобы включить свет: мужчина прекрасно ориентировался в полной темноте: она не тревожила и не страшила его. Он открыл аптечку и немного в ней порылся. Даже не глядя на этикетку, он открыл бутылку, оторвал кусок ваты, и изловчился плеснуть себе на лодыжку из этой стеклянной посудины. В ней был двенадцатипроцентный раствор перекиси, что составляло очень болезненную смесь, если её необдуманно плеснуть на кровоточащую рану, что с таким безразличием сделал наш герой. По всей площади раны, с шипением и жгучей болью для Джона, выступила белая пена. С бледной и усталой улыбкой перенося это мимолетное мучение, агент теперь был застрахован от необдуманных действий и поступков.
Обеззаразив рану от паразитов и бактерий этой убийственной дозой неразбавленной перекиси, он почувствовал злобное удовлетворение. Обмотав рану бинтом, таким образом, агент закончил курс своего лечения. Затем он полез в бар, и предсказуемо достал оттуда хорошую бутылку с прямыми углами, сделанную из кристально чистого стекла. Даже не интересуясь, что там может быть за гадость такого цвета, агент достал стеклянную пробку и отпил прямо из горла. За свою неразборчивость он был жестоко наказан: в бутылке, которая своими размерами больше напоминала хорошую бутыль, находился отвратительный и вонючий виски.
Бишоп поперхнулся и с удивлением взглянул на бутылку, надеясь увидеть этикетку и узнать: что это за гадость. Однако, это ему не удалось: никаких опознавательных знаков на резном стекле не было. Оценив всю «прелесть» этого напитка агент решил, что надо будет научить Караи выбирать хорошую и качественную выпивку.
Собрав окровавленные куски ваты и весь остальной оставшийся мусор, он открыл дверцу под мойкой, где, по его соображениям, и на его памяти, как он помнил, должно было стоять мусорное ведерко. Однако…
То что он там увидел заставило его внутренне содрогнуться и в душе издать громкий рык.

* * *
Да, то, что Джон там увидел, заставило бы содрогнуться даже самое отважное сердце.
Это было похоже на Содом и Гоморру. Хаос – бесконечный и жуткий. То, что наш герой там увидел, можно было описать только одним весьма выразительным словом – жесть.
Как и предполагал мужчина под мойкой находилась мусорка до верху набитая чем-то таким отвратным, и таким зловонным, что даже описывать это не представляется возможным. М-да. Из этого можно было сделать логический и справедливый вывод о том, что Караи все-таки ленива в домашних делах, она – ну очень плохая хозяйка. Однако, больше всего Джона поразил не этот бардак разведенный дисциплинированной девушкой-ниндзя, а то, что он увидел ЗА этим бардаком. А именно…
Это было нечто невыразимо болезненное и трагическое, это было невыносимо печально и уныло, просто до седых волос таинственно и страшно.
За мусорным ведром пряталась Караи. И, похоже, она была без сознания. Однако, это все же было не так, поскольку глаза девушки были открыты, а руки, обнимающие колени – плотно сжаты.
Её огромные глаза, цвета тихого и умиротворенного океана, в обрамлении длинных и густых ресниц, были пусты, недвижимы: в них попусту отсутствовала какая-либо жизнь, хоть какой-то слабый проблеск разума или сознания. Мертвые. Её глаза, всегда такие живые, радостные и блестящие – теперь были пусты и бездушны. Когда-то он читал в этих глазах все мысли и чувства Караи, всю её нежность и ласку, а теперь там была лишь темная и хладная, глубокая черная бездна.
Даже если бы у Джона был фонарь Диогена – он все равно не смог бы отыскать в двух омутах, коими стали её прелестные очи, хотя б призрак души девушки. Поиски его были бы тщетны, поскольку создавалось впечатление, что Караи – попросту отсутствовала в своем теле и находилась где-то в совершенно другом мире, где-то вне нашей вселенной.
Да, Бишоп постарался бы найти философский камень этого происшествия, он постарался бы проникнуть в скрытую суть происходящего, но… Это не позволил ему сделать тот факт, что девушка вся была покрыта кровью.
Посему мужчина не мог находиться в ступоре и тупить: нужно было немедленно вытаскивать её оттуда и как-то спасать положение. Быстро и без особых усилий удалось агенту «извлечь» Караи из её убежища и кое-как усадить на стул. В темноте, царящей в квартире, его обсидиановые глаза видели даже лучше чем при свете, поэтому он без труда осмотрел девушку и обнаружил пару кровоточащих порезов на её теле, которые нужно было немедленно зашить, что наш герой и сделал.
Раны эти были на запястьях с внутренней стороны, вены были нещадно разорваны. Бишопу даже показалось, пока он зашивал эти дыры в ниндзя, что эти увечья были нанесены не холодным оружием, а скорее когтями или зубами. Последнее показалось ему весьма вероятным: синие сосуды, по которым текла темная венозная кровь, казалось, были порваны крепкими зубами какого-то зверя.

