Вроде нету про философский камень. Есть "Гарри Поттер и философский камень"Много раз встречал сие творение на прилавках. Купить не довелось, но название с отсылкой на известный образ из библии - привлекало.
При этом на слух запомнил чье-то сообщение, будто есть еще "черепашки и философский камень" (через поисковик не вижу, но зато выпадает "магический кристалл").
ну, образ камня существовал раньше всяких гаррипоттеров - и мог использоваться в культуре и контркультуре как угодно (как и магический кристалл, который даже у Пушкина в Онегине есть)...Вроде нету про философский камень. Есть "Гарри Поттер и философский камень" :)
Я не к тому, что философский камень впервые появился в "ГП", а к тому, что нет такой книги о черепашках у "Минска".ну, образ камня существовал раньше всяких гаррипоттеров - и мог использоваться в культуре и контркультуре как угодно (как и магический кристалл, который даже у Пушкина в Онегине есть)...
Дерево познания, кстати, встречается и в Звездном мече.
А, так это я уже понял) но болтовня про книгу с таким названием существовала... казалось бы, кому до нее нынче есть дело, но какую-то, с позволения сказать, фолклорную составляющую времен 90-х, безусловно, невосполнимую во всей полноте своего богатства, в этом можно да увидеть...Я не к тому, что философский камень впервые появился в "ГП", а к тому, что нет такой книги о черепашках у "Минска".
У нас, кстати, слухов о том, как его убить, не было. Разве что рассказ людей, которые играли на картридже с 30ю жизнями и прошли Шреддера на шестом уровне. И тут либо это был миф, либо им попался картридж с 30ю жизнями, на котором он был убиваемым.Почти как слушок о неубиваемом Шреддере в черепашках на денди (мол, продержи его 11 секунд без движения и пройдешь уровень) - для кого-то набор словечек, а кто-то, как ваш покорный слуга, терял на это крохи своего детства)
Да у вас тут, на сайте, пиршество на любой вкус)@speanoze, во времена отсутствия Интернета слухов о существовании какой-либо книги, игры, комикса и т.д. было навалом. В плане "Минска" сам с подобным сталкивался - https://www.turtlepower.ru/showthrea...4&postcount=35
Эту книгу я пока не читал, но, как по мне, в "Звездном мече" стиль не то, что отвратительный, - он просто катастрофический. Так что, если тут еще хуже...Как и в случае с Бэтменом, эта книжка - непосредственное продолжение предыдущей. Но теперь ко всем минусам последней добавился еще один - отвратительный стиль. Твердая двойка.
Какую аварию потерпел звездолет черепашек? Кто их спасал? Ничего такого не было. Какие еще Небесный и Огненный Мечи, если они - Звездный и Волшебный? И первый из них никогда не был у Колдуна.
Межпланетный звездолет, на котором совершали путешествие черепашки ниндзя, потерпел аварию, и они оказались на планете РИГЕЛЬ.
Маленькие друиды, населяющие планету, нашли их и спасли. В благодарность Леонардо, Донателло, Рафаэль и Микеланджело остались на планете Ригель и вступили в борьбу против могущественно
го Колдуна, который правил всем в округе, опи
раясь на магическую силу, заключенную в двух мечах — Небесном и Огненном.
Отняв у Колдуна Огненный меч, черепашки ниндзя и добрые волшебники взяли на себя навсегда изгнать его с планеты Ригель.
Эта борьба длилась уже несколько лет.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
— Ну, — сказал он самому себе, — давай-ка посмотрим, что считают абсолютным оружием сами марсиане, — и открыл шкатулку.
Из нее пошел легкий пар. Парк отбросил шкатулку подальше, опасаясь, что там ядовитый газ.
Пар прошел струей вверх и в стороны, затем начал сгущаться. Облако ширилось, росло и принимало какую-то определенную форму.
Через несколько секунд оно приняло законченный вид и застыло, возвышаясь над шкатулкой. Облако поблескивало металлическим отсветом в угасающем свете дня, и Парк увидел, что это огромный рот под двумя немигающими глазами.
— Хо-хо! — сказал рот. — Протоплазма! — Он потянулся к телу Эдселя.
Парк поднял дезинтегратор и тщательно прицелился.
— Спокойная протоплазма, — сказало чудовище, пожирая тело Эдселя, — мне нравится спокойная протоплазма, — и чудовище заглотало тело Эдселя целиком.
Парк выстрелил. Взрыв вырыл десятифутовую воронку в почве. Из нее выплыл гигантский рот.
— Долго же я ждал! — сказал рот.
Нервы у Парка сжались в тугой комок. Он с трудом подавил в себе надвигающийся панический ужас. Сдерживая себя, он не спеша включил силовое поле, и голубой шар окутал его.
Парк схватил пистолет, из которого Эдсель убил Факсона, и почувствовал, как удобно легла в его руку прикладистая рукоятка. Чудовище приближалось. Парк нажал на кнопку, и из дула вырвался прямой луч…
Оно продолжало приближаться.
— Сгинь, исчезни! — завизжал Парк. Нервы у него начали рваться.
Оно приближалось с широкой ухмылкой.
Видимо, автор книги читал Шекли
Ну,— сказал самому себе,— давай-ка посмотрим, что считают древние друиды абсолютным оружием, а уж потом займемся абсо
лютным знанием».
Он открыл шкатулку. Из нее пошел легкий пар. Колдун отбросил шкатулку подальше, опасаясь, что там ядовитый газ. Пар прошел струей вверх и в стороны, затем начал сгущаться. Облако ширилось, росло, обретая какую-то неясную форму. Через несколько секунд оно приняло законченный вид и застыло, возвышаясь над шкатулкой. Обла
ко металлически поблескивало в темноте, и Колдун увидел, что это огромный рот под двумя немигаю
щими глазами.
— Хо-хо! изрек рот.— Протоплазма! — И потянулся к телу Колдуна.
Колдун поднял Небесный меч, чтобы расправиться с чудовищем.
— Спокойно! — приказало чудовище, приближаясь к Колдуну.— Мне нравится спокойная про
топлазма.
Колдун попытался нанести несколько ударов мечом, но гигантский рот стража древних папирусов Парона приближался.
— Долго же я ждал! — доносился утробный голос.
Колдун с трудом подавил в себе надвигающийся панический ужас. Сдерживаясь из последних сил, он включил силовое поле, и голубой шар окутал его.
Чудовище приближалось. Колдун снова взмахнул мечом. Прямой луч вырвался навстречу чудо
вищу. Но тому было хоть бы что.
— Сгинь, исчезни! — завизжал Колдун. Нервы у него начали сдавать.
Чудовище приближалось с широкой ухмылкой.
— Мне нравится спокойная протоплазма,— повторило оно.
Но если Парой в итоге вылез из шкатулки, то как он мог рычать? И почему не рычал, когда Колдун уже взял шкатулку в руки, но еще не открыл ее? Впрочем, конечно, можно сказать, что он рычал из шкатулки, а потом просто не делал этого. Так как мы о данном существе ничего не знаем, нельзя утверждать, что этого не могло быть. Но создается впечатление именно путаницы автора книги в своих же идеях.
Когда приблизились к святилищу, Колдун услы
шал протяжный рев.
— Что это?
— Это страж святилища, Парой,— ответила Кара.— Я предупреждала... Он, пожалуй, учуял нас...
Разумеется, стилевые оценки субъективны. Потому я лишь выражаю свое мнение. Так вот, на мой взгляд, если сравнивать по стилю, то как раз "Дерево познания" лучше "Звездного меча". В "ЗМ", не считая одного или пары фрагментов, стиль, как по мне, просто катастрофический. В "ДП" он получше, опять же, особенно, в некоторых фрагментах, но и в книге в целом.Как и в случае с Бэтменом, эта книжка - непосредственное продолжение предыдущей. Но теперь ко всем минусам последней добавился еще один - отвратительный стиль. Твердая двойка.
Лично я никакой связи с образом из Библии в сюжете книги не заметил, только в названии этого Дерева.но название с отсылкой на известный образ из библии - привлекало.
Жаль, что Вы не помните свои тогдашние впечатления, было бы любопытно о них узнать )В детстве читал, но сейчас хоть убейте - не вспомню вообще ничего
"Минск":
Ствол находился от него футах в пятнадцати. Более всего он напоминал
Стронгу скалу, огромную живую скалу с буграми коры длиной от восьми до
десяти футов и с трещинами глубиной до четырех -- этакую древесную стену,
уходящую ввысь, в величественное зеленое облако листвы. Чтобы обрести внутреннее равновесие, он
взглянул вниз, туда, где на постепенно уменьшавшейся деревенской площади
виднелись знакомые фигуры трех компаньонов.
Янг:
Ствол огромного дерева был метрах в пятнадцати от Высочайшего Колдуна. Тогда он впервые уви
дел и ощупал его взглядом. Дерево, выращенное друидами, напоминало огромную скалу, всю в трещинах и буграх, этакую древесную стену, ухо
дящую в высь, в величественное зеленое облако листвы. Колдун вовсе и не думал смотреть вверх, но это было сильнее его. Глянул — и быстро отвел глаза. Чтобы вернуть внутреннее равновесие, по
смотрел вниз, туда, где многократно уменьшенные двигались железные фигуры двух его лучших роботов-истребителей
"Минск":
Из приемника радиосвязи "земля-дерево", который вместе с миниатюрными
батарейками был прикреплен к мочке левого уха Стронга, раздался твердый
голос Райта:
- Уже видели дриаду?
Стронг включил языком прикрепленный к его нижней губе крохотный
передатчик.
- Пока нет.
- Если увидите, дайте мне знать.
- Черта с два! Вы разве забыли, что я вытащил длинную травинку, которая
дала мне исключительные права на дерево? Чтобы я здесь ни нашел, все
принадлежит мне одному.
Райт рассмеялся.
- Я только хотел Вам помочь.
- Благодарю, в помощи я не нуждаюсь. На какой я сейчас высоте?
Пауза. Стронгу была хорошо видна маленькая как сигарета, фигурка Райта,
который склонился над контрольной панелью лебедки.
И, спустя немного:
- Сто шестьдесят семь футов. Еще сто двадцать, и вы поравняетесь с
первой ветвью... Как вы себя чувствуете?
- Вполне прилично.
- Хорошо. Сообщите, если возникнут какие-нибудь неполадки. Даже самые
незначительные.
- Обязательно.
Стронг выключил передатчик.
Становилось все сумрачнее. Нет. Не сумрачнее. Зеленее. Чем выше он
поднимался, тем глубже становился оттенок бледного хлорофиллового сияния, в
которое, с трудом просвечиваясь сквозь бесчисленные наслоения листвы,
превращался солнечный свет. В нем шевельнулся страх дерева, но он поборол
его, прибегнув к способу, которому его научили еще в школе древорубов.
Способ этот был очень прост: займитесь чем-нибудь, чем угодно.
