Оригинал: https://www.fanfiction.net/s/13826795/1/

Часть 1. Пламя

Глава 1. Патруль и злодей

Поздняя летняя ночь была свежей и холодной, и город казался мирным. Хотя за последние несколько лет Нью-Йорку пришлось пройти через многие испытания и сражения, несколько героев в тени сумели его отстоять. После победы над Шредером в городе стало тише, братьям приходилось бороться со все меньшим числом преступлений.

Бутылка скатилась на тротуар, когда ветер прокладывал свой путь. Над спокойным городом, очерченные лунным светом, вырисовывались четыре фигуры, охраняющие мир внизу.

— Ладно, ниндзя, сегодня мы хорошо поработали, — Леонардо обернулся со своего места с видом на город, чтобы ободряюще улыбнуться троим братьям. После смерти Сплинтера было непросто. Юному лидеру пришлось пройти больший путь, чем он когда-либо представлял. Как старшего брата и немного наседку, его часто дразнили вторым родителем, но Лео никогда не думал, что когда-нибудь ему придется на самом деле играть роль отца или сенсея для братьев. Роль отца была неподъемной, и роль сенсея грузом, легла на его плечи. Как братья они поддерживали друг друга после ухода Сплинтера. Бремя лидера стало тяжелым, поскольку Леонардо взял на себя и обязанности сенсея. Но более года спустя он вырос во многих отношениях. Лидер нашел баланс в обеих ролях.

— Этот плазменный преобразователь сотворит чудо, изменив способ передачи энергии! Вы только представьте себе возможности… — бормотал сам себе Донни, копаясь в своей сумке для находок после поездки на свалку в поисках редкой батареи, которая понадобилась ему для оружия в их фургоне.

— Не могу поверить, что нашел редкий выпуск своего комикса «Жуки против черепах-2: Забытые воспоминания»! — взвизгнул Майки.

Лео улыбнулся. «Да, — подумал он про себя, — сегодня ночь удалась».

— Ты ведь тоже нашел нужную тебе батарею, верно, Дон?

— Да… вместе с некоторыми другими инструментами и запчастями. Я бы определенно назвал эту ночь удачной.

— Наконец-то, — прорычал Раф и достал свои саи, чтобы прокрутить их.

Лео улыбнулся, чувствуя себя на одной волне с младшим братом.

— И ночь еще только началась. Мы целый месяц не были в патруле всей командой. Я бы сказал, что мы изрядно запоздали.

С низкой активностью преступности им уже некоторое время не требовалась для патрулирования вся группа, и Лео сильно скучал по прежним патрулям. Обычно небольшие команды были достаточно эффективны. Однако чаще всего Лео завершал день патрулем в одиночку.

— На самом деле, Лео, мое время лучше потратить на ремонт фургона.

Леонардо покачал головой.

— Отлично, в таком случае, Раф, Майки, думаю, вам стоит отправиться патрулировать старую территорию Шредера, убедиться, что все по-прежнему бездействует и не поселилась никакая «уличная-банда-потенциальных-диктаторов».

— Не могу, — Раф пожал плечами, — уже составил планы с Кейси, помогу ему с игрой. В следующем сезоне у него есть шанс попробовать себя в хоккейной команде.

— Майки?

— Чувак, «Жуки против черепах-2», и в отличном состоянии!

Леонардо вздохнул. Братья ждали; он знал, что они достаточно уважают его как лидера, чтобы выполнять его приказы. Может, они не слишком обрадуются, но не станут особо сопротивляться, если он попросит их пойти с ним. Но из-за малого числа происшествий их присутствие на самом деле было не слишком нужно; скорее это сам Лео скучал по ним, чем ему действительно нужна была вся команда для патрулирования. Он мог бы пробежаться и сам.

— Я не стану приказывать вам идти со мной, хотя я правда скучаю по патрулю с вами, ребята. Но как твой лидер я велю тебе, Раф, выйти на связь до восхода. Знаю, что для вас с Кейси хоккейные тренировки обычно переходят в «разбивание голов». Донни, держи рядом огнетушитель, и когда вернусь, я заставлю вас с Майки сделать перерыв.

— Будет сделано, Бесстрашный, — улыбнулся Раф, прежде чем направиться к хоккейной площадке.

— О, не могу дождаться, когда увижу, на что способна эта малышка! — воскликнул Донни, хватая сумку и направляясь с выходу с крыши. — Пока, Лео! — бросил он через плечо.

— Комиксы, я иду! — взвизгнул Майки, выскочив в переулок с возгласом «буякаша», за которым последовало «увидимся позже, бро».

С нежной улыбкой Лео покачал головой, прежде чем повернуться и беззвучно помчаться по крышам Нью-Йорка.

***

Это было… странно. Что-то происходило. Обнаружив штаб-квартиру Шредера в том же состоянии, что и всегда, Леонардо перешел к другим местам обитания противников. СЗЗ эвакуировали ИТКИ несколько месяцев назад, и некогда грозное здание было преобразовано в обычную офисную высотку. С виду там ничего не изменилось, оно оставалось обычным, незначительным и в целом безвредным. Подозрения возникли, когда Леонардо проходил мимо старого убежища Бакстера Стокмана.

Судя по всему, Стокман вернулся; ученый-человек, похоже, снова сумел собрать остатки запасов мутагена Нью-Йорка для последней безумной махинации. Но для чего конкретно, Лео понятия не имел.

Стокман сидел, сгорбившись, над своим компьютером, нахмурив брови, пока прогонял цифры по экрану, прежде чем отодвинуться и проскользить в своем кресле на колесиках по полу, чтобы скорректировать расчеты для запаса мутагена. В отличие от большого контейнера с химикатом, ранее хранимого в его логове, сейчас у Стокмана был только маленький пистолет, заряженный остатками мутагена, сохранившимися после вторжения Кренгов. Главным элементом «логова» была большая электронная энергосеть на дальней стене, которая гудела от напряжения, казалось, электризуя весь склад.

Лео крался вдоль стропил, оценивая ситуацию. Казалось, Стокман был один, черепашка не смог обнаружить никого поблизости, и единственным оружием Стокмана были мутагенный пистолет и электронная энергосеть. Лео нахмурился.

…нужно позвать Донни.

Он мог бы легко справиться со Стокманом, но понятия не имел, над чем тот работает, а также где это искать. Наука была в ведении Донателло. Даже если Лео нашел бы ключ к разгадке плана Стокмана, был шанс, что он просто пройдет мимо, не обратив на него внимания.

Лео наблюдал, как Стокман маневрирует внизу, тихо бормоча себе под нос об «энергетических потоках» и «стабилизированном снабжении», одновременно высматривая какие-либо признаки плана или повестки дня. Он слышал, что мелодия вызова Донни повторялась и повторялась. Тяжело вздохнув, Лео повесил трубку. Мгновение он просто смотрел на свою зеленую трехпалую руку, в которой держал телефон в форме панциря. Смотрел на девайс, в верхней части экрана которого высвечивалось полное имя брата: Донателло было записано над изображением персонажа «Космических героев», служившим аватаркой гениального брата. Леонардо прослушал автоматическое сообщение, когда телефон несколько раз мигнул, оповещая, что он получил голосовое сообщение Дона. Решительно вздохнул, хотя не мог избавиться от легкого раздражения и разочарования. И, отложив телефон, снова обратил внимание на фигуру под собой.

Если младший брат не отвечал, значит, он слишком занят своими делами, чтобы ответить в ближайшее время, а несколько пропущенных звонков в телефонном журнале вызовов только встревожило бы гения.

Внезапно панель внизу засветилась, когда Стокман подсоединил шнур, идущий от мутагенного пистолета, к электрической розетке. Не желая ждать от него дальнейшего развития событий, Леонардо спрыгнул со своего насеста на стропилах и приземлился прямо перед Стокманом, нанеся хорошо подготовленный удар с разворота, отчего пистолет отлетел в сторону.

— Черепахи? Здесь?

— Что ты задумал, Стокбой?

— Стокман! Я Бакстер Стокман!

— На кого ты работаешь? На новый клан Фут? На Тигриного Когтя? — спросил Лео, ударом ноги выведя Стокмана из равновесия, но прежде чем тот успел заговорить, схватил ученого за воротник и поднес к горлу лезвие.

— Я… я ни на кого не работаю, — заикаясь, Стокман поднял руки. — Я свободен от уз клана Фут. Спасибо, но теперь я работаю на себя и только на себя! Бакстер Стокман больше ни у кого не под каблуком. Я сам распоряжаюсь своей судьбой! Я начал с чистого листа.

— Если ты действительно начал с чистого листа, что все это значит? — Лео наклонил голову, указывая на панель и мутагенный пистолет.

— Я достаточно долго жил в угнетении, пришло время подняться и взять то, что принадлежит мне по праву, поставить на место тех, кто причинил мне зло, чтобы…

— Месть и вендетта приведут лишь к жизни, полной боли и страданий, Бакстер, — Лео вздохнул, встретившись взглядом с ученым. — Если ты действительно хочешь начать с чистого листа, по-настоящему начать все сначала, тебе придется отпустить прошлое. Ты сказал, что сам управляешь своей судьбой. Но что это за судьба? Преступная жизнь? Манипулировать и причинять вред другим, как, по твоим словам, поступали с тобой? Ты действительно хочешь такого наследия? Шредер превратил тебя в монстра. Как внутри, так и снаружи. Ты хочешь представить себя так же?

Бакстер молчал. Лео вздохнул. Что он делает? Сейчас не время для лекции. Бакстер все равно не станет слушать…

Лео внезапно прервал свою речь, когда электронная стена позади них вспыхнула, электричество волной потекло от обширной панели.

— Моя работа! — воскликнул Бакстер.

— Что происходит?

— Панели нестабильны. Я как раз настраивал машину, чтобы она справлялась с большой мощностью и энергией мутагенного пистолета, когда ты напал на меня. Я не закончил подготовку системы, и похоже, она перегружена.

Здание, казалось, скрипело и кренилось под напором необузданной энергии, струящейся от панелей вверх по стене в виде электрического пламени, разъедавшего, похоже, даже металл. Это походило на мутированную форму энергии и огня!

Подбежав к тому, что, на его взгляд, было главной панелью, Лео бесполезно уставился на кнопки.

— Помоги мне отключить это, пока оно не убило нас обоих!

Впервые приблизившись к нему, Бакстер начал работать с аварийным управлением, пытаясь отключить источник энергии. Теперь склад был полностью охвачен пламенем. Нажимая кнопку экстренного вызова на ч-фоне, Лео боролся с огнем, стараясь защитить ученого, пока тот пытался вернуть панели под контроль.

Жужжание справа от него было еле слышно из-за треска пламени, пока пожар уничтожал здание. Обернувшись, Лео ощутил, как страх сжал сердце, когда взгляд упал на мутагенный пистолет, теперь жужжащий и дрожащий.

— Осторожно! — он толкнул Бакстера на пол, отпрыгнув в сторону, но на секунду опоздал, и боль пронзила его голову, прежде чем отправить в темноту.

***

— ЛЕО! — закричал Майки, выскочив из панциробуса и метнувшись к горящему зданию.

Донателло почувствовал, как сердце на миг остановилось, когда он направился к огненному чудовищу, пожирающему старую лабораторию Стокмана. Когда сработал аварийный вызов, он увидел, что пропустил звонок от Лео всего за пять минут до этого вызова. За несколько минут до этого…

Стекло разлетелось вдребезги, когда электрическое пламя пробежало по зданию, его голодные руки тянулись к окнам в поисках еще чего-нибудь, что можно поглотить.

— Дон! — гений обернулся и увидел подбегающих Рафа и Кейси, выглядящих столь же измотанными и напуганными, каким и он чувствовал себя. — Где Лео? С ним все в порядке?! Что происходит?

— Я не знаю, Раф, — Донни почувствовал, как слова застряли в горле. — Мы только что приехали.

— Я нигде не вижу Лео, Ди, — Майки был на грани паники. — Я проверил передний и боковые переулки.

Дон покачал головой.

— Его сигнал указывает на то, что он…

Он там. Братья уловили смысл незавершенного предложения, и глаза их расширились.

— Нам нужно попасть туда! — крикнул Раф, бросаясь к зданию. — Лео!

Донни побежал за братом, как и Кейси, Эйприл и Майки. Здание внезапно застонало.

— Раф, берегись! — Донни охватил неподдельный ужас. Рванувшись вперед, он повалил старшего брата на землю как раз в тот момент, когда здание через дорогу, осев, обвалилось.

С места, где он лежал, защищая Рафа, Донни наблюдал, как рушатся стены и пламя, словно в зловещем восторге, вырывается наружу, когда здание, в котором находился старший, рухнуло, превратившись в груду камней и пламени.

— Нет, нет, НЕ-ЕТ!