* * *

Зашив раны, отмыв девушку от крови и грязи, Джон собирался уложить её в кровать, но этого ему сделать не удалось, поскольку с диким звериным ревом ниндзя неожиданно вырвалась из его рук. Бешеными глазами она смотрела на него, как на незнакомого, совершенно чужого человека, как на ненавистного врага. Издавая предупреждающий и предостерегающий рык, Караи не позволяла Бишопу приближаться к ней больше чем на два метра, и с быстротой молнии пресекала любую попытку агента хоть как-то к ней подобраться. Поэтому мужчине пришлось некоторое время соблюдать дистанцию, пока он обдумывал сложившуюся ситуацию и искал выход из сформировавшегося положения.
Вскоре план его был готов.
1. Нужно было вырубить Караи.
2. Сколоть ей снотворное и связать на всякий случай.
3. Незаметно спустить её связанную с пятого этажа. Без лифта. Ха-ха.
4. Совершенно незаметно запихнуть её в багажник автомобиля.
И, наконец, пятое, вывезти в безопасное убежище, где её никто не сможет обнаружить и навредить ей.
Все гениальное было просто, этот же план особой гениальностью не страдал. Поэтому всё было НЕ просто. И Джону было не особо понятно, как он сможет все это сделать. Вы только представьте себе: здоровенный мужик, тащит на себе бабу в отключке, у которой связанны руки веревкой, ну или плотным канцелярским скотчем – что попадеться под руку… Выглядит уже впечатляюще. А если еще и добавить к этому небритость этого мужика, его наркоманские глаза, мокрый и грязный свитер, разорванную лодыжку – получиться еще более эффектно. М-да.
В любом случаи, вызывать скорую, психлечебницу или еще кого-либо было не очень здорово, поскольку Бишоп проник в квартиру через балкон, как вор, то есть незаконно. Начнутся расспросы, допросы, подозрения, проверки личности и прочее. А это вовсе не было на руку Джону, да и перспектива раскрыться беспокоила его. Так или иначе, но о произошедшем никто не должен узнать.

Пять минут спустя.

Джон запирал квартиру. На руках у него было тело Караи: он собирался оттарабанить её в багажник своей легковушки. Но этому на время помешал пузатый мужик, вышедший из соседней квартиры в трусах и майке, поверх которых было накинуто сухое кашемировое пальто цвета жженого кофе.
- Ой, как мило с вашей стороны, - сказал Бишоп, и требовательно взглянул на соседа Караи, намекая на то, чтобы он отдал пальто. Смекнув, с кем имеет дело, мужичок не стал возражать и покорно отдал вышеупомянутую верхнюю одежду.
Довольный произошедшим, но не очень рад текущему положению дел, агент без проволочек и дальнейших задержек спустился вниз, и непринужденно, как будто так и надо, запихнул Караи в багажник и захлопнул его. Что ж, не очень джентельменский поступок, но после всего произошедшего он мог себе это позволить. Это было логично и даже законно. Ведь сначала эта женщина зверски разбила ему сердцу, а теперь пыталась убить. Не многовато ли?
Сев в авто, он глубоко вздохнул, вставил ключ в зажигание, повернул и услышал знакомый звук ревущего двигателя. Машина плавно тронулась.
Джон помчался по улицам города, вдавливая педаль газа в пол и держа курс к родному и уютному пристанищу, в котором хотел спрятать от всего жестокого мира свою любимую.
Медленно мужчина стал проваливаться в глубокие и бездонные черные глади своих воспоминаний.
Да. Бишоп погружался в прошлое.