Янг:
Из устройства связи, приемник которого крепился на мочке левого уха Колдуна, донеслось скрежета- ние, затем металлический голос одного из роботов спросил:
— Высочайший видел друида?
Колдун коротко ответил:
— Нет.
— Если увидите, дайте знать,— послышалось в ответ.— Мы вам поможем. Как вы?
— Благодарю. Нормально.
— Хорошо,— проговорил робот.— Сообщите, если возникнут какие-нибудь неполадки.
Делалось все сумрачнее. Нет, не сумрачнее. Зеленее. Чем выше он поднимался, тем глубже ста
новился тон хлорофиллового сияния, в которое, с трудом просачиваясь сквозь бесчисленные наслое
ния листвы, превращался солнечный свет. В нем шевельнулся страх перед деревом, но он поборол его, прибегнув к способу, которому научился с дет
ства. Способ этот было бы обозначить просто: «Займись хоть чем-нибудь».
"Минск":
- Их было пятьдесят миллионов, - сказал Блюскиз. -- Пятьдесят
миллионов!
И так далее. Можно долго цитировать, но не смысла, и так всё понятно.
— Их было когда-то пятьдесят миллионов, этих друидов,— почему-то проговорил Колдун.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
– Стой! – крикнул Берналь Диас.
– Кто смеет мне приказывать? – раздался голос де Гарсиа.
– Я, твой капитан! – загремел Диас. – Стой, сатана, убийца, или я тебя зарублю!
Я увидел, как де Гарсиа вздрогнул и побелел.
– У вас странные манеры выражаться, сеньор, – проговорил он. – Если вы соблаговолите…
Но в этот миг де Гарсиа, наконец, заметил меня. Я вырвался из рук Диаса, который меня удерживал, и пошел на де Гарсиа. Я не произнес ни слова, но по моему лицу он, наверное, понял что я знаю все и что ему нет спасения.
Де Гарсиа посмотрел вперед через мою голову – узкий проход за моей спиной был прегражден солдатами. Я подходил все ближе, однако он не стал меня ждать. Было мгновение, когда рука его потянулась к мечу, но вдруг он круто повернул коня и поскакал назад по улице, ведущей к вулкану Хака.
Де Гарсиа спасался бегством, а я его преследовал неторопливо и неотступно, как охотничий пес. Сначала он намного опередил меня, но вскоре дорога пошла хуже, и здесь он уже не мог мчаться галопом. Город, или, вернее, его развалины остались далеко позади. Мы двигались теперь по узкой тропе, по которой отоми приносили с вулкана снег в жаркое время года. Миль через пять у границы снегов тропа обрывалась: выше лежала священная земля, куда не осмеливался заходить ни один индеец.
Мы поднимались по этой тропе, и в сердце моем была злая радость, ибо я знал, что свернуть с нее некуда – по обеим сторонам чернели пропасти или отвесные скалы. С каждой пройденной милей де Гарсиа все чаще поглядывал то направо, то налево, то вперед, на возвышающийся перед ним снежный купол, увенчанный пламенем. И только назад он не оглянулся ни разу: он знал, что за ним по пятам идет в образе человека смерть.
Я преследовал его настойчиво и угрюмо, сберегая силы. Я был уверен, что рано или поздно настигну его, и не спешил.
Наконец де Гарсиа очутился у границы снегов, где тропа исчезала, и в первый раз оглянулся. Я был от него шагах в двухстах. Я, его смерть, приближался к нему сзади, а впереди перед ним сиял снег. Он колебался одно мгновение; в величественной тишине я слышал тяжелое дыхание его коня. Затем он вонзил шпоры в бока животного и погнал его вверх.
Снег затвердел от мороза, и некоторое время лошадь поднималась по нему даже быстрее, чем по тропинке, несмотря на крутизну. Но дорога по-прежнему была только одна – по самому гребню горного отрога, снежные склоны которого были так круты, что на них не удержался бы ни конь, ни человек. Часа два с лишним мы карабкались по этому гребню, затерянные среди безмолвия вечных снегов зачарованного вулкана. Порой мне казалось, что мой взор проникает в душу моего врага и я вижу все, что в ней происходит. Пусть я не прав, пусть это было только игрой воображения, но эта мысль была мне приятна, ибо там, в его сердце, я видел такое черное отчаяние, такие муки, таких жутких призраков прошлого и такой ужас перед надвигающейся смертью и тем, что за ней последует, что никакие ухищрения человеческой мести не смогли бы превзойти эту пытку. Так оно и было на самом деле, я знаю, ибо если в душе де Гарсиа не осталось совести, то остался страх и живое воображение, чтобы обострить его и усилить стократно.
Снежный гребень становился все круче, а конь уже выбился из сил. На такой высоте ему было трудно дышать. Напрасно де Гарсиа терзал шпорами бока благородного животного – оно не могло больше сделать ни шагу.
Внезапно конь повалился на снег. Я думал, что теперь-то де Гарсиа остановится, но даже я не представлял себе всей глубины его ужаса. Выбравшись из-под павшего коня, де Гарсиа оглянулся и, сбрасывая на ходу тяжелые латы, заковылял вперед.
К этому времени мы достигли того места, где снега кончались, переходя в ледяное поле. Очевидно, снег наверху подтаивал от внутреннего тепла вулкана или от лучей солнца в жаркое время года, а по холодным ночам и в зимние месяцы замерзал, превращаясь в лед. Так или иначе, вершина Хаки была окружена ледяной пелериной, достигавшей почти мили в ширину. Ниже ее лежали снега, а над ней выступали черные зубцы кратера.
Де Гарсиа карабкался по льду. Даже для совершенно спокойного человека это дело не из легких, потому что здесь приходится перепрыгивать от трещины к трещине, цепляясь за иглообразные выступы шершавого льда, торчащие над поверхностью, как щетина на спине у борова. Горе путнику, если такая игла обломится под ним или если он поскользнется! Тогда никто не задержит его падения, и, прежде чем он докатится до рыхлого снега, тысячи острых, как ножи, выступов обдерут с него мясо до костей. Больше всего я боялся, что это случится с де Гарсиа: тогда месть ускользнула бы от меня, а я был от него всего в двадцати шагах. Поэтому, замечая опасность, я кричал ему снизу, подсказывая, куда нужно ставить ногу, и он – самое удивительное! – беспрекословно повиновался мне, позабыв от ужаса обо всем на свете. О себе я не думал. Я знал, что не упаду, хотя в другое время ничто не заставило бы меня совершить подобный подъем.
Все это время мы карабкались к огненной вершине Хаки при ярком лунном свете, но внезапно первый луч солнца коснулся горы – и пламя, освещавшее изнутри гигантский столб дыма над кратером, сразу померкло. Зато вся ледяная шапка засияла и заискрилась в алых лучах; мы ползли по ней, как две черные мухи, а внизу под нами еще клубилась ночная мгла. Это было чудесное и жуткое зрелище.
– Эй, приятель – окликнул я де Гарсиа. – При таком свете подниматься легче. Смотри не оступись!
Странно прозвучали мои слова среди ледяных утесов, где еще никогда не раздавался человеческий голос. И в тот же миг гора под нами зашаталась и задрожала, как дерево, сотрясаемое ураганом, словно разгневанная нашим святотатством, нарушившим ее священное безмолвие. Вслед за толчком на нас опустилось облако серного пепла, на мгновение скрывшее от меня де Гарсиа. Я только слышал, как он закричал от страха, и сам испугался, думая, что он упал. Но, когда пепел рассеялся, де Гарсиа невредимый стоял уже на лаве у подошвы кратера.
«Ну, теперь-то он наверняка остановится, – подумал я. – У него есть меч, и ему нетрудно будет убить меня, когда я буду переползать со льда на горячую лаву».
Очевидно, де Гарсиа тоже подумал об этом, потому что он повернулся ко мне с сатанинской гримасой, но тут же снова начал карабкаться вверх. Я ничего не мог понять. Где же он надеется от меня укрыться? Шагах в трехстах от нас клокотал кратер, выбрасывая в небо клубы пара и дыма, а между его гребнем и кромкой льда громоздились застывшие потоки лавы, местами такой горячей, что по ней трудно было ступать. Де Гарсиа устал. Теперь уже медленно брел он по лаве, вздрагивающей под ногами, а я неторопливо шел за ним, переводя дыхание.
Но вот он приблизился к краю кратера, подался вперед и заглянул вниз. Я подумал, что сейчас де Гарсиа бросится в него и так покончит с собой. Но, если у него и была подобная мысль, он сразу же позабыл о ней, когда увидел, какое уютное ложе его ожидает. Круто повернувшись, де Гарсиа выхватил меч и пошел на меня. В дюжине шагов от кратера мы встретились.
Я сказал «мы встретились», но в действительности это было не совсем так, потому что в четырех шагах от меня, там, где я не мог достать его мечом, де Гарсиа снова остановился. Не сводя с него глаз, я сел на обломок лавы. Казалось, я никогда не смогу наглядеться на его лицо. Но что это было за лицо! Лицо убийцы перед расплатой. Жаль, что я не художник, потому что словами невозможно описать эти полные ужаса, запавшие красные глаза, скрежет зубов и дрожащие губы. Я думаю, когда сам дьявол, враг рода человеческого, выкинет свой последний козырь и погубит последнюю душу, он перед смертью будет выглядеть точно так же.
– Ну вот мы и свиделись, де Гарсиа, – сказал я.
– Чего ты ждешь? – прохрипел он. – Убей меня и покончим с этим!
– Куда ты торопишься, кузен? Я искал тебя целых двадцать лет, зачем же нам сразу расставаться? Поболтаем немного! Прежде чем мы расстанемся навсегда, я надеюсь, ты будешь настолько любезен, что ответишь на мой вопрос. Меня мучит любопытство. За что ты причинил столько горя мне и моим родным? Ведь должно же быть какое-то объяснение даже твоей бессмысленной тупой жестокости?
Я говорил с ним спокойно и равнодушно, не испытывая ни малейшего волнения, не чувствуя ничего. В тот странный час я был не Томасом Вингфилдом, я был не человеком, а бездушным орудием, слепой силой. Я мог просто без печали думать о моем убитом сыне; для меня он не был мертвым, ибо я сам был всего лишь частицей всеобъемлющей природы, куда входила и смерть. Даже о де Гарсиа я думал без ненависти, словно и он был только пешкой в чьей-то руке. Но в то же время я знал, что он теперь целиком в моей власти, что он мне ответит и скажет правду и что это так же истинно, как то, что он умрет, когда я того захочу.
Де Гарсиа пытался сжать губы – они разомкнулись сами собой, и он заговорил. Слово за словом он раскрывал передо мной всю глубину своего черного сердца, как будто уже стоял перед высшим судьей.