Мир вокруг расплылся, слезы затуманивали зрение, и Донателло мог лишь отдаленно слышать гортанный крик Рафа, полный муки и отчаяния, который отразил его собственные мучительные эмоции.

— ЛЕОНАРДО!

— ЛЕО, НЕТ! ЛЕО! — душераздирающий крик Майки, казалось, был слышен за много миль отсюда, когда Донни наблюдал, как огонь уничтожает старое логово Бакстера Стокмана.

Предполагалось, что это будет обычный патруль… Обычный повседневный патруль… Лео все время проводил его в одиночку… Преступность была такой вялой… он даже не думал… был так увлечен своим проектом… ч-фона рядом не было… он не слышал звонка брата… он даже не заметил, что пропустил звонок, пока не прозвучала тревога… сколько минут?.. если бы он просто ответил на звонок… он бы предотвратил это?.. он был так поглощен своим изобретением… он хотя бы попрощался с братом?.. когда он отправился в патруль… какими были его последние слова перед… перед… его последние слова…

Донни знал, что впадает в шок, но ему было все равно.

Его брат, вероятно, был мертв!

Он услышал вдалеке вой сирен. Логически, в глубине души, Донателло знал, что надо уходить. Он знал, что нельзя дать себя обнаружить. Знал, что они не смогут обыскать горящие руины, даже если рядом никого не будет… но он просто не мог заставить себя пошевелиться, заговорить, что-нибудь сделать. Все, что он мог делать, лишь смотреть. Смотреть на пламя, которое охватывало останки здания. Здания, в котором был его брат.

— Нам нужно уходить, — голос Эйприл, казалось, вернул его в чувство. Донателло не мог справиться с этим сейчас, он сойдет с ума. Ему нужно вернуть братьев домой. Кто бы это ни сделал, он все еще мог быть где-то рядом. И их не должно быть здесь, когда прибудет полиция. Ему нужно отвести Майки и Рафа обратно в канализацию.

— Но мы не можем уйти! — закричал Раф, резко указывая на горящее здание. — Лео все еще может быть там!

— Раф… — голос Эйприл сорвался.

— Я не оставлю своего брата!

— Прямо сейчас мы ничего не можем сделать, Раф, — голос Донни казался глухим, механическим, словно он говорил на каком-то автопилоте. — Пожар слишком вышел из-под контроля, мы даже не сможем подобраться близко. Через несколько минут повсюду будут копы. Нам нужно перегруппироваться, вернуться в логово… возможно… Лео выбрался… раньше… — слезы обожгли карие глаза.

Рука Эйприл на его плече была той заземляющей силой, которая понадобилась гению, чтобы перевести его в режим экстренного планирования. Поднявшись на ноги, Донни схватил всхлипывающего Майки и направился к панциробусу. Раф неохотно последовал за Эйприл и Кейси. Уезжать с места пожара казалось неправильным. Но гений знал, что у них нет выбора. Но он также знал, что ни он, ни братья не оставят поиски, пока не найдут Лео. Живого или мертвого.

Глава 2. Судьба - это выбор

Бакстер смотрел на маленькую фигурку на кровати. Он выглядел таким маленьким… таким беспомощным. Бакстер знал, каково это — чувствовать себя маленьким, беспомощным. Чувствовать себя испуганным и одиноким. «Он ничего не вспомнит, — прошептал тихий голос в глубине его сознания. — Он проснется в полном одиночестве, совсем без воспоминаний… если вообще проснется».

Бакстер закрыл глаза. Это не его вина! Он не просил глупого, склонного к самопожертвованию героя прыгать и спасать его! Он не просил Лео защищать его от огня.

Он не просил Лео в буквальном смысле принимать за него пулю! Пулю из мутагенного пистолета с электрическим приводом. Мутаген предназначался Тигриному Когтю, Рахзару и Фишфейсу, головорезам, причинившим ему зло. Он был задуман как мера безопасности, обеспечивающая его защиту, как гарантия, что его больше не побеспокоят те, кто остались в его прошлом. «Месть и вендетта приведут лишь к жизни, полной боли и страданий, Бакстер, — слова черепахи эхом отдавались в мозгу, раня до глубины души. — Если ты действительно хочешь начать с чистого листа, по-настоящему начать сначала, тебе придется отпустить прошлое».

Бакстер открыл глаза. Черепаха… Лео… был прав. Месть это неверный путь. Шредер превратил его в монстра. В конце концов, он сам стал всем, что когда-либо презирал. Бакстер не хотел, чтобы его постигла та же участь. Он утверждал, что сам отвечает за свою судьбу, сам управляет своей жизнью. Ему выпал шанс доказать это. Шанс по-настоящему начать все заново. Сейчас он человек, и у него всё еще есть все знания, бывшие и раньше, плюс знания и ноу-хау, приобретенные за годы работы под руководством Шредера и с технологиями Кренгов. Он может уехать, перебраться туда, где его никто не знает. Может устроиться на работу и просто жить нормальной жизнью. Может добиться признания, уважения и внимания, которых всегда жаждал. Но на этот раз правильным путем. «Но что это за судьба? Преступная жизнь? Манипуляции и причинение вреда другим, как, по твоим словам, поступали с тобой?» Нет. Он устал быть злодеем. Устал от игр в поиск виноватого. От вендетты. Все это привело его туда, где он был сейчас. Одинокий. Обиженный. Сбитый с толку. И в больнице.

К слову об этом. Взгляд остановился на фигуре на кровати рядом с ним.

Юноша был весь в бинтах. Когда пожарные прибыли на место происшествия, здание уже рухнуло. Им повезло, что они вообще остались живы. Спасатели нашли их в углу здания, под кучей щебня. Ситуация была критической, врачи сделали Лео искусственное дыхание в машине скорой помощи и сразу же направили на экстренную операцию.

Бакстеру повезло гораздо больше. Когда Лео оттолкнул его от греха подальше прочь от мутагенного пистолета, он заслонил его от взрыва оружия, а также прикрыл своим телом, что, в свою очередь, спасло ему жизнь во второй раз, когда здание рухнуло, превратившись в горящие обломки. Бакстер получил сильные ожоги, перелом левой ноги и правой руки, а также сотрясение мозга и ушиб нескольких ребер.

Его спаситель также получил серьезные ожоги, наверняка не без переломов. Но самым тревожащим были сломанное ребро, проткнувшее легкое, и огромная рана на голове. Когда Леонардо очнется с амнезией, врачи, вероятно, обвинят в этом ее. Если он вообще проснется.

Бакстер сдержал злые слезы. Он не понимал, почему это вообще его волнует. Это не должно его волновать. Фигура на соседней койке была его врагом! Врагом, который спас ему жизнь. Врагом, который верил, что в нем все еще есть что-то хорошее. Верил, что Бакстер может начать жизнь с чистого листа. Заслонил его от оружия.

Но что нового произошло для Лео?

Просто глядя на него, невозможно было опознать узнать в нем того, кем он был раньше. Леонардо больше не был мутантом, не был черепахой. Фигура на соседней койке была человеком. На вид ему было чуть больше двадцати, может быть, лишь девятнадцать или восемнадцать. Он был юношей японского происхождения с длинными черными волосами, спадавшими на глаза.

Мутаген, который ученый разработал для оставшихся головорезов Шредера, был обратным ретромутагеном. Но если ретромутаген обращал вспять эффекты мутагена обычного, то творение Бакстера сделало шаг в противоположном направлении. Обычный мутаген превращал людей и животных в смесь того, чем они были ранее, и последнего, к чему они прикасались. Ретромутаген возвращал человека в изначальное состояние, но обратный ретромутаген превращал его в то, с чем он контактировал, что повлияло на первоначальную мутацию. Например, Фишфейс превратился бы в рыбу, а Тигриный Коготь — в тигра. Но черепаха изначально была черепахой, которая вступила в контакт с человеком, Хамато Йоши, поэтому обратный ретромутаген подействовал на гены Йоши и превратил Лео в человека. Бакстер вздохнул. Хуже всего был амнезирующий аспект мутагена. Ученый намеревался с помощью мутагена превратить врагов в животных, и не хотел, чтобы у них сохранились воспоминания о прошлом. К сожалению, вместо Фишфейса, Тигриного Когтя или Рахзара именно лидер черепах вступил в контакт с мутагенной слизью, превратившей его в человека с ретроградной амнезией.

…Но какое ему до этого дело? Кого он обманывает, что ему не все равно?

Бакстер почувствовал, как на его карие глаза навернулись слезы, когда он взглянул на юношу рядом с собой. Он выглядел таким маленьким… таким одиноким.

Он выглядел таким маленьким… таким беспомощным… Бакстер знал, каково это — ощущать себя таким. Чувствовать себя маленьким, беспомощным. Ощущать страх и одиночество.

Что-то глубоко внутри него, казалось, щелкнуло. Его охватила решимость. Он начнет все сначала. Начнет заново. Переезд в другой город — именно то, что ему нужно. Но он начнет новую жизнь не один. Он так устал от одиночества. Бакстер был один с тех пор, как умерли его родители, и он так устал в одиночку противостоять миру. Он знал, каково это — быть брошенным, чувствовать себя потерянным и неуверенным. Он чувствовал себя брошенным, когда умерли родители, когда не мог завести друзей и подвергался травле, когда потерял работу, когда им помыкали и над ним издевались Шредер и его головорезы. И как он отреагировал? Злобой и жаждой мести. «Месть и вендетта приведут только к жизни, полной боли и страданий, Бакстер». Теперь он это понял. Судьба — это выбор. И на этот раз он полон решимости сделать правильный выбор. Он не бросит человека, который спас ему жизнь. Человека, которому прямо сейчас нужен кто-то рядом. Жизнь только что сыграла над ними обоими злую шутку. Сейчас они в одной лодке. С шансом начать все заново. У Бакстера есть выбор, выбор их судьбы.

— Здравствуйте, — Бакстер повернул голову, когда в палату вошла медсестра. — Рада видеть вас в сознании. Вам обоим повезло, что вы остались живы, — она сочувственно улыбнулась Бакстеру, ставя стул рядом с их с Лео кроватями. — Теперь я знаю, что вы только что пережили травматический опыт, и последнее, чего хотите — оформлять документы. Но ни у кого из вас при прибытии не было документов, удостоверяющих личность, и мы не смогли связаться с семьей ни одного из вас.

Бакстер сглотнул. Семья? У него нет семьи…

— …после этого подпишите здесь, и мне нужно, чтобы вы подтвердили свой список контактов. И что насчет вашего друга? У него есть семья?

Бакстер посмотрел на человека рядом, ощутив, как накатила волна защищающего чувства.

— Да. Брат. Я его брат, и я присмотрю за ним.

Слезы навернулись ему на глаза. В глубине души Бакстер чувствовал, что его утверждение верно. И он дал торжественное обещание заботиться о своей новообретенной семье и защищать ее. Может, они и не семья по крови, но пережитый опыт стал новым началом для них обоих. Он не позволит своему брату остаться в одиночестве, он слишком хорошо знает, каково это — быть одному.

— О, это здорово, — медсестра вздохнула с облегчением. — Тогда я смогу использовать большую часть вашей информации для оформления его документов, — она вытащила второй файл и открыла его. — Как его зовут?

— Питер, — Бакстер улыбнулся. — Его зовут Питер Стокман.


— К другим новостям. Прошел месяц после разрушительного пожара, уничтожившего склад. Власти все еще не понимают, что могло его вызвать. Ученые подозревают, что задействован мутаген, так как он был обнаружен на месте происшествия. Хотя являются ли эти доказательства результатом предыдущей деятельности Кренгов или неудачного эксперимента, мы никогда не узнаем…

Телевизор выключился с громким щелчком. Донни закрыл лицо руками, его сердце болело. С момента пожара прошел месяц, но временами казалось, что всё случилось вчера. Время шло, но боль оставалась столь же сильной, столь же свежей, как и в ночь, когда он наблюдал за обрушением здания. В ночь, когда он наблюдал, как его мир сгорает в огне.

Донни знал, что страдает не только он. Знал, что Майки плачет каждую ночь, пока не уснет. Их младшему несколько раз снились кошмары о той трагической ночи, и Дон боялся, что пройдет много времени, прежде чем это прекратится.

Раф… Раф просто разваливался на части. Сначала его поглотил внутренний огонь. Его гнев взял над ним верх. Братьев удерживала вместе преданность поискам Лео. Но когда они были прекращены, когда в городе начали разбирать завалы и пришлось прекратить поиски… его огонь погас. Но когда Донни предложил устроить похороны… Раф просто сорвался. Никто из них не хотел прекращать поиски. Донни только был логичным, он должен был быть таким! Майки медленно все глубже и глубже погружался в депрессию, Раф собирался разорвать себя на части, а Донни чувствовал, что с трудом держится за подлинную реальность. Он никогда не откажется от брата. Никогда! Но им нужно было пережить горе. Это нужно братьям! И ему! И Лео это заслужил! Все они полностью посвятили себя его поискам. Втроем они потратили каждую возможную минуту в развалинах того здания и на прочесывание города в поисках каких-либо следов брата. Но Раф просто не мог остановиться.