* * *

Наш герой уже давно отвез Караи в безопасное место и запер её там, предварительно вколов ей еще одну изрядную дозу снотворного, которое могло сморить лошадь: он это знал, поскольку сам им пользовался, когда мучился бессонницей и не мог долго заснуть.
Итак, его любимая в безопасности – прикована наручниками к батарее. Он цинично заклеил её маленький ротик скотчем. Хе-хе… Какая гнусная ложь. Даже если бы хотел – он не смог бы так с ней поступить, не посмел бы и пальцем её тронуть, причинить ей хоть малейшее неудобство, потому как сама мысль о том, что он станет причиной её боли или мук была для него невыносима. Джон скорее бы отрубил себе руку, чем позволил бы себе такую роскошь, как навредить или расстроить милую девушку.
Да. Он лучше позволит отрубить себе голову, но никогда не причинит Караи ни беспокойства, ни вреда. Ведь Бишоп влюблен… Но это неважно. Это сейчас не имеет смысла. Главное – Караи. Необходимо узнать, что с ней произошло, и как это все исправить. И у мужчины уже были кое-какие предположения на счет того, как он добудет эту информацию, но нужно было сначала найти кого-то, кто смог бы побыть с девушкой, пока агент будет добывать необходимые сведенья. Необходимо найти надежного и проверенного человека, которому можно доверять. Одного такого человека наш герой знал. И собирался немедленно притащить его к Караи. А пока авто мчится по улицам города можно немного подумать, даже вспомнить что-нибудь из той, другой, радостной и светлой жизни, которая была у них до разрыва в отношениях.
Джон немного прикрыл глаза и отдался в волю течения своих мыслей. А они несли его все дальше и дальше по бурной реке воспоминаний. Мужчину затягивало в водоворот туманных и призрачных воспоминаний, которые, однако, возрождались в его мозгу и душе, и представали перед ним настолько реальными и яркими, что казались живыми, происходящими перед ним прямо сейчас.