– С ранней юности я полюбил твою мать, кузен, – начал он медленно, с трудом выговаривая каждое слово. – Ее одну я любил всю жизнь, как люблю до сих пор, но она ненавидела меня за мои пороки и боялась за мою жестокость. Потом она встретила и полюбила твоего отца. Я донес на него инквизиции, надеясь, что его замучают там и сожгут, но она освободила его и бежала с ним в Англию. Меня мучила ревность, я мечтал о мести, однако твоя мать была далеко. Почти двадцать лет я жил своей темной жизнью, пока однажды не оказался в Англии по торговым делам. Здесь я случайно узнал, что твоя мать и отец живут близ Ярмута, и решил повидаться с ней, просто повидаться – убивать ее я не думал. Мне посчастливилось. Мы встретились в лесу, я увидел, что она по-прежнему прекрасна, и понял, что люблю ее больше, чем раньше. Я предложил ей на выбор: бежать со мной или умереть, и вот она умерла. Я настиг ее на лесистом склоне, уже поднял меч, но вдруг она остановилась и сказала:
«Сначала выслушай меня, Хуан! Мне открылось предсмертное видение. Так же, как я убегала от тебя, ты побежишь от одного из моих сыновей, и так же, как ты отправляешь меня на небо, он ввергнет тебя в бездну ада среди огня, скал и снега».
– Это место здесь, кузен, – сказал я.
– Это место здесь, – озираясь, прошептал де Гарсиа.
– Продолжай!
Он снова сделал попытку промолчать, но снова моя воля сломила его, и он продолжал:
– Отступать было поздно. Чтобы спастись самому, я убил ее и бежал. Но с того часа ужас вселился в мое сердце, ужас, который не покидает меня до сих пор. Всегда и всюду меня преследовало видение сына твоей матери, от которого я должен бежать, бежать всю жизнь, пока он не настигнет меня и не ввергнет в бездну ада.
– Это должно быть там, кузен, – проговорил я, показывая мечом на жерло кратера.
– Да, там, я видел.
– Но туда полетит только тело, кузен, а не душа.
– Только тело, а не душа, – повторил он за мной.
– Продолжай! – приказал я.
– Затем в тот же день я встретил тебя, Томас Вингфилд. Страх перед пророчеством твоей матери уже овладел мной, и, когда я увидел одного из ее сыновей, я решил убить его, чтобы он не убил меня.
– Как он это сделает сейчас, кузен.
– Как он это сделает сейчас, – повторил де Гарсиа, словно попугай, и, помолчав, заговорил снова: – О том, что случилось дальше и как мне удалось ускользнуть, ты знаешь. Я бежал в Испанию и постарался все забыть. Но я не мог. Однажды ночью в Севилье я увидел на улице человека, похожего на тебя. Я не думал, что это ты, но мой страх был так велик, что я решил бежать в далекую Индию. Ты встретил меня в ночь перед отплытием, когда я прощался с одной сеньорой.
– С Изабеллой де Сигуенса, кузен. Вскоре и я простился с ней навеки, чтобы передать тебе ее предсмертное слово. Сейчас она ждет тебя вместе со своим ребенком.
Де Гарсиа содрогнулся и продолжал:
– Мы снова встретились в океане. Ты появился из волн. Я не посмел убить тебя сразу, на глазах у всех, чтобы меня потом не обвинили в твоей смерти. Я подумал, что ты все равно умрешь в трюме среди рабов. Но ты не умер, и даже океан был к тебе милосерд, хотя я решил, что избавился от тебя навсегда. Вместе с Кортесом я пришел в Анауак и здесь снова с тобой встретился; на этот раз ты едва меня не убил. Но затем пришел час расплаты и я потешился над тобой вволю. На следующий день я решил убить тебя, но сначала продолжить пытку, ибо страх сделал меня жестоким. Однако ты сбежал. Прошло много лет. Я странствовал по свету, побывал в Испании, в других странах, потом опять вернулся в Мехико, но, где бы я ни был, все тот же страх, призраки мертвых и мои кошмары всюду преследовали меня, и не было мне ни удачи, ни счастья. Лишь недавно я присоединился к отряду Диаса. О тебе я не думал; мне говорили, что ты давно умер, и лишь когда мы добрались до Города Сосен, я узнал, что вождь отоми – это ты. Остальное ты знаешь.
– За что ты убил моего сына, кузен?
– А разве он не потомок твоей матери? Разве я не мог пасть от его руки? Но главное – я хотел отомстить тебе за все эти годы ужаса. К тому же глупо оставлять в живых сына, когда стараешься убить отца. Он умер, и я рад, что убил его, хотя его призрак будет теперь преследовать меня вместе с другими тенями.
– Он будет преследовать тебя вечно. Но хватит, пора кончать. У тебя есть меч – защищайся, если можешь. Умирать в бою легче.
– Не могу! – простонал де Гарсиа. – Я обречен…
– Как хочешь, – сказал я и поднял меч.
Де Гарсиа отшатнулся и начал пятиться, с ужасом глядя мне прямо в лицо, как крыса перед удавом, готовым ее проглотить. Так мы дошли до края кратера. Устрашающее зрелище открылось передо мной, когда я заглянул вниз. Там, на глубине тридцати с лишним футов, сквозь покров клубящегося дыма зловеще сияла докрасна раскаленная лава. Она переливалась и перекатывалась, как живое существо. Струи пара вырывались из нее с пронзительным шипением, ядовитые испарения разноцветными змейками поднимались над ее поверхностью, свиваясь и переплетаясь, и удушливое, жаркое зловоние отравляло нагретый воздух. Да, поистине для де Гарсиа это был самый подобающий вход в его последнее жилище! Лучшего даже я не смог бы придумать.
Я указал мечом вниз и расхохотался, но, когда де Гарсиа увидел дно кратера, его охватил такой непреодолимый страх перед смертью, что, утратив всякое человеческое подобие, он завыл, точно зверь. Да, да, этот гордый высокомерный испанец всхлипывал, визжал и молил меня о пощаде, он, совершивший столько злодеяний, которым нет прощения, умолял простить его и дать ему время хотя бы для покаяния. Я стоял, молча смотрел на него, и вид его был так ужасен, что даже в мое оледеневшее сердце начал закрадываться страх.
– Пора кончать, – проговорил я и снова поднял меч, но только для того, чтобы тут же его опустить. Внезапно разум покинул де Гарсиа, и он помешался у меня на главах.
Мне не хочется описывать всего, что за этим последовало. Вместе с безумием к де Гарсиа вернулось мужество, и он начал сражаться. Но не со мной.
Казалось, он меня больше не видел, однако дрался отчаянно, пронзая пустое пространство. Страшно было смотреть, как он рубится с невидимыми врагами, и слышать его вопли и проклятия. Дюйм за дюймом де Гарсиа отступал к краю кратера. Здесь он задержался и вступил в последний бой с могучим незримым противником. Яростные выпады и удары следовали один за другим, дважды он чуть не падал, словно от смертельных ран, но снова собирал все силы и продолжал сражаться с пустотой. Вдруг, испустив пронзительный вопль, как будто его поразили в сердце, де Гарсиа широко раскинул руки, выронил меч и навзничь рухнул в жерло вулкана.
---------------
— Стой! — закричал Колдун.
— Ты будешь мне приказывать? — насмешливо спросил Лео, выключив пульт управления звездолета.
Колдун вздрогнул и побледнел...
Они опустились на узкую тропу между огнедышащими кратерами. По обе стороны чернели пропасти или отвесные скалы. Камергер, сделав несколько шагов, оступился и полетел в темную дыру ущелья. Колдун и Лео остались один на один. Колдун пустился бежать от своего пресле
дователя. Раскаленный камень у него под ногами переходил в песок, затем в снег. На границе сне
гов Колдун обернулся. Лео был от него шагах в двухстах.
— Почему вы не улетаете с этой планеты? — прокричал Колдун.
— Любезный вопрос,— отозвался Лео.— Но тебе, я думаю, сейчас лучше бы смотреть на горы... Там, по ту сторону пропасти, прекрасный снеговой ландшафт. Смотри на горы, Высочайший, нет ниче
го чище их...
— Почему вы не улетаете? — завопил Колдун, снова пускаясь бежать.
— Мне и моим друзьям здесь очень нравится! — крикнул Лео.— Мы здесь дышим отличным воздухом и толстеем.
— Вы меня не испугаете! — выкрикнул Колдун.
Лео засмеялся:
— Ты уже напуган. И потому твой Небесный меч не помогает тебе. Это оружие добрых, сильных и чистых душой.
Шаг за шагом страх все глубже проникал в душу Колдуна, ему мерещились погубленные им деревья древних друидов, огромные зеленые рощи.
— Это галлюцинации,— шептал он самому себе, пробираясь сквозь снег.
Снежный гребень становился все круче, от высоты было трудно дышать.
Снег стал переходить в ледяное поле. По всей вероятности, сверху он подтаивал от внутреннего тепла вулкана или лучей солнца в жаркое время года, а холодными ночами и в зимние месяцы замерзал, превращаясь в лед. Вершина крутой горы, куда вела тропа Колдуна и Лео, была одета ледя
ной пелериной, ниже ее лежали снега, а над нею выступали черные зубцы кратера.
Колдун оскользался, перепрыгивал от трещины к трещине, цепляясь за иглообразные выступы шершавого льда, торчащие над поверхностью, как ще
тина. Лео и Колдун карабкались к огненной вер
шине при ярком свете трех лун, но внезапно первый луч солнца коснулся горы и пламя, ос
вещавшее изнутри гигантский столб дыма над кратером, сразу померкло. Зато вся шапка засия
ла и заискрилась в алых лучах. Лео и Колдун ползли по ней, а внизу клубилась ночная мгла.
— Эй, Высочайший! — окликнул Лео Колдуна.— При таком свете подниматься легче, не прав
да ли? Только смотри не оступись!
Странно прозвучали эти слова среди ледяных утесов. И в этот же миг гора под ними заходила ходуном и задрожала, как дерево, сотрясаемое ураганом.
Вслед за толчком на них опустилось облако серного пепла, на мгновение скрывшее Колдуна от Лео. Лео слышал, как тот закричал от страха. Но когда попел рассеялся, Высочайший Колдун стоял уже на застывшей лаве у подножия кратера.
Ну теперь-то он наверняка даст мне бой,— подумал Лео,— у него есть Небесный меч, и ему нетруд
но будет поразить меня, когда я стану переползать со льда на лаву.
Очевидно, Колдун тоже подумал об этом, потому что обернулся к Лео с сатанинской гримасой. Но тут же начал карабкаться выше.
Лео ничего не мог понять. «Не хочет померяться силами. Тогда где же он надеется от меня укрыться?» Шагах в трехстах клокотал кратер, вы
брасывая в небо клубы пара и дыма, а между его гребнем и кромкой льда громоздились застыв
шие потоки лавы, местами такой горячей, что по ней трудно было ступать.
Колдун устал. Теперь уже медленно брел он по лаве, вздрагивающей под ногами, а Лео неторопливо шел за ним, переводя дыхание.