Когда восходило солнце и загоняло их обратно в канализацию, Майки сворачивался калачиком и погружался в беспокойный сон. Дон уходил в исследования, просматривал новости, изучал близлежащие лаборатории — что угодно в поисках подсказок. Раф обычно вымещал гнев в додзё, пока не переутомлялся настолько, что падал от истощения. По-своему… они все разваливались на части. Все погрязли в своих саморазрушительных привычках, но никто не знал, как спасти друг друга. Лео был единственным, кто всегда знал. Он мог успокоить страхи Майки и прогнать кошмары. Он мог утихомирить бурю внутри горячей головы Рафа и помочь ему уступить здравому смыслу. Лео был единственным, что мог вытащить Донни из его лаборатории, заставить его перестать быть одержимым и открыться. Но Лео рядом не было!

Они искали неделями. Они разбирали обломки здания так тщательно, как могли. Они искали от заката до восхода солнца каждый день целый месяц.

По лицу Донни текли слезы. Новости подтвердили это: на месте происшествия обнаружены следы мутагена. Они с братьями усердно работали над тем, чтобы из города исчезли последние его следы. Включая запасы Стокмана; и раз их нашли на месте происшествия, они были свежими. И это означало, что их подозрения верны. Все подозревали, что Стокман причастен к инциденту и что в игру вступил мутаген, но подозревать и слышать подтверждение по телевизору — две разные вещи. Стокман. Пожар, обрушение здания, причина, по которой позвонил брат. Это был Стокман. Лео обнаружил, как тот замышляет что-то недоброе, вмешался, чтобы помешать какому-то злому плану, а когда позвал на помощь… Донни не ответил.

Слезы обожгли глаза Донни. Он был нужен брату, но его не оказалось рядом! Чувство вины, сожаление, горькая печаль и пламенный гнев охватили гения. Он достал свой телефон. Он не ответил. Брат звонил ему. Он ученый их команды, их семьи. Стокман что-то замышлял, и Донни был нужен Лео, но не отвечал на звонки. Не слышал. Был настолько поглощен своим проектом, что не услышал звонка. Даже не знал, что что-то произошло, пока не раздался сигнал тревоги. Но к тому времени уже было слишком поздно… слишком поздно.

Слезы навернулись на глаза, когда Донни уставился на телефон в своих руках. Этого больше никогда не повторится. Ученый был уверен в этом. Он запрограммировал телефон так, что если вдруг не ответит на вызов, после четвертого звонка на его часах и компьютере сработает будильник. Теперь несколько мер гарантируют, что он больше не пропустит вызов. Он будет рядом с оставшимися братьями. Он потерял одного из них. И во имя панциря, сделает все возможное, чтобы не потерять остальных.

— Донни, — гений обернулся и увидел наполненные слезами зеленые глаза старшего брата. — Это была не твоя вина.

Донни покачал головой, у него перехватило дыханье. Как мог брат сказать это, как мог не винить его?

— Моя, Раф… Лео позвонил мне… если бы я только ответил… если бы не был так… погружен в свои мысли… прошло несколько минут, Раф… время, за которое мы могли бы добраться до него… все могло закончиться по-другому… Если бы я ответил, Лео, может быть… он бы не…

Слезы наполнили карие глаза, и неожиданно сильные зеленые руки обняли Донателло.

— Я не виню тебя, Донни, и знаю, что Лео тоже не стал бы.

При упоминании их брата Донни полностью сломался. В глубине души он знал, что Раф прав. Лео любил их больше всего на свете. Все, что он делал, было ради них. Слезы наполнили карие глаза, и глубоко внутри начала заживать рана. Раф был прав, Лео не стал бы его винить. Дон знал это, часть его знала это всегда, но это все равно причиняло боль.

Еще одна пара рук обхватила его.

— Это не твоя вина, Ди, — произнес Майки полным слез голосом, его лицо уткнулось в пластрон ближайшего по старшинству брата. Гений разрыдался, прижав к себе двоих оставшихся братьев. Они так много потеряли! Сначала своего отца, теперь Лео…

Все трое долго сидели так, опираясь друг на друга, позволяя слезам горя омыть себя. Полагаясь друг на друга в оказании и получении поддержки, давая друг другу понять, что братья рядом и никто не виноват в трагедии, обрушившейся на их и без того маленькую семью.

Сделав пару глубоких вдохов, Раф уткнулся лицом в плечо Донни.

— Прости, что накричал на тебя, Донни… ты прав… это просто… больно… то, что ты сказал вчера… я просто не был готов… все еще не готов принять, что Лео… больше нет.

Донни уткнулся лицом в пластрон старшего брата, о, как ему знакомо это чувство. Никто из них не готов к тому, что Лео больше нет… он не думал, что они вообще когда-нибудь будут к этому готовы. Но им это нужно. Время пришло. Время горевать, исцеляться.

— Лео всегда будет моим лидером, Дон. Для меня это никогда не изменится. Но Лео однажды сказал мне, что если он… умрет, — голос Рафа слегка дрогнул, — то он хотел бы, чтобы я взял управление на себя.

Горячая голова слегка вздрогнул, когда заставил себя возобновить разговор, который так резко пресек вчера. Хотя слова отдавали кислым во рту, теперь он понял о чем говорил его младший брат-гений. Они все распадались на части без Лео. Прошел месяц, в городе уже начали разбирать завалы. Они не нашли никаких следов брата, и шансов, что он выжил, было мало, если вообще оставались.

— Я никогда не займу его место, — голос Рафа дрогнул. — Но я клянусь, что уберегу вас, ребята.

— Ты не одинок, Раф, — добавил Майки заплаканным голосом, крепче обнимая брата. — Мы все еще есть друг у друга. Ты, я и Донни — мы не одиноки в этом. Лео хотел бы, чтобы мы держались вместе. Ты не должен делать это в одиночку. Никто не должен.

По лицу Донни текли слезы, когда он крепче прижал к себе братьев. Потеря Лео стала одним из величайших когда-либо испытанных им мучений. Майки был прав, они не одиноки, они все еще оставались друг у друга. Пока они вместе, они смогут пройти через это. Это тяжело, но это необходимый шаг. Лео заслужил похороны. Никто из них никогда полностью не откажется от надежды, что он все еще жив. Дон был уверен в этом. Но им нужно двигаться дальше. Им нужно исцелиться. Это причинит боль, но время пришло. В конце концов, этого хотел бы Лео.

Часть 2. Новая жизнь

Примечания:Примечание автора: в этой главе присутствует скачок времени, необходимый по сюжету. В 3 главе действие происходит через месяц после пожара, в 4 - через неделю после него же. Также здесь события переданы от лица Леонардо. В дальнейшем будут еще подобные главы (прим. переводчика - и достаточно много)

Леонардо

О-ох, моя голова. Боль — это все, что я, казалось, мог уловить. Постоянная пульсация, охватившая весь мозг. Я чувствовал тяжесть, словно все тело мое было придавлено. Затем отстраненно отметил, что бок, ноги и руки ободраны: они зудели и горели. Непрекращающееся гудение над головой было своего рода постоянной компанией. Я чувствовал запах антисептика над собой и ощущал шероховатые тонкие простыни на чувствительной коже. По мере того как просыпающийся мозг начал медленно воспринимать новую стимуляцию, ощущение тревоги устойчиво нарастало, пока разум неспешно пробуждался.

Где я? — и, что более важно, КТО я? Я пытался контролировать дыхание, когда опасения сменились леденящим душу страхом.

Глаза распахнулись. Сев, я лихорадочно огляделся по сторонам, но обнаружил, что нахожусь в белой комнате с ярким белым светом над головой. Я лежал на маленькой койке, одной из двух в небольшой комнате, рядом помещался какой-то монитор с проводами, идущими к моей руке. Я взглянул вниз, на свою руку и тонкое одеяние, охватывающее тело.

Каждый инстинкт внутри меня кричал мне спасаться… что больницы — это плохо… что быть замеченным плохо… что мне нужно бежать, прятаться. Но куда бежать? Куда мне пойти? Где я буду в безопасности? К кому мне бежать?

Внезапное чужое присутствие возле двери заставило насторожиться. Вздрогнув, я обернулся, подняв кулаки в защитной стойке.

— О, полегче, — сказал мужчина, со слабой облегченной улыбкой подняв руки. — Это всего лишь я, приятель, успокойся.

Мужчине, вероятно, было под тридцать. Темная кожа, короткие черные кудри и усики-гусеницы над верхней губой. А еще у незнакомца были темно-карие глаза, излучавшие беспокойство и осторожность. Его глаза, в которых, казалось, не заключалось злых намерений, были свободно прикрыты очками в большой круглой оправе. Я заметил, что новоприбывший одет в ярко-фиолетовый свитер и держал в руке чашку чая. Он скорее хромал, чем шел через комнату, действия замедлял костыль, который мужчина небрежно держал под мышкой, чтобы поддерживать сломанную ногу, а вторая рука была закована в гипс.

Я внезапно почувствовал себя неловко. Лежу тут на больничной койке, спеленутый, как полумумия, с проводами на руках — и вдруг замахиваюсь кулаками на также явно раненого незнакомца. Я опустил глаза, чувствуя себя подавленным, сбитым с толку и очень-очень потерянным.

Затем ощутил тяжесть на плече.

— Эй, все в порядке. Знаю, ты, наверно, сейчас сбит с толку и дезориентирован. Но не надо беспокоиться. Я тебя понял.

Я глубоко вздохнул, находя утешение в словах незнакомца.

— Наверное, мне стоит вызвать врачей. Ты без сознания уже больше недели, и они захотят убедиться, что с тобой все в порядке. Но сначала мне нужно спросить… ты помнишь, кто я?

Ужас охватил меня, глаза расширились, и я уставился на мужчину перед собой. Предполагалось, что я его знаю? Пытаясь успокоиться, я искал любую форму воспоминания, любое чувство, любой намек — что-нибудь, связанное с человеком в фиолетовом свитере передо мной — и не нашел ничего. Ничего! Я понятия не имел, кто он! Я понятия не имел, кто я! Хотелось закричать, но внезапно показалось, что в легких не осталось воздуха. Как будто стены в моей груди рушились, смыкаясь и перекрывая драгоценный кислород. Точно так же, как комната, казалось, становилась меньше. Все казалось неправильным! Я в больнице! Я не знаю, кто я! Я не знаю, кто такой фиолетовый свитер!

— Эй, дыши, — я снова ощутил руку на своем плече. — Дыши со мной. Вдох-выдох, вдох-выдох, давай.

Его голос, казалось, прорвал какую-то плотину, и постепенно я смог восстановить контроль над своим дыханием. Слезы жгли глаза. Я чувствовал себя таким слабым! Таким бесполезным! Вот, расплакался. Думаю, у меня только что была паническая атака. Я понятия не имею, кто я, и просто…

Я почувствовал, как рука успокаивающе поглаживает мою спину, а обеспокоенные карие глаза смотрят в мои.

— Прости, — выдохнул я. — Я не знаю, кто ты.

Он тоже выдохнул, на мгновение закрыл глаза, чтобы тут же открыть снова.

— Ты знаешь, кто ты?

Под веками скопилось еще больше влаги. Я покачал головой, во рту внезапно слишком пересохло, чтобы ответить.

Теплые успокаивающие руки обхватили меня. Сначала я напрягся, но потом склонился к объятьям.

— Все в порядке, — успокаивал он. — Ты не один. С тобой все будет хорошо.

Я закрыл глаза, позволив словам проникнуть в сознание. Я не один. Каким-то образом я знал, что значит остаться одному. Проигрыш и одиночество. То, что было бы больнее всего. И каким-то образом он, кажется, знал это тоже.

На мгновение он отстранился, сел на койку напротив меня и отложил костыль, и впервые я осознал тяжесть его травм. Его рука на перевязи. Его левая нога в гипсе, что объясняет использование костыля. И следы ожогов на его кистях, предплечьях и шее. Я сглотнул, глядя на ожоги на своих руках, ногах и боку.

— Случился пожар, — медленно объяснил мужчина, отстраненным взглядом смотря в соседнее окно. — Говорят, нам обоим повезло, что мы остались в живых.

Я не мог оторвать взгляд от череды собственных травм: левая рука и правая нога, тело (вероятно, сломаны ребра), повязка на лбу, ожоги на верхней и нижней частях рук, шее и боку.

— Ты спас мне жизнь, — я поднял глаза, встретив улыбку незнакомца. И что-то глубоко внутри меня шевельнулось. Я не проиграл.