Он вспоминал. Да… Каждое утро пробуждаться и понимать, что ты на небесах. Когда хочешь кричать о своей эйфории всему миру, и страстно желаешь сохранить этот светлый лучик в тайне, только для себя. Просыпаться ночью от неудержимого ощущения безмерного счастья. Наслаждаться присутствием той, кого любишь. Испытывать экстаз только от одного её присутствия, лишь от малейшего прикосновения к её белой бархатной коже. Вдыхать аромат её волос, просто тонуть в этих прохладных изумрудных глазах, которые излучают для тебя тепло и ласку.
Ах… Что за прекрасные моменты радости, которые он проводил в объятьях возлюбленной, и как ужасны час расставания и время разлуки. Когда хочется плакать от боли и безнадежной обреченности, потому что он просто уходил, а она просто оставалась. Но как прекрасно понимать, что расстаешься с ней не навечно, что пройдет день-другой и он вернется к ней целым и невредимым.
За это время проведенное с ней, он впервые начал задумываться о собственной жизни и безопасности, о том, как он выглядит, что говорит и как себя ведет. Но больше всего Джон переживал за безопасность и жизнь Караи, ведь он покидает её и уходит, а ведь с ней может что-то случиться за время его отлучки.
Как это было мучительно, какую радость и облегчение испытывал Бишоп, когда возвращался в её квартирку, такую знакомую ему, и которую считал своим домом, открывал дверь и видел ниндзя, живую и невредимую, ожидающую его возвращения.
Сейчас он вспоминал их утра, когда они просыпались рядом. Обычно агент пробуждался раньше своей подруги, за несколько часов до восхода солнца. И в предрассветных сумерках с любовью и задумчивостью во взгляде смотрел на свою любимую, укрытую тоненьким кружевом. Она просыпалась от солнечного света, светящего на неё, и первое, что она видела, открывая глаза, – это любимый человек, смотрящий на неё с затаенной лукавинкой и нежной искоркой любви во взоре. Бишоп улыбался, и Караи улыбалась в ответ, будто говоря: «С добрым утром, милый».
Разбуженную солнцем, укрытую тоненьким кружевом, Джон вдыхал её и забирал еще сонную в плен безоружия. Держа её в объятьях, он думал о том, как будет жить без неё, как продлить эту весну, наставшую в его душе и сердце с появлением Караи. Размышляя таким образом, мужчина прижимал девушку к себе еще сильней: «Пусть прибудет во мне её запах и родинка на спине».
«Как все неправильно. И за что полюбила она меня. Да. Неправильно и не спокойно мне с Караи, но без неё – обыкновенно. Стало быть, это и есть настоящая любовь. Но… Объяснения нет – она послана мне за десяток веков ожидания», - думал агент, глядя на свою спящую красавицу.
Что это были за счастливые моменты, когда летом они были на прогулке и вдруг дождь полил, как из ведра. Караи была в кожаных сандалиях, и Джон, открыв зонт, поднял её на руки, чтобы она не замочила ноги, не простыла, и донес до дверей родного дома. А тот случай, когда девушка тяжело заболела, и мужчина целую неделю был ей сиделкой, кормил, переодевал и заботился о ней. Какие чудесные и милые моменты, ужин при свечах, пикник на озере, прогулка в лесу, пробежки ранним утром, рыбалка, конные прогулки, и даже караоке.
А потом, Бишоп искренне признался Караи в любви, хотя они и без слов это знали, и попросил её руки. Это замечательное слово, которое сорвалось с её губ: «Да. – закивала она, со слезами радости на глазах. - Я согласна». Джон поднялся с колен, и Караи бросилась ему на шею. Потом он надел на её тоненький пальчик золотое обручальное колечко. Их помолвка состоялась.
Тихая свадьба была запланирована с минимальным количеством гостей: только свидетели и близкие друзья – коих было совсем не много. Людей, которые присутствовали на этот торжестве, можно перечислить по пальцам одной руки. Только это ограниченное количество человек да священник маленькой прибережной часовенки были свидетелями тотального краха счастья и жизни Джона.
Караи сбежала с церемонии с другим. С этим мерзким, маленьким пигмеем. Она ничего не сказала – просто убежала, и никак не аргументировала свой поступок. А Бишоп остался стоять у алтаря брошенный и покинутый, с молчаливо кровоточащим сердцем. Удар был настолько жесток и неожиданн, что мужчина никак не отреагировал на произошедшее – он просто был в диком болевом шоке. Джон не стал догонять Караи, искать ответов, требовать объяснений. Он не замышлял холодного блюда мести, не желал ею насладиться. Бишоп просто понял, что девушке нужна свобода и она вольна решать все самостоятельно. По сему, пусть делает, что хочет – его это не касается больше. Он понял все, и принял это равнодушно. Внешне.
А едва он добрел до своей пустой и холодной квартиры, в которой уже не был столько времени, и у него началась лихорадка. Жар не проходил несколько дней. Некому было о нем позаботиться. Потом агент все же собрал себя в кучу, и стал жить как прежде – от работы до работы, от звонка до звонка. Он снова превратился в робота без эмоций и чувств – безжизненная жестянка, пустой сосуд. Он был надтреснут и не мог себя заполнить. Это был финал.

И вот теперь это… Что делать он уже знает. Но сначала нужно навестить одну сволочь, которая может и по любому должна помочь.
Джон быстро затормозил в бедном криминальном квартале города возле одного из самых зловещих и гнусных притонов. Да. Именно здесь следовало искать этого пигмея, который был настолько умен, что сумел скатиться так низко.