Но вот Колдун приблизился к краю кратера, подался вперед и заглянул вниз. Лео подумал, что сейчас он бросится в кратер и так погибнет. Но если у Колдуна и была подобная мысль, то он сразу же забыл о ней, когда увидел, какое «уютное» ложе его ожидает. Круто обернувшись, Колдун выхватил Небесный меч и пошел на Лео. Но шагах в четырех все же остановился.
— Вот мы и свиделись снова, Величайший,— сказал Лео.
— Чего же ты ждешь? — прохрипел Колдун.— Убей меня, и покончим с этим.
— Поболтаем немного! — улыбнулся Лео.— Прежде чем мы расстанемся, скажи, зачем ты причинил столько вреда и горя бедным друидам, моим друзьям и вообще всему живому? Ведь должно же быть какое-то объяснение твоей бессмысленной же
стокости.
Колдун пытался было сжать губы, но они разомкнулись сами собой, и он заговорил. Слово за слово Колдун раскрыл перед Лео всю глубину своего черного сердца, как будто уже стоял перед высшим судьей.
— В ранней юности, много лет назад,— начал он медленно, через силу выговаривая каж
дое слово,— я встретил девушку... По-видимому, я полюбил ее... Несмотря на все свои пороки... Но я не мог оставить ее в живых, не мог... Потому что я должен был уничтожить дерево, которое было ее домом. Я уничтожил ее вместе с домом. Я унич
тожил дерево Познания и богиню древних друи
дов Кару... Перед смертью эта девушка мне сказа
ла, что я всегда буду одинок... Я не поверил тогда... Мне необходимо было убить ее, чтобы стать Пра
вителем Вселенной. Но теперь... я снова встретил ее... И она должна убить меня... Убить твоими руками, Лео...
— Это место здесь,— сказал Лео.
— Да... Здесь...— озираясь, прошептал Колдун.
— Но туда, в жерло кратера, полетит только тело, а не душа! — сказал Лео.
— Да,— согласился Колдун.
Лео поднял Огненный меч.
— У тебя есть Небесный меч,— сказал он Колдуну.— Защищайся! Умирать в бою легче.
— Не могу! — простонал Колдун.
— Как хочешь,— пожал плечами Лео.
Колдун отшатнулся и начал пятиться, с ужасом глядя Лео прямо в лицо. Так дошли они до края кратера.
Устрашающее зрелище открылось перед Лео, когда он глянул вниз. Там, на глубине, сквозь покров клубящегося дыма зловеще сияла докрасна раскаленная лава. Она переливалась и перека
тывалась, как живое существо. Струи пара выры
вались из нее с пронзительным шипением, ядо
витые испарения разноцветными змейками подни
мались над ее поверхностью, сливаясь и перепле
таясь, и удушливое, жаркое зловоние отравляло нагретый воздух.
Когда Колдун увидел дно кратера, его охватил такой непреодолимый страх, что, утратив всякое человеческое подобие, он завыл точно зверь. Высочайший Колдун всхлипывал, визжал, молил о пощаде. Он. сое ершивший столько зла, которому нет прощения.
Лео стоял и молча смотрел на него.
— Пора кончать,— проговорил Лео и снова поднял Огненный меч, но только для того, чтобы тут же опустить его.
Разум вдруг покинул Колдуна. Он вступил в схватку. Но не с Лео. Казалось, он больше не видел Лео, однако дрался отчаянно, пронзая мечом пустое пространство. Лео слышал его закли
нания и вопли. Шаг за шагом Колдун отступал к жерлу кратера. Здесь он задержался, чтобы про
должить бой с могучим незримым противником. Яростные удары мечом следовали один за другим, дважды он чуть не падал, словно от смертельных ран, но снова собирал силы и продолжал сражаться с пустотой.
Вдруг, испустив пронзительный вопль, как будто его поразили в сердце, Высочайший Колдун, широко раскинув руки, выронил Небесный меч и вслед за ним навзничь рухнул в жерло вулкана.
Вот эта история:
— Я сегодня как раз хотела рассказать одну древнюю историю, связанную с тем мечом, кото
рый ты держишь в руках, Лео,— сказала волшеб
ница Нара.
А вот рассказ Александра Грина "Поединок предводителей":
— Много лет назад,— начала свой рассказ На
ра,— на месте древних поселений друидов было большое озеро. По берегам озера с обеих сторон жили предки древних друидов — они звали себя луидами. Луиды, жившие с одной стороны озера, враждовали с теми, что жили на противополож
ном берегу...
— Какая глупость — враждовать. Не нашли ничего лучше,— перешепнулись Трилли и Ялли.
— Не проходило месяца,— продолжала Нара,— чтобы с той или другой стороны не оказался убитым кто-нибудь из луидов, причем убийцу не
возможно было поймать.
Однажды вся рыба и вода в озере оказались отравленными, и тогда жители одного берега известили жителей другого, что идут драться с ними не на жизнь, а на смерть, чтобы разом поло
жить конец изнурительной вражде.
Тотчас же как только стало об этом известно, жители обоих берегов собрались и ушли в леса, чтобы там, где всегда можно напасть врасплох, покончить с врагами. Прошла неделя, и вот разведчики одного берега выследили луидов другого бе
рега, прятавшихся в небольшой лощине.
Во главе первого войска стоял молодой Синг, бесстрашный и благородный. У него был свой план. Незаметно покинув своих, он явился к луидам с противоположного берега и проник в домик Яре- та, их вождя. Ярет, завидя Синга, схватил Небесный меч. Синг миролюбиво сказал:
— Я не хочу убивать тебя. Я знаю, что вражда между луидами идет из-за права обладания Небесным мечом и его второй половиной — Огнен
ным мечом. Но, послушай, не пройдет и двух часов, как ты и я с равными силами и равной отвагой кинемся друг на друга. Ясно, что произой
дет: никто не останется в живых. Наши жены и дети умрут тоже, и с цивилизацией луидов будет покон
чено... Небесный и Огненный мечи достанутся то
му, кто не будет знать, как ими пользоваться.
И неизвестно, сколько новых бед может произойти на нашей планете и в Космосе... Послушай, предложи своим воинам то же, что предложу я своим. Вместо общей схватки биться будем мы с то
бой. Один на один. Двумя мечами. Кто возьмет верх — та сторона и победила. Идет?
— Ты прав,— сказал, подумав, Ярет.— Вот тебе моя рука.
Они расстались. Воины с обеих сторон радостно согласилась на предложение своих предво
дителей и, заключив перемирие, окружили тесным кольцом цветущую лужайку, на которой происхо
дил поединок.
Ярет и Синг по сигналу бросились друг на друга, размахивая мечами. Светящиеся искры рассекли воздух. Улучив момент, Синг нанес Ярету смертельную рану в грудь. Ярет еще стоял на ногах и продолжал сражаться, но скоро должен был рухнуть. Синг шепнул ему:
— Ярет, ударь меня в сердце, пока можешь. Смерть одного из нас вызовет ненависть к победившей стороне, и резня возобновится. Надо, что бы умерли оба. Наша смерть победит вражду.
И Ярет ударил Синга мечом в незащищенное сердце. Оба, улыбнувшись друг другу в последний раз, упали замертво.
Прошло много лет... Луиды утопили Небесный и Огненный мечи в озере, а сами, объединившись прожили счастливо несколько тысячелетий. Затем их цивилизация исчезла... Озеро ушло под землю,
а еще через много тысяч лет на том же месте взошло первое дерево Познания и появились предки нынешних друидов — древние друиды, которые не знали слова «кровь»,— закончила свой рассказ волшебница Нара.
-----------------------
В глухих джунглях Северной Индии, около озера Изамет стояла охотничья деревня. А около озера Кинобай стояла другая охотничья деревня. Жители обеих деревень издавна враждовали между собой, и не проходило почти ни одного месяца, чтобы с той или другой стороны не оказался убитым кто-нибудь из охотников, причем убийц невозможно было поймать.
Однажды в озере Изамет вся рыба и вода оказались отравленными, и жители Изамета известили охотников Кинобая, что идут драться с ними на жизнь и смерть, дабы разом покончить изнурительную вражду. Тотчас же как только стало об этом известно, жители обеих деревень соединились в отряды и ушли в леса, чтобы там, рассчитывая напасть врасплох, покончить с врагами.
Прошла неделя, и вот разведчики Изамета выследили воинов Кинобая, засевших в небольшой лощине. Изаметцы решили напасть на кинобайцев немедля и стали готовиться.
Предводителем Изамета был молодой Синг, человек бесстрашный и благородный. У него был свой план войны. Незаметно покинув своих, явился он к кинобайцам и проник в палатку Ирета, вождя врагов Изамета.
Ирет, завидя Синга, схватился за нож. Синг сказал, улыбаясь:
– Я не хочу убивать тебя. Послушай: не пройдет и двух часов, как ты и я с равными силами и равной отвагой кинемся друг на друга. Ясно, что произойдет: никого не останется в живых, а жены и дети наши умрут с голода. Предложи своим воинам то же, что предложу я своим: вместо общей драки драться будем мы с тобой – один на один. Чей предводитель победит – та сторона и победила. Идет?
– Ты прав, – сказал, подумав, Ирет. – Вот тебе моя рука.
Они расстались. Воины обеих сторон радостно согласились на предложение своих предводителей и, устроив перемирие, окружили тесным кольцом цветущую лужайку, на которой происходил поединок.
Ирет и Синг по сигналу бросились друг на друга, размахивая ножами. Сталь звенела о сталь, прыжки и взмахи рук становились все порывистее и угрожающее и, улучив момент, Синг, проколов Ирету левую сторону груди, нанес смертельную рану. Ирет еще стоял и дрался, но скоро должен был свалиться. Синг шепнул ему:
– Ирет, ударь меня в сердце, пока можешь. Смерть одного предводителя вызовет ненависть к побежденной стороне, и резня возобновится… Надо, чтоб мы умерли оба; наша смерть уничтожит вражду.
И Ирет ударил Синга ножом в незащищенное сердце; оба, улыбнувшись друг другу в последний раз, упали мертвыми…
У озера Кинобай и озера Изамет нет больше двух деревень: есть одна и называется она деревней Двух Победителей. Так Синг и Ирет примирили враждовавших людей.
Издательство "Минск":
- Шеф, это Кнут. - Излучения искажали голос, делали его расплывчатым.
- Ну, как? - прокричал Крейг. - Нашли что-нибудь?
- Да, очень большое, - ответил голос Кнута.
- Где?
- Даю координаты.
Крейг схватил карандаш и стал быстро записывать; голос в трубке шипел
и трещал.
- Такого огромного еще не бывало, - проскрипел голос. - Все
дьявольски закручено. Приборы полетели к черту.
- Придется шарахнуть по нему снарядом, - возбужденно сказал Крейг. -
Уйдет, конечно, уйма энергии, но ничего не поделаешь. Если эта штука
придет в движение...
Голос Кнута шипел, трещал и расплывался в пространстве, Крейг не мог
разобрать ни слова.
- Возвращайтесь немедленно обратно! - заорал он. - Там опасно. Не
подходите близко...
До него донесся голос Кнута, заглушаемый воем поврежденной линии
связи.