Я выдохнул и закрыл глаза, готовясь к следующему шагу.

— Ты знаешь, кто я?

Немного глупый вопрос, он уже спрашивал, знаю ли я его; по логике он знал, кто я. Но почему-то просто спросить было сложно. Почти так же, как и признать, что я понятия не имею, кто я, потому что этот вопрос, этот следующий шаг отдаст меня в его руки.

— Да, — мужчина протянул мне чашку, которую принес. — Чай, — пояснил он прежде, чем я успел спросить. — Жасминовый чай, он успокоит твои нервы, — он издал легкий смешок. — Готовил его для себя, но думаю, тебе он нужнее.

Чай грел руки. Приятно было держаться за что-то, это успокаивало. Вкус умиротворял, согревал мое горло, а аромат наполнял ноздри. Приятный вкус, знакомый вкус, вкус дома.

— Кто я? — вопрос с трудом сорвался с губ, упал на пол под действием собственной тяжести.

— Ты мой брат, — с теплой улыбкой ответил незнакомец.

Глаза расширились, и комната снова показалась слишком маленькой. Я опустил взгляд, пытаясь переварить это открытие.

Посмотрел на каскад ожогов на своих руках. Я пострадал при пожаре.

Взглянул на заботливую фигуру перед собой и заметил полосу ожогов, пересекающих его темные руки. Мы оба пострадали при пожаре.

Я спас ему жизнь.

Я его не помню.

Но, опять же, я даже не помню, кто я!

…

Я не один.

У меня есть семья.

У меня есть брат.

Брат, которого я не помню.

Я даже не знаю его имени!

Ладно, фиолетовый свитер — мой брат.

Фиолетовый.

Это слово пробудило воспоминание или, скорее, чувство глубоко внутри меня. Что-то настолько глубоко укоренившееся, что стало частью меня. Врожденное желание защищать, заботиться… семья. Это чувство — чувство семьи. Свирепая защита и братская любовь.

Фиолетовый.

Что-то, казалось, щелкнуло.

Фиолетовый.

Разум, наука, кофе, изобретения.

Брат.

На моем лице появилась улыбка. Это было правильно. Казалось реальным. Что-то касаемо фиолетового заставило меня подумать о семье. Я не один. У меня есть брат.

Я посмотрел вверх и встретился взглядом с мужчиной… нет… с братом, сидевшим напротив.

Он улыбнулся.

— Меня зовут Бакстер, Бакстер Стокман. А ты Питер Стокман, мой брат. Единственная семья, что у меня есть.

Примечания автора: "Космические войны" - местный аналог "Звездных войн", как "Космические герои" - "Звездного пути".

В предыстории Бакстера его брата, умершего при рождении, также звали Питер

Леонардо

— Ладно, спокойно, шаг за шагом.

Я закатил глаза на покровительственный совет. Может, у меня и сломана нога, но мне же не три года! Я ходил на костылях раньше… по крайней мере, думаю, что ходил. Моя мышечная память, кажется, так считает. Было трудно передвигаться с одной рукой в гипсе, но через несколько шагов воспоминания в мышцах словно ожили, придавая ширину шага, наклон и равновесие, необходимые чтобы маневрировать по коридору. Но мой брат, даже с собственными рукой и ногой в гипсе, кажется, назначил себя моим личным защитником и отказывался покидать, нянчась на каждом шагу.

— Хорошо, теперь поворот, так что, возможно, будет сложно, просто не спеши, — посоветовал он, когда я разворачивался в дверях больничной столовой. Я не мог удержать улыбку от столь навязчивой опеки. Вау, проснувшись, никогда бы не подумал, что Бакстер — наседка. Я посмеивался про себя, пока мы вдвоем ковыляли через кафетерий. У каждого из нас была сломана рука и нога, но у меня это была правая рука и левая рука, у него же — наоборот. Ирония судьбы! Наверно, мы смотрелись нелепо, шагая через кафетерий, но что было еще забавнее, так это то, как мой также травмированный брат пытался тренировать меня и нянчиться со мной. К слову о том, как слепой ведет слепого.

— Ладно, будет проще, если ты поставишь поднос сюда и просто подвинешь его, вместо того чтобы пытаться удержать его здоровой рукой, — посоветовал Бакстер, демонстрируя эту тактику и пробираясь через очередь за едой. Небольшая часть меня хотела вмешаться, мне не нужны няньки, спасибо, но я могу разобраться и сам. Я ощутил легкий укол в сердце, когда понял, что ему, должно быть, неделю пришлось разбираться во всем самому, пока я был без сознания.

— Так где нам лучше сесть? — спросил я. Мне не нужны были няньки, но Бакстеру явно хотелось контролировать то, что он защищает, направлять и тому подобное. К тому же он находился здесь дольше меня, ожидая моего пробуждения, и позволить ему взять инициативу в свои руки просто логично.

Бакстер улыбнулся.

— Тебе не захочется сидеть вон там, слишком сквозит. Столики у стены выглядят неплохо, но стенки тонкие, и ты будешь слышать все из вестибюля с той стороны. Лучшее место — ближе к середине комнаты, желательно между лампами, чтобы на нас не падал яркий свет, — этот урок этикета по выбору лучшего столика он дал мне, направляясь к указанному «лучшему месту». — Вроде этого.

Я сел рядом с братом, ел и слушал, как он рассказывает о прошедшей неделе, время от времени задавал наводящие вопросы, но в основном слушал. Потом отстраненно задался вопросом, как давно мы так живем. Сколько подобных бесед было у нас в прошлом? Бесед, которые я не помню, бесед, во время которых мы могли просто болтать и быть довольными присутствием друг друга. Вздохнул, и тут внезапно вилка ткнула меня прямо в лоб.

— Питер! Ты вообще слушаешь?

— М-м-м… да. Ты только что говорил о здешней еде.

— Если ты вообще можешь воспринимать ее как еду, — обиженно усмехнулся он, прежде чем продолжить, махнув рукой: — Хотя я пробовал намного лучшее, увы, мне приходилось пробовать и гораздо хуже. В моей жизни было время, когда угнетатели довели меня до того, что я ел отбросы…

Я откинулся на спинку стула, наблюдая, как мой брат непреклонно говорил, размахивая руками, вилкой и едой во время речи, часто останавливаясь для драматичного эффекта, прежде чем серьезно продолжить. Хотя многое из сказанного вызвало любопытство узнать больше, поскольку я ничего не помнил ни о своей, ни о его жизни, сейчас я довольствовался тем, что просто слушал его кухонную болтовню.

***

— Нет, — твердо заявил я со своего места на скамейке возле больнице. Руки были скрещены, насколько это было возможно, когда одна из них в гипсе. Я надеялся, что лицо мое было твердым и серьезным, поскольку собирался быть очень непреклонным в этом разговоре.

— Да ладно! Ты ведешь себя совершенно нелепо!

— Нет, не нелепо! «Космические герои» — лучшее шоу всех времен!

— Ты видел только три серии! Три! — крикнул Бакстер, раздраженно вскинув неповрежденную руку.

— Итак, мне понадобилось только три серии, чтобы понять, что «Космические герои» — лучшее шоу, которое я когда-либо видел, — ответил я с легкой улыбкой.

Бакстер ухмыльнулся.

— Питер, это практически единственное шоу, что ты когда-либо видел. Ты потерял память, и потому забыл все другие потрясающие сериалы, которые существуют, например, «Космические войны», которые намного лучше.

Я закатил глаза. Но один факт, что он нанес удар ниже пояса картой амнезии, не означает, что я проиграю спор.

— Если они такие запоминающиеся, почему же я их не помню, м?

— Ну, я тоже запоминающийся, а ты меня не помнишь, так что этот аргумент не в тему.

У меня пересохло в горле; последнее утверждение выбило ветер из моих парусов.

— Бакстер… Я… я не хотел тебя забывать.

Карие глаза Бакса смягчились.

— Я знаю, братан, — он легонько взъерошил мои волосы, чем вздохнуть. — Хотя это позор… то, что ты не помнишь «Космические войны». Хотя от этого есть лекарство, — глаза брата озорно блеснули, — посмотреть со мной все фильмы, чтобы освежить в памяти, почему «Космические войны» намного лучше «Космических героев».

— Это не так, — парировал я в ответ, и на моем лице появилась улыбка.

***

— Питер, — тычок. — Питер.

Ум-м. Я попытался игнорировать карандаш, тычущий в лицо, вместо этого повернувшись к окну автобуса; глаза все еще были закрыты, вопреки вторжению в мой сон.

— Питер?! — громко прошептал Бакстер. Карандаш вернулся, чтобы ткнуть меня в затылок. — Ты не спишь?

— Теперь — нет, — устало пробормотал я, подняв голову и сердито глядя на него из-под длинной челки. Мои пронзительные сапфировые глаза не произвели на него никакого эффекта, вместо этого Бакстер развернулся на сидении автобуса лицом ко мне, подтянув колени к груди.

— Мне скучно, — практически проскулил он.

Я закатил глаза. Серьезно, иногда я задаюсь вопросом, действительно ли он старший брат из нас двоих. Хотя, должен признать, иногда я чувствую, что мне предназначено быть старшим. Хм, забавная мысль.

— Мой превосходный интеллект не предназначен для того, чтобы бездействовать длительное время.

— Тогда твоему превосходному интеллекту не следовало переезжать далеко от города. Оттуда и многочасовая поездка на автобусе, и твоя скука.

Часть меня все еще опасалась переезда. Я понимал, почему Бакстер хочет уехать из города. Понимал. Это новое начало для нас обоих. Но часть меня чувствовала себя виноватой. Чувствовала себя разорванной. Словно я оставлял что-то позади…

— О, знаю, давай сыграем.

— Ты начинаешь.

Перед этим Бакстер легонько ткнул меня кулаком в плечо, окинув автобус оценивающим взглядом.

— Я вижу что-то с диаметром.

Я сдержал желание закатить глаза, он действительно не понимал смысла игры.

— Руль.

— Как ты догадался?

— Диаметр? Линия, проходящая через центр круга. В автобусе всего несколько круглых предметов, что сужает круг поисков, и всего один с линией через него, — невозмутимо ответил я.

Бакстер вздохнул.

— Просто освежаю твою геометрию.

— Я вижу что-то зеленое.

— Третий ряд, у второго человека в нем зеленая сумка в виде кошки, — ответил он. — Ты слишком предсказуем: выбираешь деталь больше минуты и выдаешь ее, взглянув дважды. — Ладно. Я вижу вертикальное бревно.

— Дерево.

— Это слишком быстро! Я получаю еще один ход.

Я хихикнул. Теперь, полностью проснувшись, я решил сменить игру.

— Какой была наша мать?

Карие глаза расширились от внезапной смены темы разговора, я опустил взгляд и не мог перестать ерзать пальцами по гипсовым повязкам.

— …Я знаю, это щекотливая тема и все такое, но я… я ничего не помню… и я… я просто хочу знать, — мои вопросы оставались незаконченными, и на минуту я решил, что это конец, поскольку воздух между нами просто превратился в мертвую тишину.

— Она была храброй, — голос Бакстера был таким тихим, что я его почти не слышал. — Храброй в том смысле, что казалась бесстрашной, а не в том, что не испытывала страха, скорее она не позволяла страху остановить ее.

Бесстрашной — на мгновение это слово эхом отозвалось в глубине души, приобретая значение.

— Мне было больно, когда я потерял ее, она… она умерла, когда я был подростком, — Бакстер на мгновение опустил глаза, глядя на пол автобуса.

— Я… мне жаль, — и я действительно сожалел, сожалел об его потере, думаю, о потере нашей. — Потерять того, о ком ты заботился, потерять родителя — это, должно быть, правда тяжело, — на секунду я ощутил эхо боли, тоски глубоко внутри, как старый шрам.

Бакстер кивнул, прежде чем поднять глаза и продолжить:

— Да, так и было.

— Как она…

— Роды. Она умерла при родах, они оба умерли в тот день. И мама, и брат. Потеряли их обоих.

Я ощутил, как на глаза навернулись слезы — из-за потери семьи, которую я не видел и не помню, но также из-за боли, которую, я знал, испытывает брат.

Я ощутил теплое присутствие на плечах, когда Бакстер обнял меня одной рукой.

— Вот почему усыновили тебя, Питер.

Его глаза искали мои, слова были осторожными, но в то же время заботливыми и искренними.

Я действительно не знал, как на это реагировать; последнее утверждение немного выбило из колеи.

Бакстер непреклонно развел руками, очевидно, прочитав боль и шок в моих глазах.