- Тут еще кое-что есть, чертовски забавное...
Голос умолк.
Крейг закричал в микрофон:
- В чем дело, Кнут? Что забавное?
Он замолчал, потому что внезапно шипенье, треск и свист прекратились.
Крейг протянул левую руку к пульту управления и нажал рычаг. Пульт загудел
от притока колоссальной энергии. Чтобы поддерживать связь на Меркурии,
требовалась гигантская энергия. Ответного сигнала не последовало, связь не
восстановилась.
Что-то там стряслось.
Побледневший Крейг встал, глядя через иллюминатор со светофильтром на
серую равнину. Беспокоиться еще рано. Пока рано. Надо подождать, когда
Кнут вернется. Это будет скоро. Ведь он приказал ему возвращаться
немедленно, а эти вездеходы гоняют шустро. А если Кнут не вернется? Что
если пространственный вихрь сдвинулся с места? Кнут сказал, что такого
громадного еще не бывало. Правда, встречаются эти штуки часто, все время
держи ухо востро, но обычно они не так уж велики, чтобы стоило
волноваться. Просто небольшие искажения, вихри там, где
пространственно-временной континуум колеблется, раздумывая, в какую
сторону качнуться. Не столько опасно, сколько мешает. Надо быть осторожным
и постараться не въехать в него, вот и все. Но если крупное завихрение
начнет двигаться, оно может поглотить даже Станцию.
Шары, все еще в виде горцев с земных холмов, отдыхали после трудового
дня; шаркая ногами, они подымали пыль, подпрыгивали и размахивали руками.
В них было что-то нелепое - точно плясали пугала.
Равнины Меркурия простирались до самого горизонта - равнины с
клубящейся пылью. Ярко-синее Солнце казалось чудовищным на фоне мрачно
черного неба; алые языки пламени рвались из него, извиваясь, словно
щупальца. Меркурий находится ближе к Солнцу, чем другие планеты, на
расстоянии всего лишь двадцати девяти миллионов миль. Поэтому, вероятно, и
рождались искажения - из-за близости к Солнцу и появления на нем пятен. А
впрочем, солнечные пятна могли и не иметь к этому никакого отношения. Кто
знает?
Крейг вспомнил про Пейджа, только когда тот кашлянул. Крейг вернулся
к столу.
- Надеюсь, - проговорил Пейдж, - вы передумали. Мой план значит для
меня очень много.
Крейга внезапно охватил гнев: до чего навязчивый тип.
- Я вам уже ответил, - отрезал он. - И хватит. Своих решений я не
меняю.
- Не понимаю, почему вы против, - не отставал Пейдж. - В конце концов
эти Цветные Шары...
- Не дам я ловить Шары, - оборвал его Крейг. - Ваш план просто
безумие, это вам любой скажет.
- Ваше отношение меня удивляет, - настаивал Пейдж. - В Вашингтоне
меня уверяли....
- Плевать мне на Вашингтон, - заорал Крейг. - Вы отправитесь обратно,
как только прибудет корабль с кислородом. И отправитесь без всяких Шаров.
- Кому от этого вред? А я готов заплатить за все услуги.
Крейг не обратил внимания на предложенную взятку.
- Попробую объяснить вам еще раз, - он наставил на Пейджа карандаш. -
Я хочу, чтобы вы наконец поняли: Цветные Шары - уроженцы Меркурия. Они
первые появились здесь. Они жили здесь, когда пришли люди, и наверняка
останутся на Меркурии после того, как люди покинут его. Они не трогают
нас, а мы не трогаем их. Мы оставляем их в покое по одной дьявольски
простой причине: мы их боимся, мы не знаем, на что они способны, если их
растревожить.
Пейдж открыл было рот, чтобы возразить, но Крейг жестом остановил
его:
- Организм у них представляет собой сгусток чистой энергии; они
черпают энергию Солнца, как вы и я. Только мы получаем ее окольным путем,
в результате химических процессов, а они - прямо от Солнца. Благодаря
этому они мощнее нас. Вот почти и все, что можно о них сказать. Больше мы
ничего не знаем, хоть и наблюдаем за ними уже пятьсот лет.
- Вы полагаете, это разумные существа? - с насмешкой спросил Пейдж.
- А почему бы и нет? - повысил голос Кроит. - Думаете, если человек
не может с ними общаться, так у них нет разума? Да просто им этого не
очень хочется. Быть может, их мышление не имеет ничего общего с
человеческим. А может, они считают человека существом низшей расы и просто
не желают тратить на нас время.
- Вы с ума сошли! - воскликнул Пейдж. - Ведь они тоже наблюдали за
нами все эти годы. Они видели, что мы умеем делать. Они видели наши
космические корабли. Видели, как мы построили Станцию. Видели, как мы
посылаем энергию на другие планеты, отстоящие на миллионы миль от
Меркурия.
- Верно, - согласился Крейг, - они все видели. Но произвело ли это на
них впечатление? Откуда у вас такая уверенность? Человек считает себя
великим строителем. Станете вы лезть из кожи, чтобы поговорить с муравьем,
с ласточкой, с осой? Держу пари, что нет. А ведь они все тоже великие
строители.
Пейдж сердито заерзал в кресле.
- Если они находятся на более высоком уровне развития, - фыркнул он,
- где те вещи, которые они создали? Где их города, машины, цивилизация?
- А может быть, - предположил Крейг, - они на тысячелетия переросли
машины и города? Может быть, они достигли той ступени цивилизации, когда
механизмы больше не нужны?
Он постучал карандашом по столу.
- Послушайте. Шары бессмертны. Это несомненно. Ничто не может их
убить. Как видите, они не имеют тела, - это просто сгустки энергии. Так
они приспособились к среде. И вы еще имеете наглость думать, что поймаете
кого-нибудь? Ровно ничего о них не зная, вы хотите привезти их на Землю и
показывать в цирке или вместо придорожной рекламы на обозрение зевакам!
- Но люди специально прилетают сюда посмотреть на Шары, - возразил
Пейдж. - Вы же знаете. Туристическое бюро рекламирует их вовсю.
- Это другое дело. Здесь они у себя дома и могут вытворять, что
угодно, нам до этого нет дела. Но вывозить их отсюда и демонстрировать на
Земле невозможно. Это повлекло бы за собой кучу неприятностей.
- Но если они так чертовски умны, - выпалил Пейдж, - то чего ради так
кривляются? Не успеешь о чем-нибудь подумать - готово, они уже изображают
твою мысль. Величайшие мимы в Солнечной системе. И ничего-то у них не
получается правильно - все вкривь и вкось. В чем тут штука?
- Ничего удивительного, - отозвался Крейг. - В человеческом мозгу не
рождается четко оформленных мыслей. А Цветные Шары их в таком виде
улавливают и тут же воплощают. Думая о чем-нибудь, вы не даете себе труда
разрабатывать мысли детально - они у вас обрывочные. Ну, так чего же вы
хотите от Шаров? Они подбирают то, что вы им даете, и заполняют пробелы по
своему разумению. Вот и получается, что стоит вам подумать о верблюдах - и
к вашим услугам верблюды с развевающимися гривами, верблюды с четырьмя и
пятью горбами, верблюды с рогами - бесконечная вереница дурацких
верблюдов.
Он раздраженно бросил карандаш.
- И не воображайте, что Цветные Шары делают это для нашего
развлечения. Скорее всего они думают, что это мы имеем намерение их
позабавить. И они забавляются. Может, они и терпят-то нас здесь только
потому, что у нас такие забавные мысли. Когда люди впервые тут появились,
здешние обитатели выглядели просто как разноцветные воздушные шары,
катавшиеся по поверхности Меркурия. Их так и назвали - Цветные Шары. Но
потом они перебывали всем, о чем только думает человек.
Пейдж вскочил.
- Я сообщу о вашем поведении в Вашингтон, капитан Крейг.
- Черт с вами, сообщайте, - рявкнул Крейг. - Вы, кажется, забыли, где
находитесь. Вы не на Земле, где взятки, подхалимство и насилие дают
человеку почти все, что он пожелает. Вы в Силовом Центре на солнечной
стороне Меркурия. Это - главный источник энергии, снабжающий все планеты.
Если Станция испортится, если поток энергии прервется, то в Солнечной
системе все полетит вверх тормашками.
Он с силой стукнул по столу.
- Здесь командую я, и вы будете подчиняться мне, как все остальные.
Мое дело следить за работой Станции, за регулярной подачей энергии на
другие планеты. Я не позволю, чтобы какой-то невежда и выскочка путался у
меня под ногами. Пока я здесь, никто не посмеет тревожить Цветные Шары. У
нас и без того достаточно забот.
Пейдж двинулся к двери, но Крейг остановил его.
- Хочу предупредить вас, - мягко сказал он. - На вашем месте я бы не
стал выкрадывать вездеход - ни чужой, ни свой. После каждой поездки
кислородный баллон вынимается из машины и запирается в стойку.
Единственный ключ от стойки - у меня.
Он пристально посмотрел в глаза Пейджу и продолжил:
- В машине, конечно, остается немного кислорода. Его хватит примерно
на полчаса, а может, и того меньше. Но не больше. Не очень-то приятно быть
застигнутым врасплох. Около одной из станций Сумеречного пояса на днях
нашли одного такого парня.
Пейдж вышел, хлопнув дверью.
Шары перестали плясать и лениво катались по равнине. Время от времени
один из них принимал форму какого-нибудь предмета, но делал это вяло,
нерешительно и тотчас же возвращался в прежнее состояние.
Должно быть, Крипи отложил скрипку, подумал Крейг. Наверно, делает
обход, проверяет, все ли в порядке. Вряд ли может что-нибудь произойти.
Станция работает автоматически, от человека требуется минимум внимания.
Контрольный отсек был полон пощелкивающих, потрескивающих, звякающих,
булькающих приборов - они направляли поток энергии в район Сумеречного
пояса к подстанциям, которые передавали его дальше на кольцевую линию
вокруг других планет. Стоит одному прибору сплоховать, стоит потоку
отклониться в пространстве на какую-то долю градуса, и... Крейг
содрогнулся, представив себе, как энергетический луч устрашающей силы
врезается в планету, в город. Но система не может подвести, никогда этого
не было и не будет. Она абсолютно надежна. Давно прошло то время, когда
Меркурий посылал в другие миры огромные партии аккумуляторов энергии на
грузовых космических кораблях.
Да, это была действительно свободная энергия, неиссякаемая,
неистощимая; ее передавали на расстояния в миллионы миль лучевым способом
Аддисона. Энергию получали фермы на Венере, шахты на Марсе, химические
заводы и лаборатории холода на Плутоне.
Крейг услышал тяжелые шаги Крипи на лестнице и обернулся к двери, как
раз когда старик входил в комнату.
- Земля только что обогнула Солнце, - сказал тот. - Станция на Венере
приняла добавочный импульс.
Крейг кивнул: все идет по заведенному порядку. Как только Солнце
заслоняет от Меркурия какую-нибудь планету, ближайшая подстанция на
ближайшей незатененной планете берет добавочную энергию и передает ее на
затененную.
Крейг поднялся и, подойдя к иллюминатору, стал смотреть на пыльные
равнины. На горизонте появилась точка - она быстро приближалась по мертвой
серой пустыне.
- Кнут! - воскликнул он.
Крипи заковылял к двери:
- Пойду встречу его. Мы с ним уговорились сыграть сегодня партию в
шахматы.
- Сначала, - сказал Крейг, - пусть зайдет ко мне.
- Ладно, - ответил Крипи.
Дальше там еще используются фрагменты этой книги, в первой главе той части "Дерева познания", которая называется "Цветные шары". Используются так, что теряется смысл, на мой взгляд. А уже позднее автор "ДП" дойдет, как по мне, до совершенно дикой идеи. Кто-то из атомных ящеров скажет, что цветные шары - это... их яйца. Я даже не знаю, как это комментировать...
— Что-то очень большое впереди, Лео! — раз
дался голос Микки.
— Да, очень большое,— подтвердил Раф.— Я тоже вижу.
— Дон, запиши координаты! — скомандовал Лео.
Донателло схватил карандаш и стал быстро писать.
— Ничего подобного на нашем пути еще не встречалось,— пробурчал Раф.
— Не приближайтесь пока к нему,— сказал Донателло.— Это может оказаться что-нибудь забав
ное...
— В чем дело, Дон? Что забавное? — прокричал Лео.
Пульт управления вдруг загудел от напора колоссальной энергии.
— Что это, Лео? — взволнованно спросил Микки.
— Ты, наверное, забыл: чтобы поддерживать прямую связь над этой планетой нужна масса энергии,— ответил Лео.
— Я открою люк и посмотрю, что там,— произнес Донателло и через мгновение исчез.
Лео встал, посмотрел вслед Донателло.
— Может, просто водоворот, вихрь, облако? — тихо прошептал Раф.— Как ты думаешь, Лео?
— Я вижу Цветные Шары,— спокойно сказал Лео.
— Какие шары? — изумился Раф.
— Посмотри в иллюминатор...
Черепахи посмотрели вниз. Клубящиеся пылью равнины планеты Ригель простирались до самого горизонта. Вдруг из темноты показались будто ярко-алые языки пламени. Они извивались, точно щупальца, принимая форму шаров различной расцветки.
— Что это? — прошептал Раф.
Лео вспомнил о Донателло, спустившемся в нижний люк, только тогда, когда тот кашлянул у него за спиной.
— Я попробую объяснить то, что мне сейчас пришло в голову,— сказал Донателло.
— Что? Что? — воскликнули в один голос друзья.
— Мне кажется, что эти Цветные Шары — уроженцы планеты Ригель. Кроме того, я слышал от друидов, что такие шары первыми появились на их планете.
— Да, точно! — подхватил Микки.— Я вспомнил, это написано в одном из древних пергаментов.
— Они, вероятно, жили здесь, когда первые люди пришли на эту планету...— предположил Лео.
— Но никто не знает их, и друиды их боятся, потому что неизвестно, на что они окажутся способны,— сказал Микки.
— На что окажутся способны, если их растревожить,— добавил Донателло.
Микки махнул Дону рукой, чтобы тот молчал, и продолжил:
— Я, кажется, вспоминаю, что о таких шарах говорила волшебница Нара... Конечно же... Слушайте! Организм их представляет собой сгусток чистой энергии. Они черпают энергию солнца, как и мы, солнечные черепахи. Только мы получаем ее иным путем, а они — прямо от Солнца. Благодаря этому они сильнее нас. Вот и все, что я вспомнил...
— Ну что ж, друзья,— сказал Лео.— Тогда главный вопрос: как вы полагаете, это разумные существа? А? Дон?
— А почему бы и нет? — невозмутимо ответил Донателло.— Думаешь, если мы не знаем, как с ними общаться, так у них нет разума?
— А может быть, они просто не хотят общаться с нами? — предположил Раф.
— Если они не разговаривают, это не значит, что у них нет разума,— сказал Лео.
— Возможно, их мышление не имеет общей основы с нашим? — показал свою ученость Дон.
— А может быть, они считают человека существом низшей породы и просто не желают тратить свое время...— размышлял Лео.
— Человек... А почему бы им не вступить в контакт с нами, ведь мы — солнечные черепашки,— перебил его Раф.
— Вы с ума сошли! — воскликнул Донателло.— Они наблюдают за нами давно. Они наверняка видели, что мы умеем. Видели у нас Огненный меч. Видели, как мы помогали друидам, как посылали им энергию солнца, как боролись с Пароном и с Колдуном...
— Верно,— согласился Лео.— Но неизвестно, какое это произвело на них впечатление. Как полагаете, друзья?
— Если они стоят на высшем уровне,— фыркнул Микки,— где же те умные вещи, что они созда
ли? На планете Ригель таких нет.
— Да! — поддержал его Лео.— Я тоже ничего не слыхал об их городах, цивилизациях.
— Ив древних пергаментах об этом ни слова не говорится,— продолжил Микки.
— Так кто же они? Друзья или враги? — воскликнул Донателло.— Что нам с ними делать? Если они оружие или продукт чей-то цивилиза
ции,— значит, это просто механизмы. И нам сле
дует узнать, откуда они направлены к нам. От кого...
Лео перебил его:
— Выслушайте меня. Я думаю, что эти шары бессмертны.
— Но почему? — воскликнул изумленный Дон.
— По-моему, это несомненно,— спокойно продолжал Лео.— Убить можно плоть, тело, а у них нет тела, это просто сгустки энергии. Таким об
разом, они приспособились к окружению.
— Но если они так совершенны,— сказал Дон, разглядывая цветные оболочки шаров, несущихся навстречу,— то зачем бы им так кривляться? Посмотри-ка, Лео, не успеешь подумать о чем-нибудь, как готово — они изображают твою мысль. Настоя
щее мимы планеты Ригель...
— Верно,— подхватил Раф, выглянув в иллюминатор.— И ничего-то у них толком не получает
ся, все вкривь и вкось. В чем же тут штука?
— Ну, в этом нет ничего удивительного, сказал Лео после недолгой паузы.— Цветные Шары подхватывают наши мысли и тут же перевоплощают... Ведь, к слову говоря, мысли у нас никогда не рож
даются четко оформленными.— Он улыбнулся и несколько раз хлопнул себя лапой по лбу.
— И что же? — спросил Микки.
— Думая о чем-нибудь, мы не разрабатываем мысли детально, они у нас отрывочны,— продолжал Лео.— Так что же вы хотите от шаров? Они подбирают то, что мы им даем, и заполняют про
белы на свой страх и риск.
— Что же получается: стоит нам теперь подумать о верблюдах — к нашим услугам будут вер
блюды с развевающимися гривами, верблюды с четырьмя и пятью горбами? Бесконечная верени
ца верблюдов? — спросил Раф, снова выглядывая в иллюминатор.
Черепахи засмеялись.
— Что это ты, Раф, все время думаешь о верблюдах? — шутливо спросил Микки.
— Но не воображайте, друзья, что Цветные Шары делают это для нашего развлечения,— делови
то сказал Лео.— Скорее всего, они думают, что это мы хотим их позабавить. И они забавляются.
— Может, они и терпят нас здесь только потому, что у нас такие забавные мысли,— предполо
жил Дон.
— А может, когда люди впервые явились на планету Ригель, здешние обитатели выглядели просто как разноцветные шарики и катались себе по по
верхности планеты. Их так и назвали — Цветные Шары...— расфантазировался Микки.
— А потом они перебывали всем, о чем только думает живое существо,— закончил его мысль Лео.
Тем временем шары, устав, что ли, от плясок, лениво катались по равнине Ригеля. Время от времени некоторые из них принимали форму какого-нибудь предмета, но делали это вяло, нерешитель
но и тотчас возвращались в прежнее состояние.
Кабина управления крылатой лодки черепашек ниндзя была полна пощелкивающих, потрескивающих, звякающих, булькающих приборов. По ночам солнечные черепашки работали. Они направляли свободную солнечную энергию, неиссякаемую и неистощимую, на миллионы миль — во все точки Вселенной, в другие миры, где теплилась жизнь.
В кабине управления были и другие приборы. Атмосферная машина, к примеру, составляла дыхательную смесь, черпая жидкий кислород, азот и другие газы из цистерн, которые Дон привозил с Венеры. Были здесь холодильная установка, машина, регулирующая силу тяжести.
— Планета Ригель только что обогнула солнце,— сказал Раф, глядя на приборы.
Лео поднялся и, подойдя к иллюминатору, стал смотреть на пыльные равнины. На горизонте появилась точка — она быстро росла, приближалась...
Цветные Шары по-прежнему катались в пыли. Внезапно один из них превратился в чудовищную бутылку виски, она поднялась в воздухе, перевернулась, жидкость полилась на землю. Лео улыб
нулся: «Дон, конечно, мечтает выпить».
Спустился через нижний люк в помещение, где должна была стоять летучая машина Донателло. Изумился, когда не увидел ни Донателло, ни машины.
— Так! Они исчезли! — воскликнул он.
Быстро подошел к баллонам с кислородом. Замок стойки оказался в порядке. Лео вставил ключ. Крышка отскочила. Все баллоны были на месте. Значит, Донателло отправился в полет на своей машине без запаса кислорода... Несмотря на то, что опасности в этом пока не было никакой, Лео вздрогнул. На всякий случай взял в руки Огнен
ный меч.
«Спасать Дона! — мелькнуло у него в голове.— Он просто спятил... Вообразил, что поймает Цветной Шар...»
Раздумывать было некогда.
— Я полетел на поиски Дона! — крикнул Лео друзьям и, сжимая в руках меч, вырвался в холодное предрассветное воздушное поле планеты Ри
гель.
А вот вторая глава части "Цветные шары" в "Черепашках-ниндзя и Дереве познания":
Впервые он увидел эти создания в 1956 году. В ту ночь буря пронеслась по пустыне Южной Невады; пронеслась с ревом, пылью, такой пылью, что фары его машины с трудом освещали дорогу. Машина находилась примерно в ста милях севернее города Лас Вегас, когда свет фар упал на них.
Их, тяжело перепрыгнувших через канаву, было двое. Вначале ему показалось, что это люди, только очень большие и чудовищно безобразные — как-никак до них было не меньше ста шагов пространства, густо забитого пылью. На мгновение туча пыли скрыла их, но когда они вынырнули из нее и, пересекая дорогу, оглянулись, он понял, что это не люди: глаза этих существ горели зеленым огнем.
Когда они уже пересекли дорогу, он ясно рассмотрел их. Они двигались на двух ногах — совсем как люди, — но кожа у них была серая и покрытая чешуей. Рост их достигал восьми футов; голова, похожая на лягушачью, словно уравновешивая длинный и тяжелый хвост, слегка наклонялась вперед.