— Нет, нет, это вышло неправильно, — приложив руку ко лбу, он сделал несколько размеренных вдохов, прежде чем попробовать снова: — Я не хотел, чтобы это прозвучало так, — рука на моем плече подчеркнула искренность и весомость его слов. — Ты не был заменой, Питер! Это просто… — я был удивлен, когда за стеклами очков навернулись слезы. — Мы оба так много потеряли и…

Я опустил глаза, понимая, что он хотел сказать.

Должно быть, было тяжело так потерять мать, потерять всю семью… и судя по тому, что он рассказал мне прежде, когда я был усыновленным ребенком, без каких-либо воспоминаний о прежней семье, я был им не нужен. Я понял, что пытался сказать мой брат, я больше не был заменой того, что он потерял, как и он не был ею для меня. Наши жизни соединились, и мы создали семью.

Я положил руку ему на плечо.

— Из пепла пожара возник шанс на новую жизнь.

Я улыбнулся поэтичности заявления. Таким было отражение ситуации, в которой мы находились сейчас, начиная все сначала на новом месте после трагедии.

Леонардо

— Заказ готов.

Приятный запах горячего сыра и печеного хлеба коснулся носа, пока я достал горячее творение из духовки, улыбнувшись, когда понял, что оно не подгорело.

Я работал в Tribony's Pizza Palace уже несколько недель и был потрясен и благодарен, что меня до сих пор не уволили. После переезда в небольшой пригород за городом найти работу оказалось сложнее, чем ожидалось. Из-за сломанной руки и ноги мои возможности по выполнению тех или иных дел были заметно ограничены. И хотя это лишь временная травма, потенциальные работодатели не особо обращают внимание на временность неудач. Мне чрезвычайно повезло, что миссис Трибони наняла меня, очевидно, у нее были ко мне «чувства». Честно говоря, мне казалось, что это просто сострадание, ведь мы с братом только что переехали в город лишь с надеждой, пропуском и молитвой, и когда я пришел устраиваться на работу, она готова была мириться с моими травмами. Хотя никто из нас не предполагал, какой катастрофой я окажусь на кухне. По правде, это как стихийное бедствие: кажется, мне достаточно было зайти туда, чтобы взорвался тостер. Серьезно! Маркус чинил тостер уже с полдюжины раз с тех пор, как меня наняли. Я честно изо всех сил старался быть полезным и находчивым, даже несмотря на переломы, но что бы ни делал, казалось, кулинария и я несовместимы.

Я сжигал или недожаривал почти всё, к чему прикасался. Я испортил даже ранч*, ранч! Единственными ингредиентами были молоко, майонез и пакет пряностей, но результатом стал хаос, покрывавший столешницы, пол и потолок. И позвольте заметить, это было забавно отмывать. Но на протяжении всей катастрофы, коей стало мое обучение, миссис Трибони проявляла безграничное терпение.

— Все в порядке, Питер.

— Ты определенно открыл новый способ приготовления, но в следующий раз, хм, постарайся обжарить хлеб не до хрустящей корочки.

— Все нормально, этот тостер все равно работал на пределе возможностей.

— Честно говоря, не знаю, зачем Маркус вообще чинил тостер, все равно никто не заказывает тостов.

Высунув язык, я сосредоточенно разрезал выпечку на ровные куски, что проще было сказать, чем сделать одной рукой, прежде чем переложить свежую пиццу в картонную коробку.

— Отлично, — миссис Трибони улыбалась, ее глаза сияли.

— Вау, ты даже ее не сжег, — с сарказмом прокомментировал Маркус, вытирая руки о фартук.

Я закатил глаза и игриво толкнул его плечом, направляясь к стойке.

«Ковбойская, семейный размер», — прочитал я заказ.

Это была моя первая не пригоревшая пицца. Конечно, Маркус объявил меня ходячей опасностью во всем, что касалось кухни, но миссис Трибони верила в меня, и я, честно говоря, думал, что у меня получается лучше. Для меня это было в новинку, просто все происходило постепенно.

Я поднял глаза, услышав звонок в дверь, и увидел своего брата, усталого и покрытого грязью, входящего в маленькую семейную пиццерию.

— Привет, братан, — улыбнулся я, — как прошла работа?

— Долго… — Бакстер вздохнул, опускаясь в кресло за своим обычным столом.

Я усмехнулся уже привычному. Бакстер получил работу в растениеводстве и каждый день после рабочего дня садился на автобус до пиццерии, чтобы дождаться окончания моей смены. Это была не самая его любимая работа в мире, но она располагалась недалеко от квартиры, где мы жили, и пиццерии, и оплачивала счета. Плюс как-то была связана с наукой.

Я покачал головой, вспомнив первую неделю Бакстера в «Местной зелени»: брат сидит на земле, зарывшись руками в грязь, занятый пересадкой нового сорта томатов. «По крайней мере, я создаю, а не разрушаю», — сказал тогда он. Бакстер мало говорил о своем прошлом, и я не допытывался, знал, что это больно. Я знал, когда отступить, и несмотря на мой страх, брат никогда ничего от меня не скрывал. Свободное время он всегда делил со мной.

Я не мог не восхищаться нашей гармонией; кажется, у меня сама по себе была терпеливая натура, а также глубоко укоренившееся «шестое чувство», благодаря которой я всегда мог определить, когда о чем-то говорят слишком много и когда время отступить. Хотя я пытался дать брату пространство и старался не совать нос не в свое дело, но в глубине души опасался, что он не станет делиться, что Бакстер будет скрывать свое прошлое, что он не откроется и не поделится тем, что у него было, а я не мог вспомнить: нашим прошлым.

Но бояться не стоило. Хоть Бакстер и был сдержанным, защищался, но он впустил меня. Мой брат зависел от меня так же сильно, как и я от него. Как и в саду, он открывался и делился небольшими подробностями о себе и своем прошлом. Ему было больно, как и мне. Огонь причинил мне физическую боль, а духовно и ментально я пострадал от пустоты и потерь, которые оставил несчастный случай. Бакстеру же причиняли боль раны и шрамы, которые уводили глубже в прошлое. Он совершал ошибки и заплатил за них. Я знал, что у него сложное прошлое. Прошлое, которое он хотел бы оставить позади вместе с огнем и начать все сначала. Думаю, небольшая его часть была рада, что я не помню, кем он был ранее и чем занимался; так что он мог начать все сначала, чтобы создать свою новую личность.

Почти символично, что он получил работу в питомнике. Где его дело — создавать, а не разрушать. Его руки заняты, сажая живые существа и ухаживая за ними. Если в прошлом они работали над воплощением изобретений и планов, которые приносили процветание ему самому или другим обладающим властью в ущерб другим, то теперь они трудятся над починкой, исцелением и заботой, когда ухаживает за садом. Конечно, садоводство — не его врожденный талант, как и приготовление пищи для меня. Но тем не менее я горжусь своим братом. Он старается. Он растет.

— О, Бакстер, мой мальчик, — миссис Трибони улыбнулась, подойдя поприветствовать и крепко обняв его.

— Здравствуйте, миссис Трибони, — поприветствовал Бакстер, обнимая ее в ответ. — Много работы сегодня?

— Конечно, футбольная команда провела свою первую игру. Выигрывают или проигрывают, они все равно приходят сюда.

Бакстер усмехнулся.

— И сколько пицц сегодня уничтожил мой брат?

— Эй!

Маркус и миссис Трибони усмехнулись, хотя и не злорадно.

— На самом деле он совершенствуется, — Маркус пожал плечами, послав мне улыбку. — Не думал, что это случится, чувак — ходячая катастрофа на кухне, но его бесконечная преданность делу, похоже, сводит на нет все его кухонное проклятье, и, перепади ему еще немного практики и много терпения, он мог бы однажды стать неплохим поваром.

Бакс издал смешок.

— Он делает успехи, — он задумчиво погладил подбородок, прежде чем начал хихикать. — На днях он приготовил печенье и не включил духовку.

— Вау, это достижение, — ухмыльнулся Маркус.

Я слегка смущенно опустил глаза. Это было всего один раз, и я очень быстро взял огонь под контроль. Хотя, честно говоря, очень сильно испугался; мне начали сниться сны о пожаре, и это маленькое происшествие не очень-то помогло…

— Он даже записал ваш рецепт лазаньи, кстати, спасибо, миссис Трибони, — голос Бакстера вывел меня из мрачных раздумий. Не стоило там задерживаться; в любом случае мои сны — едва ли больше, чем фрагменты. Фрагменты, которые я не могу разобрать. Просто небольшие всплески… воспоминаний? Не знаю. Но я решил не рассказывать Бакстеру. Мистер наседка и так достаточно напряжен.

— Без проблем, дорогой. Вам, мальчики нужно есть что-то, помимо пиццы, к тому же я рада, что Питер решил попробовать свои силы в приготовлении еды дома. Это хороший навык, и ему не помешает практика.

— Как-нибудь надо пригласить вас, ребята, на ужин, — сказал я с улыбкой. Миссис Трибони и ее сын, Маркус, стали нашими первыми друзьями в городе, и после всего случившегося будет приятно пригласить их к себе, чтобы чем-то отблагодарить, даже если это будет всего лишь несколько не сгоревших лазаний и салат.

— Это было бы чудесно. Спасибо, милый.

Маркус кивнул, его светлые волосы слегка взметнулись в ответ на движение.

— Как твоя рука, Бакстер? Вижу, наконец-то сняли гипс.

— Да, наконец-то, — Бакстер покачал головой. — Рука чувствует себя хорошо, здорово, что гипс сняли, — ответил он, попробовав пошевелить плечом.

— А что насчет тебя, Питер?

— Гипс с руки снимут на следующей неделе, как и с ноги Бакстера. А примерно через неделю после — и с моей ноги.

— Вау, — Маркус покачал головой, — вы двое действительно прошли через все испытания.

— Да…

— Сейчас, по крайней мере, ты почти полностью вылечился. А что насчет амнезии? Доктор что-нибудь говорил по этому поводу?

— Маркус!

Мой взгляд упал на пол. Да, говорил. Ретроградная амнезия. Врачи считают, что это вызвано острой травмой головы. Моя голова сильно пострадала во время падения. Говорят, мне повезло выжить…

Но моя память…

Бакстер говорил, что лучше всего мне отпустить прошлое… двигаться вперед и жить настоящим.

«Ты ничего не можешь поделать с прошлым, которое разрушено, но построишь новую жизнь из обломков». «Не трать время на погоню за мимолетными воспоминаниями, Питер, сосредоточься на создании новых!»

— …Ретроградная амнезия, говорят, есть вероятность, что воспоминания вернутся, но шансы… — почти нулевые, эту часть я не произнес вслух, мне это было не нужно.

Рука на плече привела в чувство. Подняв голову, я увидел обеспокоенные глаза брата, смотрящие в мои. Он несколько раз хлопнул меня по плечу в молчаливом одобрении, прежде чем встать.

— Эй, миссис Трибони, не возражаете, если Питер сегодня уйдет на пять минут пораньше? Вчера мы чуть не опоздали на автобус. Нед приехал на несколько минут раньше, а мне не хотелось бы идти пешком.

— Конечно, дорогой, — улыбнулась миссис Трибони. — Но не забудь, прежде чем уйдешь, Питер, у нас есть комбинированная пицца, которую не раскупили, — с этими словами она вручила мне коробку и ласково похлопала меня по щеке.

Я слегка покраснел от ее материнского жеста. Женщина часто называла меня ласкательными именами и в целом относилась как к Маркусу, и часть меня не могла не задаться вопросом, поступала бы подобным образом моя собственная мать.

— Спасибо, миссис Трибони, — улыбнулся Бакстер, обменивая пиццу в моих руках на куртку.

— Не расстраивайся из-за ноги, Питер, — окликнула меня миссис Трибони, когда мы уходили, и я обернулся, чтобы помахать и ободряюще улыбнуться ей.

— Не буду. Увидимся завтра, миссис Трибони.

Свежий осенний воздух был холодным, он покалывал открытую кожу, и я плотнее запахнул свою поношенную куртку, пока мы шли по тротуару.

— Сегодня я говорил с профессором Ридом.

— Серьезно? — я заинтересованно навострил уши. — О чем?

Я знал, что Бакстер подумывает поступить в местный колледж, пройти несколько курсов повышения квалификации.

— Сегодня он зашел в оранжерею, я собирал бегонии, которые он заказал для своей жены. Он сказал, что прочитал мое электронное письмо и просмотрел школьный аттестат. Он сообщил, что я слишком квалифицирован для курсов, которые он ведет в этом семестре, — Бакстер вздохнул. — Я знал, что мой превосходный интеллект выше уровня предлагаемых курсов и что я слишком продвинут для занятий, что у них есть, это стало бы легкой прогулкой к успеху, — на этих словах Бакс махнул рукой, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

— Почему бы тебе не поискать работу в лаборатории или чем-то наподобие? Я знаю твою квалификацию.

— Ты имеешь в виду, как растениевода? — на его лице расплылась улыбка. — Или, может быть, как профессора?