Он бросился за ними, но мотор неожиданно заглох. Серые спины странных существ мелькнули среди кустарников и скрылись в темноте.
Он вылез из машины и попытался отыскать их след. На мягкой земле за канавой он увидел отпечатки когтистых трехпалых лап. Было похоже, что здесь прошла гигантская ящерица.
Потирая странно занемевший затылок, он пошел по следу. Ветер пустыни быстро заносил отпечатки лап, и когда человек, сделав несколько сот шагов, вернулся к машине, следов у машины уже не было. Сев в машину, он отметил на карте место удивительной встречи: ящероподобные шли от атомного полигона к Похоронным Холмам, которые огибают Мертвую Долину с востока.
Через пятнадцать миль он остановил машину в деревне и позавтракал. Онемение в затылке исчезло, но пришел страх. Подумать только, он видел существа, которые должны были вымереть миллионы лет назад. Ведь эти звери легко могли перекусить его пополам: он только теперь вспомнил, какие зубищи выглядывали у них из пасти. А он шел за ними следом. Ну не дурак ли?
Он промолчал о своем приключении: сначала счел, что говорить об этом не обязательно, потом решил, что это просто неудобно. Право, не стоило возвращаться в деревню, чтобы сказать: «Кстати, забыл упомянуть: в пятнадцати милях отсюда я встретил зверей, здорово смахивающих на молодых динозавров». Можно было, конечно, известить о странной встрече военные власти, но что подумают они о человеке, который, ворвавшись среди ночи, начнет рассказывать сказки о чудовищных ящерах, выходящих с атомных полигонов? Его сочтут либо за сумасшедшего, либо за пьяного: поди, докажи, что это правда, зато работу на заводе он может потерять…
И хотя все это не было галлюцинацией, и хотя он вел себя, как нормальный человек, — что-то словно оглушило его, что-то приказывало ему не вспоминать о необычной встрече. Он удивлялся себе: не то ящеры загипнотизировали его, не то это от старой раны в голову. В таких сомнениях он пребывал всю дорогу до Сан-Франциско.
…Прошло три года. Он тщетно ждал, что в газетах вот-вот появится сообщение о чудовищах в Южной Неваде. Но ничего подобного не появлялось. Может быть, он просто очень устал тогда и принял за чудовищ облако обыкновенной пыли?
Ну а зеленый блеск их глаз, а следы на песке? Это уже не было облаком пыли! А раз так, то ящероподобные гиганты, вероятно, все еще находятся в Южной Неваде. Он заметил тогда, что они двигались к Клорайд Клифф, где ему приходилось бывать. Там как раз проходит дорога в Мертвую Долину. Она идет мимо заброшенного рудника; рудник же — превосходное убежище для подобных существ. Странно только, почему ни один любопытный не побывал у Клорайд Клифф: это ведь дорога для туристов. Пусть не всякий отважится брести три мили по грязи, но два-три человека, по крайней мере, могли заглянуть на заброшенный рудник?
При случае он стал наводить разговор на интересующую его тему, и однажды один лосанжелосец дал ему ключ. Описав подробно Мертвую Долину и ее окрестности, лосанжелосец добавил: «Там есть также несколько туннелей. К сожалению, забыл, что они из себя представляют…»
Позже он встретил человека из Орегона, который сказал: «Я хорошо помню, как я туда добирался, но вот беда, совсем не помню, как эти туннели выглядят…»
Столь же туманными оказались воспоминания о руднике и у других. Три горных инженера ничего не могли рассказать о таинственных туннелях, хотя специально ездили обследовать заброшенный рудник. Они детально описали другие места, но тут в их памяти оказался провал.
А над миром сгущались тучи. Назревали грозные события… Получил и он приказ; его переводили в Восточные штаты. Он уже собрался в дорогу, но перед самым отъездом все-таки решил побывать в Мертвой Долине. Тем более, что ему было почти по пути…
Остановив машину у поворота на тропинку, ведущую к руднику, он надел куртку и сунул в карманы пистолет и фотоаппарат. Пусть, как и другие, он ничего не увидит, но зато сфотографирует старые туннели. Если все и забывается в этом странном месте — изображение на пленке никуда не может исчезнуть. Подумав немного, он взял еще карандаш и блокнот.
Подниматься в гору было чрезвычайно трудно, но человек не замечал этого. Вот показались несколько покосившихся старых домов. Он едва взглянул на них — вверх, вперед, туда, где за отвалами породы уже различался вход в туннель.
С трудом перебравшись через последний отвал, он оказался перед туннелем. Ничего особенного: пустая темная дыра в горе, и никаких ящеров. Мертвая тишина.
Но вот потянуло сквозняком — и сразу все изменилось. До человека донесся запах, хорошо запомнившийся ему на войне — запах тлена и крови. И еще человек почувствовал, что за ним кто-то следит.
Он навел на туннель фотоаппарат. Но пальцы не повиновались, а руки так дрожали, что он вынужден был опустить камеру. Немного успокоившись, он снова поднял фотоаппарат и снова попытался нажать на затвор. И снова руки не повиновались ему: аппарат упал на землю. Человек попробовал поднять камеру, но неожиданно уронил ее. Фотоаппарат покатился с горы и, стукнувшись о камни, разлетелся вдребезги. Человек повернулся к туннелю и вдруг увидел его. Существо, похожее на ящерицу, вышло из темноты и остановилось перед человеком, выпрямившись во весь свой восьмифутовый рост.
Ящер твердо опирался на две громадные трехпалые лапы. Его передние конечности напоминали человеческие руки, но были грубее и массивнее. Его зеленые глаза внимательно рассматривали человека, и тот содрогнулся. Это были глаза разумного существа!
Сунув руки в карман, он нащупал пистолет. Но пальцы бессильно разжались. Человек понял, что это тоже произошло под влиянием ящера, но даже не удивился.
В его мозгу беззвучно пронеслось:
«Подойди к верхним туннелям».
Он безвольно повиновался приказу. Но мозг его работал, и, несмотря на волнение, он заметил многочисленные следы диких ослов и горных коз, ведущие к нижним туннелям. Только тут он с содроганием понял, почему из туннелей доносится трупный смрад.
У входа в один из верхних туннелей стояли три громадных ящера. Мысль одного из них «прозвучала» в мозгу человека:
«Мы знали, что ты придешь, мы ждали…»
Он спросил их:
— Вы развились и выросли под влиянием радиации на атомных полигонах?
«Да».
Это был ответ, которого он ждал. Ответ, которого он боялся.
— Когда это началось? Кем вы были раньше?
«Это началось весной 1955 года. Продукты атомного взрыва повлияли на развитие зародышей обычной песчаной ящерицы. Я и еще четверо развились из этих зародышей…»
Он с удивлением подумал, сколько же они должны есть, чтобы достигнуть такого роста в такой короткий срок. Ящер ответил на его мысли:
«Изменения, вызванные в нашем организме взрывами ваших бомб, дают нам возможность питаться чем угодно, даже травой. Мы, правда, предпочитаем мясо».
Он подумал, сколько же их, и могут ли они размножаться. И сразу же получил ответ:
«Мы можем размножаться. Нас много и будет еще больше…»
Итак, он оказался прав: эти ящеры — порода, развившаяся под влиянием гамма-лучей. Силы, вызвавшие их развитие, были слепыми силами, и они слепо вызвали развитие этого рода.
Он спросил:
— Почему же я видел вас и не забыл об этом, а другие, видевшие вас, ничего не помнят?
«А что сделали бы они, узнав о нас? Решили бы изловить, посадили бы в клетки, показывали бы в зоопарках. Ваши ученые стали бы нас изучать, а обнаружив, что их ум слабее нашего, — уничтожили бы… Мы и вы — слишком разные существа. Слишком разные даже для того, чтобы жить рядом…»
— Что же вы собираетесь делать? Ведь вы не можете остаться здесь навсегда — вас становится много, и когда-нибудь люди все равно узнают о вас.
«Это предусмотрено…»
— Как это понять?
«Вы, люди, сами помогаете нам…»
Секунду человек стоял в недоумении, затем словно вспышка молнии осветила ему правду. Безумие, овладевшее миром, страх, ненависть, подозрительность — все это приведет лишь к одному: к войне…
«Ваше собственное правительство приведет вас к этому, — звучала мысль ящера. — Ему нужно лишь немного помочь…»
Человек подумал о том, как часто слышал он хвастливые заявления об американской военной мощи и как редко публиковалась правда…
Ящер усмехнулся:
«Эта мания секретности нам чрезвычайно полезна…»
— Значит, Соединенные Штаты будут уничтожены?
«Больше того, достанется и всему полушарию…»
— Ну, а потом? Что вы будете делать со страной, которую атомные и водородные бомбы превратят в пустыню?
«Ты забываешь, что мы не боимся радиации…»
«И это они тоже предусмотрели…»
«Чтобы поощрять ваши наклонности, — между тем продолжал ящер, — надо совсем немного. Вы сами идете к самоубийству…»
— Но ведь есть и другие тенденции!
«Ну да. Гуманизм. Благородство. Мы поможем вам эти тенденции уничтожить…»
Мысли человека неслись, словно листья в бурю. Если бы удержать в памяти то, что сейчас происходит, привести людей к туннелю, показать им ящеров!
Холодная мысль ящера прорезала его взбудораженный мозг:
«Да они ничего не увидят! Они сочтут тебя сумасшедшим!»
— Но ведь не все погибнут в войне. Кто-то выживет. И в один прекрасный день они узнают о вас!
«Те, кто выживет, будут нам полезны. Мы используем их как скот и как пищу…»
— Вы… будете нас есть?
«Конечно… А теперь уходи!..»
Мускулы ног невольно повиновались приказу. Правая рука по-прежнему не действовала. Поскорее добраться до автомашины: уехать как можно дальше — пока они не узнали, что он что-то все-таки записал в блокнот. И хоть самую малость запомнить, хоть самый пустяк — в остальном поможет его записная книжка…
Торопясь, падая и задыхаясь, он добрался наконец до автомашины. Память его была по-прежнему ясной: по-прежнему в левой руке он держал блокнот. Как только он потерял ящеров из виду, правая рука снова стала двигаться.
Вскочив в машину, он дал полный газ. Мотор взревел, дорога побежала под колеса. Он вырвал листок из блокнота и положил его перед собой. Будь что будет — листок с косо написанными словами: «изменившаяся порода… туннели… гипноз… невидимый… опасность!» — останется перед его глазами.
Он бережно разгладил листок, думая о том, что станет с миром, если по нему прокатится атомная война. Он вспомнил о великом и трудном пути, который прошла жизнь на Земле от архейских морей до человека — человека, который может погибнуть, которого хотят погубить…
А сверху, от туннелей, до него донеслась мысль, холодная и насмешливая:
«Не забудь: вы создали нас, вы сами!»
И вслед за тем на него хлынула волна беспамятства.