Мой горящий взгляд метнулся к его лицу, отметив его гордую улыбку, прежде чем я позволил губам растянуться в улыбке.

— Профессор Рид предложил мне работу! Он сказал, что я уже достаточно хорошо знаю предмет, чтобы преподавать его. Я даже не рассматривал такой вариант, Питер! Но у меня достаточно опыта и образования, чтобы подать заявку. Очевидно, профессор Скотт обычно преподает большинство курсов химии и информатики, но в прошлом году она уволилась, вышла замуж и переехала на Гавайи на другую должность. Мистер Рид замещал большую часть часов ее курса, ей искали замену и предложили мне эту должность!

— Бакстер, это здорово! — я не мог сдержать улыбку, расплывшуюся по лицу.

— О, ты только подумай, Питер! Мой собственный класс! Могущество, престиж. Юные умы, доверенные мне для формирования.

— Никому не нужен заплесневелый разум, Бакстер, — за реплику я получил легкий удар в плечо. Слегка усмехнулся. — А если серьезно, это здорово. Из тебя получится хороший учитель.

И я искренне в это верил. У моего брата были знания, и я мог сказать, что он хотел влияния и признания. Бакстеру нужно было признание, нужно внимание, и я был рад, что он мог достичь этого позитивным продуктивным способом, который также приносил пользу другим.

— Просто… не превращайся в одного из безумных ученых, — я ухмыльнулся, зная: брат поймет, что комментарий сделан в заботливой шутливой манере. Но если серьезно, это было лишь наполовину так. Бывали дни, когда Бакстер говорил и делал то, что заставляло думать о шаблонных мультяшных злодеях. Я издал легкий смешок над собственными безумными мыслями. — Будь терпелив со своими учениками, Бакс. Помни, что ты гений, но ты с ними. Продвигайся в их темпе, а не в своем.

— Спасибо, братан, — Бакс искренне улыбнулся, прежде чем обнять и слегка потрепать меня за плечо.

— Может быть, мне стоит попрактиковаться, поучить кого-нибудь, набраться немного терпения, — в глазах моего старшего брата появился тревожный огонек. — Знаешь, тостер снова сломался. Я, наверное, уже третий раз его ремонтирую с момента покупки. И поскольку я официально собираюсь стать учителем, возможно, мне стоит научить тебя чинить тостер. Я имею в виду, это ведь ты его сломал, и кажется справедливым, что именно ты должен все исправить.

— Нет, только не тостер! Мой заклятый враг, — драматично ответил я, вырвав страницу из книги брата и прижав руку к сердцу, чтобы подчеркнуть свою мысль. Блин, это заразно.

Бакстер только хихикнул.

— Не драматизируй, это моя фишка.

Я улыбнулся, толкнув его плечом в плечо.

— Хорошо, ты можешь научить меня чинить тостер. Но если он в конечно итоге испортится окончательно, я полностью обвиню тебя.

Он захихикал.

— О нет, как у твоего старшего брата и как — со следующего семестра — учителя, это моя ответственность и обязанность — учить тебя правильно. К тому же я так устал чинить этот чертов тостер!

Я покачал головой с легким смешком. Легкий толчок в плечо привлек внимание, карие глаза Бакстера были серьезны, когда он взглянул на меня сверху вниз.

— Наконец для нас все меняется, Питер.

Я улыбнулся в ответ.

— Да, брат, так и есть.

— Это нужно отметить! — заявил Бакстер, когда подъехал городской автобус. Нед выглядел невозмутимым, как и всегда, пока мы направлялись к своим обычным местам. — Я думаю о марафоне космических войн! О, или мы можем попробовать ту игру, о которой я тебе рассказывал, ну, знаешь, лабиринты и мутанты.

— Конечно, Бакс, это звучит весело.

И в тот момент, глядя на ночной город, я чувствовал удовлетворение. Как будто все постепенно становилось на свои места. Бакс был прав, возможно, мы сумеем построить новые жизни из руин.
______________
* ранч - соус на основе майонеза

Примечание автора: в данной главе для братьев с момента пожара прошло чуть больше месяца

Ветер был пронизывающе холодным, дыхание зимы каскадом обрушивалось на склон холма, еще больше затягивая темное небо облаками, заслоняя скудный осенний свет. Раф не обращал внимания на холод, стоя и глядя на две могилы перед собой. На первой был простой каменный памятник, отмеченный знаком клана Хамато и фигуркой всем известной крысы, изображенной с тростью, вытянутой перед собой. Второй, более поздний, камень был полностью украшен фамилией семьи и статуэткой, изображавшей черепаху, умело державшую перед собой два меча в стойке, так хорошо знакомой Рафу.

Обычно резкая вспыльчивая черепаха упала на колени, душераздирающие рыдания сорвались с его губ в полном отчаянии, когда он прижимал к груди поношенную синюю ткань.

В тот момент Рафаэль отдал бы весь мир за то, чтобы провести побольше времени, еще хотя бы один день, одно мгновение со старшим братом. У него не было возможности попрощаться. Сказать единственному старшему брату, как сильно он его любит, как сильно на него равняется… как сильно будет по нему скучать.

— Панцирь! — ругательство вышло слезливым и скомканным.

— Клянусь, Лео, я уберегу наших братьев, я никогда не позволю, чтобы с ними что-нибудь случилось. Никогда, — голос Рафа был серьезным и торжественным. Черепаха потерял одного брата, и боль была почти невыносимой, и сейчас остается такой, и он был уверен: сделает все, что в его силах, чтобы обеспечить защиту оставшихся братьев.

Затуманенным взглядом Раф уставился на холодную могильную плиту. По его мнению, фигурка мало выражала того, чем был для них Лео, кем он был. Каменный воин олицетворял Лео как Бесстрашного лидера, которого они все знали, но подлинный Лео был гораздо большим. Наседка, всегда бывшая рядом, чтобы заботиться о них и проверять. Бесстрашный лидер, который выведет их из беды несмотря ни на что. Стратег и командир, который всегда составлял планы, имея вариант А, Б, В и Г практически для любой ситуации. Лео был их старшим братом, к которому они всегда могли прийти со своими страхами, болью и проблемами. Тем, кто утихомиривал слезы и отпугивал монстров. Лео был его братом, его другом и его героем. И вот его не стало.

Раф почувствовал, как горячие злые слезы подступают к глазам, его сердце так полно было боли и потери, что, казалось, вот-вот взорвется.

Скорбящая черепаха сердито рвала старую траву, сжав кулаки, пока внутри бушевал поток эмоций.

«Это нечестно! нечестно!» — мантрой повторялось в голове Рафа, пока слезы продолжали литься. Он не хотел быть лидером, не так. Возможно, было время, когда он желал этого титула, возможно, он завидовал брату. Но потом он вкусил горькую ответственность лидера и возненавидел это! Его ревность, зависть и негодование постепенно обратились в сострадание и понимание. После той драки со Змейковьюном, когда он замер, а Майки пострадал, Рафаэль понял цену лидерства и бремя, которое нес его брат. Он наблюдал за Лео, и несмотря на череду неприятностей, к которым привел их путь, брат делал все возможное, чтобы помочь им справиться. После этого Раф никогда не завидовал Лео, черт возьми, если уж на то пошло, он равнялся на этого парня. Возможно, он иногда звал Бесстрашным в шутку — прозвище, под которым скрывалась кожа Мистера Совершенство — но оно не означало, что Раф в это не верил. В его глазах Лео был бесстрашным, не в том смысле, что у брата не было собственных страхов или проблем, он просто сталкивался с ними лицом к лицу. Он делал то, что должен был делать, даже перед лицом страха и испытаний, всегда доводил борьбу до конца, это и делало для Рафа брата бесстрашным.

Слезы навернулись на глаза Рафа, размывая имя на холодной, безразличной могильной плите перед ним. Он не хотел быть лидером. Он не мог занять место брата. Он не хотел занимать его места, но он пообещал Лео, пообещал, что возглавит братьев, если что-нибудь случится…

Лео верил в него. Доверял ему. Думал, что из него получится хороший лидер. И это было чертовски унизительно.

Он был лидером. Ради Лео был. Он заботился о братьях. Он был сильным, достаточно сильным для этого. В конце концов они не тяжелы, его братья.

Рыдание застряло в груди, потеря и боль. Это было так больно! Похоже на пустоту, в которой боль, казалось, просто отдавалась эхом снова и снова. Однажды он слышал, что потеря — это любовь, которой некуда идти.

Раф всегда чувствовал глубже, чем большинство, вот откуда взялся его гнев. Его огонь подпитывался эмоциями, любовью и преданностью. Лео сказал, что это делало его хорошим бойцом и однажды сделает хорошим лидером, просто надо научиться направлять эту энергию, сосредотачиваться и контролировать ее, вместо того чтобы позволять ей управлять собой.

Прямо сейчас ему было наплевать на контроль над чем-либо. Раф хотел выследить и уничтожить человека, ответственного за смерть его брата. Хотел, чтобы не было необходимости что-либо делать. Что угодно! Хотел исправить всё. Это просто больно, так больно.

Гортанный болезненный вопль вырвался из глубины его души, когда страдание, страх, гнев, душевные муки и печаль выплеснулись в душераздирающем крике, эхом разнесшемся по лесу, лежавшему сразу за фермерским домом. Раф был кулаком по земле и ругался, он проклинал Стокмана за пожар, проклинал Лео за смерть, проклинал себя за то, что его там не было. Проклинал, кричал и рыдал! Плакал, как ребенок! Но ему было все равно. Все равно, кто его видел или слышал. Его брата больше нет, он не вернется, и эта правда ранила больше всего прочего.

— Раф, — голос Майки был мягким, когда рука брата легла на плечо. Оба младших подошли и опустились на колени по обе стороны от Рафаэля над могилой.

— Я тоже по нему скучаю, — голос Донни звучал устало и измученно.

— Я знаю, — ответил Раф, и он действительно знал, что горе разрывает братьев изнутри так же, как и его самого.

— Не знаю, — начал Майки после долгой паузы, — я не могу избавиться от ощущения, что он еще жив…

— Майки, — голос Донни был связывающим.

— Мы не нашли тела, Ди, — в ярко-голубых глазах Майки показались слезы. — И еще, кое-что большее. Я чувствую это, — младшая черепаха постучала себя по груди. — Я чувствую здесь, что Лео не умер.

Донни закрыл глаза, слезы текли из-под сомкнутых век, плечи дрожали. Они много раз говорили об этом, но ничто, казалось, не меняло решения Майки.

— Я никогда не сдамся, — голос Майки был тихим, но решительным. — Никогда не потеряю надежду, что Лео все еще жив, что Лео вернется. Вы можете не понимать, и это нормально, — в младенчески голубых глазах блеснули слезы. — В глубине души я знаю, что Лео все еще жив. Я чувствую это. Лео всегда доверял моему инстинкту, и я знаю, что это не научно, нелогично, может быть, даже не совсем адекватно. Но ничто из того, что вы можете сказать, не может изменить мое мнение, не может заставить меня перестать надеяться. — Майки на мгновение замолчал, вес его слов тяжело повис в воздухе. — Но это не значит, что я не понимаю. Я знаю, что вам нужно, что нам нужно скорбеть о Лео. Ты прав, Дон, нам это нужно, и Лео этого заслуживает. Это было хорошо, и Лео… понравилось бы здесь. С папой. Может быть, Лео больше нет. Может быть, он действительно погиб в огне. Он может прямо сейчас смотреть на нас с небес заботливыми сапфировыми глазами и желать, чтобы мы двигались дальше. Когда мы умираем, мы никогда по-настоящему не уходим. Не совсем. И возможно, это я и чувствую. Но может быть, только может быть, что Лео не умер.

Раф вздохнул, позволив словам повиснуть в воздухе между братьями. Донни расслабился, позволив проблеме утихнуть, Майки с другой стороны точно также замолчал, разрешив сложности обратиться мирной печалью. Раф закрыл глаза, позволив собственному напряжению и опасению рассеяться, после чего обнял обоих младших братьев и притянул их к себе.

Горе — любовь, которой некуда идти. Четверо стали троими. Дела обстояли неважно, были далеки от благополучия. Все было сломано, разбито вдребезги. Разрушена семья, разбиты сердца, а решимость поколеблена. Но, несмотря на бурю горя, они оставались друг у друга. Их братская любовь могла защитить их в этой буре. Вместе они смогут научиться жить дальше. И в своих сердцах они всегда будут нести любовь и память о брате. В их сердцах и умах Лео всегда будет жить.


Леонардо

Высота всегда напрягала меня, но не страхом, а легким покалыванием в животе как напоминание о давно преодоленном страхе. Я сидел высоко на стропилах старого пустого склада, сцена внизу расстилалась мозаикой. Бакстер бродил далеко внизу, работая над каким-то проектом с электрической панелью и… пистолетом? Мой брат сидел перед своим компьютером, наклонившись вперед, и что-то печатал, сосредоточенно наморщив лоб, бормоча себе под нос что-то об «электрических потоках» и «стабилизированном снабжении». Офисный стул заскользил по бетонному полу, когда Бакс отошел от компьютера, чтобы отрегулировать какие-то переключатели и детали управления на панели заряженного инструмента… пистолета?

Внезапно в поле моего зрения появилась рука. Трехпалая зеленая рука, покрытая чешуей и шрамами. Рука держала овальное устройство, напоминавшее, казалось, панцирь черепахи, посередине был экран, который загорелся, когда телефон в виде панциря зазвонил.

Я включил устройство, в верхней части экрана было имя: Донателло, — оно было написано над изображением героя из Космических героев, стоявшей на месте опознавательной картинки. Телефон несколько раз моргнул, когда вызов перешел на голосовую почту. Бодрый голос ответил, чтобы сообщить звонившему, что он недоступен, и попросил оставить сообщение после голосового сигнала. Голос звучал знакомо, как старая мелодия, нашедшая отклик глубоко в душе. Моя трехпалая рука заставила телефон замолчать, и я не мог избавиться от легкого раздражения и разочарования, которые ненамеренно прошли сквозь меня, но под ними также скрывались решимость и желание не волноваться, фигуру на том конце связи звали Донателло.

Перед глазами начало синеть, когда внимание вернулось к картинке ниже. Туман застилал мое зрение, проникая в помещение и делая мир вокруг меня темным и расфокусированным, мои чувства, казалось, онемели от такого вторжения. Подобно молнии боль пронзила мое существо, резонируя из конкретного места вдоль позвоночника и распространяясь по нервной системе. Туман, казалось, сопровождал эту странную боль, как и оцепенение.

Когда зрение начало затуманиваться, огонь вокруг меня, казалось, разрастался, танцуя в злобном восторге, пожирая угасающий мир вокруг меня в попытке поглотить и уничтожить. Новая боль атаковала мой организм, когда огонь потянулся ко мне, но темнота, казалось, победила, когда туман и оцепенение окутали меня, и мир вокруг расплылся и исчез в небытии.

***

Я внезапно проснулся, весь в поту, мои сапфировые глаза расширились. Попытался выровнять дыхание, сердце бешено колотилось в груди. Провел дрожащей рукой, убирая пряди темных волос, прилипших к вспотевшему лицу и шее. Вот уже второй раз на неделе мне приснился этот сон. Я закрыл глаза, контролируя дыхание и концентрируя энергию, прежде чем беззвучно спустить ноги с кровати.

Теперь я полностью подвижен. За неделю с меня сняли гипс, и я никогда не чувствовал себя более свободным, поскольку больше не ограничен гипсом и бинтами. Хотя по привычке предпочитаю рукава подлиннее, чтобы прикрыть ожоги на руках. Никогда не знаю, как ответить, если люди спросят, но в большинстве случаев они этого не делают. Вместо этого они просто смотрят, и на их лицах написаны шок и жалость. Я устал отвечать на вопросы о трагедии, которую помню лишь по фрагментам ночных кошмаров и страхам, которые все еще испытываю. Устал от жалостливых взглядов и тихих голосов. Устал от того, что люди считают меня слабым! Я не хочу быть слабым. Поэтому я прикрываю ожоги. Не рядом с Баксом, миссис Трибони или Маркусом, а с другими, теми, кто не понимает. Сейчас все равно поздняя осень, так что никто не задастся вопросом, если я постоянно буду носить рубашки или куртки с длинным рукавом. Весной и летом может быть труднее скрываться.

Бесшумными шагами я вышел из спальни и направился к маленькой кухне. Как будто у меня годы практики грациозного и беззвучного передвижения в тени. Даже когда я был в гипсе, всегда казалось, что у меня есть способность двигаться быстро и бесшумно, когда я захочу.

Я поставил чайник на плиту и достал свою любимую чашку и пакетик жасминового чая. Он, кажется, всегда успокаивал мои нервы, особенно после кошмара. В ожидании чая я устроился на полу, скрестив ноги в позе, которая казалась знакомой и правильной. Закрыл глаза и сосредоточил свою энергию Ци, ровно дыша и позволив своим опасениям рассеяться.

Просматривая библиотеку в поисках кулинарных рецептов, я наткнулся на книгу по медитации. Это больше походило на освежение забытых знаний, чем на первое освоение навыка. После этого я начал медитировать ежедневно. Бакс не возражал, хотя часто называл меня странным и иногда бросал в меня всякой всячиной, когда я углублялся в транс, чтобы проверить мои рефлексы. Это привело к раскрытию моих глубоко укоренившихся природных рефлексов, которые удивили по крайней мере меня.

Серьезно?! Бакстер просто уставился на меня с самодовольной ухмылкой, которая говорила, что он знает что-то, чего не знаю я. Так ему и надо: когда на следующий день во время медитации он решил бросить мне в голову апельсин, я поймал его с закрытыми глазами и швырнул обратно, сбив с него этот самодовольный вид и очки.

Ухмылка расплылась на моем лице при этом воспоминании, и я постарался выбросить эту и другие мысли из головы, чтобы добраться до истинной цели моего упражнения: моего сна. Не в первый раз фрагменты моих воспоминаний мешали мне спать. Напротив, они появились с первой недели после выписки из больницы. Сначала это было просто всеобъемлющее оцепенение и туман. Но время шло, а сны продолжались, и я начал вспоминать пожар. Недавно появились новые подробности о руке и телефоне. Но только что начали проясняться детали о человеке на другом конце провода.

Это был первый раз, когда кто-то еще, кроме меня и моего брата, присутствовал в моем сне. Донателло. Имя было таким же привычным, как дыхание, и в то же время таким далеким, как звезды над головой. Голос был таким душераздирающе знакомым, а эмоции казались настоящими и искренними. Во сне я искренне хотел и надеялся, что Донателло ответит на звонок, и был разочарован, когда он этого не сделал. Но я также чувствовал беспокойство и стремление защитить, как будто боялся беспокоить его чрезмерными звонками и не хотел подвергать опасности, вызывая на склад.

Я задумчиво нахмурил брови. Была вероятность, что этот неизвестный человек, Донателло, — человек из моего прошлого. Связью с жизнью, по которой я когда-то шел.

Глубокое чувство тоски охватило меня, и я боролся с захлестывающей волной эмоций. Теперь у меня была новая жизнь. Мы с братом начали новую страницу и вели новую жизнь. Мысль о моем неизвестном прошлом может временами выбивать меня из колеи, и я не могу игнорировать постоянно присутствующую тоску и ощущение, что чего-то не хватает. Но логично, практично двигаться дальше. Я жив. Мой брат жив. У меня есть моя семья. У меня новая жизнь. Мне нужно сосредоточиться на том, что у меня есть, а не на том, что я потерял. Я несколько раз мысленно повторил эти слова, концентрируясь на дыхании, пока звук свистящего чайника не вывел меня из медитации.

Потягиваясь, я подошел к плите, осторожно, чтобы не обжечься и не опрокинуть темпераментную духовку, пока наливал чай. Устроился на потертом диване, подтянув ноги к груди и поставив чашку на колени, позволяя знакомому запаху чая успокоить мои нервы. Взгляд опустился на руки, держащие темно-синюю чашку. Мои человеческие пятипалые руки.

Я выдохнул. Во сне я не особо задумывался о трехпалой зеленой руке, которая держала телефон в форме панциря. Я только что принял эту руку как свою. Во сне я только что понял, что я черепаха. Черепаха-мутант. И меня это устраивало.

…

Я не знал, что об этом думать. Если мой сон действительно был воспоминанием, был ли я когда-то мутантом? Или эта часть какой-то символический образ?

Бакстер признался, что часть времени провел в образе мухи-мутанта. Мутированный Шредером, может, я тоже разделил его участь? Возможно, именно над этим работал Бакстер в моем сне. Ретромутаген…

Уф-ф! Все это так запутанно!

Я смотрел на жидкость в своих руках, мысли и эмоции бушевали вовсю. В глубине души я придерживался нескольких принципов. Бакстер утверждал, что у меня нет доказательств, нет научного объяснения, и возможно, именно поэтому я не рассказал брату о своих снах. Я не хотел объяснять все это Баксу только для того, чтобы он снова не придал ему значения. Я не хотел, чтобы мой старший брат-ученый-защитник мне все испортил. Это невозможно объяснить, но было всего несколько вещей, которые я просто знал. Первое: что мои сны на самом деле были частью памяти. Пусть разрозненной и пусть определенно не всей целиком, но тем не менее памяти. Второе: рука во сне была моей. Принадлежащая мутанту или нет, но зеленая трехпалая рука моя. И тот факт, что это указывало на то, что я в какой-то момент был черепахой-мутантом, меня нисколько не шокировал, а был весьма показательным. И последнее, но, безусловно, не менее важное: то, что я знал Донателло. Непонятно, откуда знал. Но знал. Умный оптимистичный голос на другом конце провода был тем, о ком я заботился и кого хотел защитить. Он был фигурой из моего прошлого, с которой я был близок и которой доверял.

И это знание одновременно ранило и утешило меня. Приятно узнать, что у меня были друзья. С какими бы испытаниями я ни сталкивался в прошлой жизни, существование Донателло доказывало, что я делал это не в одиночку. Эмоции, которые я испытал во сне, заставили вспомнить о Бакстере и братской любви и преданности, которые я испытывал к нему. Я не мог не задаться вопросом, насколько был близок с Донателло и стал ли каким-то образом считать этого таинственного друга еще и семьей.

Эти мысли не только утешали меня, но и причиняли сильную боль из-за утраты. Огонь точно так же, как украл у меня воспоминания и прошлое, забрал и тех, кого я не мог вспомнить. Я потерял их, а они потеряли меня. Была большая вероятность, что они считали меня мертвым. Эта мысль более всех прочих взволновала меня до глубины души.

Леонардо

Жизнь бывает забавной штукой. В одно мгновение все, что ты знаешь, может казаться правильным, организованным и ясным, в другое же — это явная катастрофа, которую не понимаешь и не можешь осмыслить.

— Это просто не может быть моей жизнью?!

Восклицание, с которым я сталкивался ежедневно. Но опять же, у меня амнезия, и, честно говоря, я не знал, должно это быть моей жизнью или нет. Однажды я просто проснулся, понятия не имея, где я и кто я. Но с самого начала был один человек, на которого я мог положиться: мой брат. С момента, когда я проснулся, он был рядом. Я не помню его, у меня нет никаких воспоминаний о нем. Я понятия не имею, какой он и какими были наши отношения до того, как я потерял память. И тем не менее он, кажется, не возражает. Он был рядом с самого начала, терпеливый и нисколько не обескураженный отсутствием у меня памяти.

Это невыносимо — не знать, кто ты и чего-либо о своем прошлом. Мой ежедневный катарсис проявляется в виде танца. Смертельного танца. Я не знаю, откуда он взялся, хотя он вплетен в мою основу. Часть меня.

После того, как я проснулся, были дни, когда я просто чувствовал себя разбитым. Я отчаянно пытался приспособиться к жизни, которая, казалось, просто не принадлежала мне. Короче говоря, чувствовал, словно пытаюсь втиснуться в пару ботинок не своего размера. Я не знал, кто я. Я не знал, где мое место. И пытаться быть тем, кем я «должен был быть», было все равно что плыть против течения. Я чувствовал, что пытаюсь вписаться в чью-то чужую жизнь.

Однажды, ощутив себя слишком подавленным всем этим, я ускользнул от своего благонамеренного брата ради некоторого пространства и очищения разума. Я не знал, что меня туда привлекло, но я оказался в старом додзё. Там никого не было. Я знал о своем японском происхождении, Бакстер говорил, что меня усыновили в младенчестве. Но непохоже, что у меня было больше связи с кровной семьей, чем с той, которую я непреднамеренно забыл. Но я стоял в пустом додзё — результат простой попытки ускользнуть от всего этого. И вот что я сделал. Я отключил свой разум, свои тревоги. Просто отключился от мира. Я чувствовал умиротворение. Чувствовал уверенность и спокойствие. Чувствовал себя собой более, чем когда-либо, с тех пор, как проснулся с амнезией.

Все началось с шага. Простое легкое смещение ноги. Хотя часть меня, так глубоко укоренившаяся внутри, следовала набору движений, которые отрабатывались снова и снова и были отточены до совершенства. Ранее, чем осознал это, я соскользнул в смертельный танец, который, как мне казалось, танцевал всю жизнь. Я прыгал, пинал и откатывался от воображаемых врагов. Как будто я раскрыл тайную часть себя. Часть себя, которая не забыта, но сейчас закрыта. Не знаю, сколько времени я провел в собственном маленьком мире, прежде чем двери додзё открылись и вошел мой брат.

— Питер, где ты был? Ты не можешь вот так просто сбегать!

Я повернулся, чтобы ободряюще улыбнуться старшему-слишком заботливому брату.

Брат остановился; разинув рот, уставился на меня. Потом его рот медленно закрылся и расплылся в легкой ухмылке.

— Ну и ну, думаю, некоторые вещи ты просто не сможешь забыть, — Бакстер покачал головой и направился ко мне. — Должен был догадаться, учитывая мышечную память и все остальное.

— Ты разочарован? — спросил я с уколом дурного предчувствия и вины, когда ощутил, как внутри него нарастает скрытое беспокойство и страх.

Старший выдохнул, его взгляд, казалось, блуждал по чему-то гораздо более далекому, чем противоположная стена.

— Нет… просто… есть кое-что… кое-что, чего тебе не нужно помнить… кое-что, чего бы я не хотел, чтобы ты помнил… мне нужно, чтобы ты это забыл, — его голос стал серьезным, его карие глаза сверлили взглядом мои сапфировые.

Я выдохнул. Серьезность слов брата укоренилась в сознании. Я уже некоторое время знал, что есть некоторые детали моего… нашего прошлого, которые он умалчивал. Я знал, что теперь Бакстер пошел по новому пути, хотя не нужно было быть таким гением, как он, чтобы понять, что когда-то он был связан с не слишком честными личностями и, вероятно, у него есть несколько скелетов в шкафу. Из-за травмы головы, полученной в ходе инцидента, я не мог вспомнить свое прошлое, и часть меня была благодарна за это. Возможно, я не хотел вспоминать. В отличие от брата, которого преследовали сны о Шредере и клане Фут, у меня, к сожалению или счастью, воспоминаний о моем прошлом не было. Но если мое врожденное владение навыками ниндзюцу было тем, что следует забыть, то велика вероятность, что мое прошлое, так или иначе, тоже связано со Шредером, как и прошлое моего брата.

— Я… я был… был плохим? — я нервно теребил пальцы «по старой привычке», слова мои, казалось, падали на коврик додзё, как забытый шорох ветра.

Внезапно на плечо легла чья-то рука, и искренние карие глаза заглянули в мои, отражая только сострадание, честность и заботу.

— Нет, на самом деле ты был самым благородным ниндзя, которого я когда-либо встречал, — закатив глаза, Бакстер продолжил: — Хотя это бесконечно раздражало! Благодаря тебе мне ничто не сходило с рук!

Я издал лошадиный смешок. Охотно в это поверю. Все во мне ненавидело несправедливость, и не сомневаюсь, что столкнувшись с моральной дилеммой, буду вынужден поступить благородно и справедливо, даже если это причинит боль. И все же в то же самое время я ощущал глубоко укоренившееся желание защищать, обеспечивать свою семью и заботиться о ней! Хоть это и звучит смешно, мне — младшему брату из двоих, лишенному воспоминаний о собственном прошлом — часто казалось, что я всю жизнь был старшим братом, у которого много забот.

Внезапно меня поглотил фиолетовый свитер, и Бакстер заключил меня о объятья.

— Ты — вся семья, что у меня есть, Питер, — я слегка отстранился, на лице старшего брата была написана серьезность. — Я просто не могу потерять тебя, ты должен это понять. Есть некоторые вещи, которые ты просто не поймешь.

Я на мгновение задумался, отвечать или нет.

— Мы оба Стокманы, мы оба, Питер и Бакстер. Мы все, что есть, друг у друга. Я не общался ни с кем из прежнего клана Фут с тех пор, как умер Шредер, но есть другие… другие, которые заберут тебя у меня. Вот почему мы уехали из города… Я не могу толком объяснить… ты должен просто довериться мне в этом, братишка.

Я глубоко вздохнул. Я знал, что он говорит правду. Брат никогда мне не лгал. Бакстер начал новую страницу. Мы переехали в маленький городок вскоре после того, как я достаточно оправился после инцидента, чтобы выписаться из больницы. Для моего брата это был новый старт, и я знал, что он серьезно настроен начать все сначала.

— Ты веришь мне, Питер?

— Я верю тебе, брат.

Примечания автора: с момента пожара прошло примерно два месяца. Он случился в конце лета, накануне начала осени. Через несколько недель герои уехали из города, и примерно через месяц после несчастного случая Бакстеру предложили должность профессора

Леонардо

Легкий снежок покрывал нетронутый склон холма, и солнечный свет едва пробивался через лежащие позади горы.

— Это прекрасно, — улыбнулся я, прижав к себе синюю зимнюю куртку.

— Так и есть, — улыбнулся Бакстер. — Хотя дома не менее красиво, — раздраженно добавил он. — Разве мы не могли полюбоваться восходом с заднего крыльца или еще откуда-нибудь? Здесь холодно!

Я не мог не согласиться с этим мнением, было холодно. Никогда не любил холод, но, по крайней мере, для меня эта прекрасная природа стоила дискомфорта от холода и трудностей похода.

— Серьезно, ты разбудил меня до рассвета, чтобы мы поднялись в гору!

— На склон холма, Бакс.

— …чтобы увидеть восход солнца.

— Посмотри, — указал я, — отсюда виден весь город.

— Конечно, виден, это же гора, с которой открывается вид на этот чертов город.

Я слегка усмехнулся, и щеки мои вспыхнули от смущения. Может быть, я немного излишне взволнован. Не знаю; что-то в восходе солнца всегда казалось мне особенным, символом новых начинаний. До сих пор только Бакс искренне принимал перемены в нашей судьбе, прилагая усилия, чтобы создать новую жизнь. Именно мой старший брат принял решение переехать сюда. Он отправился навстречу своей мечте. Он уже месяц преподавал и, несмотря на трудности, с энтузиазмом и самоотдачей взялся за дело. Взяв с него пример, я предпринял свои первые настоящие попытки двигаться в том же направлении. Сегодня я начал обучение в полицейской академии в соседнем пригороде.

Я чувствовал себя таким потерянным с тех пор, как очнулся. Бакс рисовал свою прошлую жизнь, меняя детали на картине, чтобы создать нечто, чем мог бы гордиться. Для меня же это было все равно что начать с чистого холста, лишенного красок. Деталей. Воспоминаний. Я не знал, с чего начать. Я благодарен Богу, что у меня есть Бакстер. Мой терпеливый старший брат, который никогда не заставлял меня вспоминать прошлое. Бакс никогда не обижался и не грустил, когда я не мог вспомнить его, нашу семью, наше прошлое, что угодно! Были дни, когда я чувствовал себя таким потерянным и подавленным, что мне хотелось кричать! Но потом у меня появилось воспоминание, мышечная память. Найти додзё было Божьей милостью. Знакомый танец помог мне вспомнить, кем я был раньше. Как и медитация, он помог мне почувствовать контроль над собой и умиротворение. Хотя этот скрытый навык пугал меня до безумия. Заверения Бакса, что я не работал на Шредера, частично развеяли мои страхи, но сомнения и назойливые вопросы все еще остались. Теперь я знал, что обладаю этими способностями. Я просто хотел узнать, как использовал их в прошлом. Эти тревоги и мысли не давали мне спать по ночам.

…Я не мог изменить то, что делал в прошлом, но я мог контролировать то, что делаю в настоящем и буду — в будущем. Связь с этой частью меня дала мне направление. Пробудила во мне глубоко укоренившиеся инстинкты и желания. Стремление к справедливости, защите и миру.

Я хотел помогать людям.

Хотел защищать и обеспечивать.

Я хотел что-то изменить.

Вступление в полицию казалось логичным выбором.

Щелчок фотоаппарата вырвал меня из моих мыслей.

— О, это для книги! — восторженно воскликнул Бакстер. — Питер, сфотографируй меня стоящим на выступе и не забудь снять город на заднем плане. Боже, это так круто, когда за моей спиной рассвет!

Я с любовью усмехнулся, фокусируя изображение.

— О, так теперь ты рад, что мы приехали, — ответил я с ухмылкой.

— Ну конечно! Здесь мы формируем воспоминания. Семейные узы!

Я улыбнулся и сделал еще два снимка на случай, если первый не удастся.

— Хотя мне не очень понравилось вставать рано утром, чтобы идти по морозу на гору! — после эмоциональной кульминации голос Бакстера смягчился, когда он взглянул на просыпающийся город. — Должен признать, вид красивый.

— Так и есть.

Брат вздохнул.

— Теперь, когда мы живем не в городе, ты собираешься заставлять меня заниматься всякими делами на свежем воздухе, да? — в голосе Бакса было меньше осуждения, чем в словах.

— Ну конечно, — я пожал плечами, — каким бы я был младшим братом, не сделай я этого. К тому же, — я слегка хлопнул его по плечу, — к этому времени я буду уже в полиции, мне нужно будет поддерживать форму.

— Ах, — Бакс покачал головой и усмехнулся, — в моем будущем захватывающие приключения в палатке, рыбалка в ручье и походы в горы, не так ли?

— Ага, — весело ответил я и сел на ближайший камень, чтобы запечатлеть угасающий пейзаж. Достал карандаш и блокнот.

Очнувшись, я осознал, насколько ценны и незаменимы воспоминания, и решил постараться ценить каждый момент.

Вот почему я начал носить с собой блокнот. Бакс называет его моим защитным одеялом. Но это скорее мой способ запечатлеть мгновения времени. Способ держать в голове текущие временные рамки. Книжка в темно-коричневом кожаном переплете с кобальтовой окантовкой по краям, оттенок которой почти совпадает с цветом моих глаз и к которому я, честно говоря, привязан. Она служит мне дневником, фотоальбомом и альбомом для набросков в одном лице.

Пролистывая книжку, я видел объявление о вакансии в пиццерии, объявление о приеме в полицейскую академию, фотографию Бакстера в первый день его работы в качестве профессора, когда его вызвали, чтобы он доработал до конца осеннего семестра в качестве ассистента мистера Рида. Постепенно он брал на себя все больше и больше обязанностей, привыкая к учебному плану, занятиям и работе, готовясь в следующем семестре вести занятия самостоятельно.

По всей книжке было разбросано еще несколько фотографий, прикрепленных скрепками или скотчем. Забавные фото неудачных кулинарных экспериментов или снимки, на которых были запечатлены улыбки и объятия во время авантюрных походов в близлежащий лес, киновечеров и эпических сражений «Космические герои против Космических войн»; фото, на которых мы играем в «Лабиринты и мутантов» с Баксом и Маркусом. Моя любимая фотография — та, на которой мы открыли для себя игровую комнату, и в тот день я понял, насколько мой старший брат любит соревноваться. Хотя я обнаружил, что и во мне эта сторона есть, и с ней нельзя не считаться. На фотографии мы стоим бок о бок, и брат слегка приобнимает меня за плечи. Мы оба смеемся, едва держась на ногах, изо всех сил пытаясь удержаться.

Я улыбнулся, глядя на фотографию, и продолжил листать книжку. Поднял взгляд, чтобы увидеть, смотрит ли Бакс, и книжка открылась на странице, заполненной пламенем. Видя, что брат отвлекся, проверяя свой телефон и делая новые снимки, я позволил задержаться на этом рисунке.

Этот набросок не шедевр, и я далеко не художник, но я вложил в него всю душу и постарался сделать как можно более детализированным. Из всех страниц воспоминаний эта — наиболее ценная. Я не знал, почему прячу ее от Бакстера. Может, потому, что она о пожаре. Может, потому, что она скрыто говорит о моем прошлом и людях в нем, и хотя я не знаю, кто такой Донателло, я не хочу терять любую связь с ним, какой бы незначительной она ни была!

Поэтому я хранил сны в секрете, а детали прятал в своей записной книжке. Я не знал, как описать сон словами, поэтому просто нарисовал его. Все началось с руки, я нарисовал зеленую трехпалую руку мутанта, а потом добавил телефон. Прорисовал каждую мелочь, что появлялась на экране. Персонаж «Космических героев» на аватарке, имя, дизайн корпуса, все детали, которые смог вспомнить. Потом я нарисовал туман. Оцепенение, которое всегда уводило меня от сна и делало детали размытыми и неясными, хотя, надо признать, в итоге это больше походило на дым, чем на туман, особенно после того, как я добавил пламя, жадно пожирающее бумажные стены, как и стены склада.

Я вел подсчет снов на обратной стороне бумаги.

У каждого сна был свой номер с датой его появления и звездочкой рядом, если в нем содержались какие-то новые детали.

Я еще раз пробежался глазами по наброску, записал сегодняшнюю дату, чтобы отметить сон, снова не дающий мне покоя, а затем перевернул страницу, чтобы продлить угасающий рассвет.