…Очнувшись от странного головокружения, он с удивлением посмотрел на листок, лежавший перед ним. Что значили слова на листке — он не мог вспомнить и, разорвав листок на мелкие части, выбросил их за окно. Ветер Мертвой Долины подхватил белые клочки, и они разлетелись в разные стороны…
Вот, собственно, откуда у автора "Дерева познания" идея об атомных ящерах. Они разок упоминались и в "Звездном мече", хотя в событиях никак не участвовали. Это еще больше подталкивает к мысли, что автор у этих двух книг один.
Когда друзья совершили посадку возле Песча
ного Грота, они были удивлены переменами в окре
стном пейзаже. А тут еще поднялась песчаная буря — с ревом, с пылью, забивающей глаза.
— Лео! Ты видишь! Что это? — вдруг прокричал Микки.
Лео повернул голову.
Их, тяжело перепрыгивающих по песку, было двое. Сперва Лео подумал, что это люди, только очень большие и чудовищно безобразные,— как-никак до них было не меньше ста шагов да плюс песчаная завеса. На мгновение туча пыли совсем скрыла их, но когда они вынырнули из нее и, пересекая дорогу, оглянулись, Лео понял, что ошибся: глаза этих существ горели синим нечеловеческим огнем.
— Вижу,— тихо сказал Лео.— Будьте наготове, черепахи.
Когда загадочные существа оказались по ту сторону дороги, Лео ясно рассмотрел их. Они пере
двигались на двух ногах — совсем как люди, но кожа у них была серая и покрытая чешуей. Рост их достигал восьми метров, голова, похожая на лягу
шачью, словно уравновешивая длинный и тяжелый хвост, слегка наклонялась вперед.
Лео, взмахнул мечом, бросился за ними, но серые спины мелькнули среди кустов и скрылись в темноте.
— Это предки колдуна,— сказал Микки.— Нам нельзя терять их из виду.
— Пошли! — кивнул Лео и первым двинулся по следу. Но ветер, бешено гнавший песок, заносил
отпечатки лап, и вскоре друзья вынуждены были! остановиться.
— Я слышал от друидов, что ящероподобные когда-то пришли к ним с Песчаных Холмов, огибающих равнину с востока,— сказал Микки.
— Значит там их и надо искать,— заключил Лео.— Хотя бы для того, чтобы выведать замыслы колдуна.
Раф что-то невнятно буркнул.
— Вперед! — коротко сказал Донателло, взяв наизготовку солнечный распылитель.
Пробравшись сквозь пески, черепашки стали медленно карабкаться в гору. Восхождение давалось им чрезвычайно трудно, но они не замечали этого.
— Я вижу туннель,— сказал наконец Раф.
С трудом одолев еще с полкилометра пути, черепашки оказались перед туннелем. Рядом с первым разглядели еще несколько.
— Пока ничего особенного,— сказал Микки, озираясь вокруг,— Темные дыры в горе и никаких ящеров.
— Мертвая тишина,— добавил Донателло.
Но вот потянул ветерок и сразу все переменилось. До черепашек донесся едва уловимый, но вполне определенный запах тлена и крови.
У Лео возникло чувство, что за ними кто-то следит. Он занес было Огненный меч, но руки не пови
новались, дрожали. Через силу, почти волоча меч за собой, он сделал несколько шагов.
Существо, похожее на тех незваных гостей, вдруг возникло из темноты ближайшего туннеля и остановилось перед ним, выпрямившись во весь свой восьмиметровый рост.
Лео подал друзьям знак: Видите?
Ящер твердо опирался на две громадные трехпалые лапы. Его передние конечности напоминали человеческие руки, но были грубее и массивнее. Синие, отливающие холодом глаза внимательно рассматривали черепашек.
— По-моему, у него глаза разумного существа,— прошептал Микки.
Лео снова хотел было поднять свой Огненный меч, но руки его не слушались. Он понял, что это происходит под воздействием ящера, но не удивился.
— Я пойду вперед, а вы за мной,— сказал он друзьям.
И тут в голове у него беззвучно пронеслось:
— Подойди к верхнему туннелю.
Лео повиновался. Между тем мозг его работал, и он заметил многочисленные следы диких ослов и горных коз, ведущие вниз.
— Я, кажется, понял, почему из туннелей доносится трупный смрад,— сказал Лео друзьям.
У входа в один из верхних туннелей стояли три громадных ящера. Один из них шевельнул губами, и мозг Лео озвучил то, что он хотел сказать:
— Мы знали, что вы придете, мы ждали...
— Нас? — удивленно переспросил Лео.
Теперь уже ящер открыл свою громадную пасть и произнес:
— Да.
— Но кто вы? — вступил в разговор Раф.
— Мы атомные ящеры, мы развились и выросли под влиянием радиации.
— Как это было? — спросил Лео.
— Когда-то Высочайший Колдун устроил на многих планетах Солнечной системы, в том числе и на планете Ригель, атомные лаборатории...
— И вы достигли таких размеров под влиянием его опытов?! — воскликнул Дон.
— Да.
— Но... кем же вы были раньше?
— Простыми песчаными ящерицами. Когда-то на планете Ригель произошел атомный взрыв. Высочайший Колдун силой магических заклинаний или как-то еще направил на нас всю энергию этого взрыва... И мы обратились в чудовищ.
— Чем же вы питаетесь? — спросил Микки.
— Мы питаемся чем угодно, даже травой, хотя предпочитаем мясо...
Микки вздрогнул, но задал новый вопрос:
— Вы способны размножаться?
— Еще как! Нас много и будет еще больше. Гигантские Цветные Шары — это наши яйца...
— Но что же произойдет с другими цивилизациями на планете Ригель, если вас станет слишком много? — неуверенно поинтересовался Дон.
— Мы их уничтожим,— был ответ.— Мы вынуждены будем уничтожить всю планету, чтобы добыть себе пищу.
— Вы... станете есть друидов? — спросил Лео.
— Конечно! — ответил ящер.— А теперь убирайтесь отсюда. Уходите, улетайте прочь с этой планеты.
Он направил на черепашек угрожающий поток ядовитого дыма из своей чудовищной пасти.
— Дон! — крикнул Лео.— Давай распылитель!
Донателло тут же принялся рассекать смрадные густые облака дыма косыми лучами солнца.
Лео вскинул Огненный меч и направил поток энергии на чудовищ.
— Убирайтесь в свои пещеры, гигантские отродья! — закричал он.
Несколько ударов волшебного меча обратили ящеров в бегство.
— Прекрасно! — воскликнул Лео.— Не так уж они и страшны, эти ящеры!
— Лео! Я вижу, к нам летит волшебница Нара! — крикнул Дон.
— Нара! Мы здесь! Здесь!
Нара опустилась на землю и торопливо подошла к Лео.
— Ты прилетела нам на помощь, Нара? — улыбнулся Лео.— Но мы уже расправились с этими слу
гами Колдуна.
— С этими — да, Лео,— взволнованно сказала Нара.— Но я только что видела других. Они подбираются к нашим друзьям...
— К друидам?
— Да. Им грозит опасность.
— Вперед, черепахи! — скомандовал Лео.
— Скорей, черепашки, скорей! — в голове Нары прозвучала тревога.
Вернувшись на корабль, друзья без промедления отправились в путь.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Казалось, океан весь до последней капли горел в лучах солнца. И потому столь внезапным выглядело появление среди бликующих пятен старого судна. Когда оно входило в узкий пролив между коралловых рифов, мотор его глухо рокотал.
Как только "" пришвартовался и негр в засаленном кепи спрыгнул с палубы, чтобы закрепить канаты, из тени кокосовых пальм, образовавших первый береговой вал, вышла женщина. Она медленно, почти осторожно спустилась вниз к причалу, крутя солнцезащитные очки в поднятой руке. Ее сандалии громко стучали по гальке.
На судне подняли линялый зеленый тент, защищавший носовую часть палубы от неумолимого солнца. Из-под тента появился бородатый человек в старых джинсах, закрученных до колен, в очках с металлической оправой. Тело бородача лоснилось коричневым загаром. Человека звали Клемент Айл. Ему было за сорок, и прибыл он домой.
Улыбаясь женщине, Айл спрыгнул на причал. С минуту они стояли неподвижно и молча смотрели друг на друга. Он - на бороздку, появившуюся у нее между бровей, на легкие морщинки вокруг глаз, на складку, окружавшую полный рот. По случаю его приезда она накрасила губы и напудрилась. Он с удовольствием заметил, что она по-прежнему красива. И в самом понятии "по-прежнему красива" явно звучал отголосок другой мысли: она устала, устала, хотя не прожила еще и половины жизни!
- Кэтрин! - позвал он.
И когда обнялись, вдруг подумал: возможно, теперь удастся устроить так, чтобы она оставалась молодой, скажем, шестьсот - семьсот лет...
- Я должен идти разгружать, - сказал он, - скоро освобожусь.
Айл вернулся на судно. Она, надев очки, смотрела, как он легко двигался, и любовалась его манерой отдавать лаконичные приказания. Айл руководил командой из восьми человек, и наблюдение за выгрузкой электронного микроскопа не мешало ему шутить с Льюсом, толстым поваром-креолом из Маурити. Вскоре на причале выросла груде коробок и чемоданов.
Кэтрин решила возвратиться в дом до того, как туда станут сносить груз. Она взошла по деревянным мосткам, проложенным через пески, и скрылась в доме.
Большую часть груза разместили в лаборатории и на складе, находившихся рядом. Айл замыкал шествие грузчиков, неся клетку из досок от старых апельсиновых ящиков. Сквозь решетку высовывались два молодых пингвина.
Айл прошел в дом через заднюю дверь. Дом представлял собой простую одноэтажную постройку, сооруженную из коралловых глыб и крытую на местный манер тростником. Рифленое железо для кровли стали ввозить на остров значительно позже.
Айл оглядел знакомую прохладную гостиную - полки с книгами в бумажных переплетах, ковер, который они купили в Бомбее на пути сюда, карта мира, портрет Кэтрин, висящий на стене.
Айл подошел к двери и посмотрел на раскинувшийся остров. Калпени по форме напоминал старомодный ключ для открывания пивных бутылок. Дальнюю часть острова размыло морем. Прямо у естественной лагуны лежало маленькое селение местных жителей: несколько полуразваленных хижин открывал крутогорбый холм.
За окном он увидел жену, весело болтавшую с матросами, не скрывавшими удовольствия, что им приятно разговаривать с хорошенькой женщиной. Джо с подносом пива топтался рядом.
Айл вышел и присоединился к разговаривающим. Усевшись на скамейку, он с наслаждением стал потягивать холодное пиво.
Улучив момент, сказал Кэтрин:
- Тебе следовало поехать с нами, Кэт! Здесь мир кораллов и моря, там льда и моря. Ты даже не можешь себе представить! Антарктида девственна! Она подобна Калпени: всегда принадлежит только себе и никогда - человеку.
Команда вернулась на корабль. И Айл направился к хижинам местных жителей.
Хибары будто вымерли. На леске понуро лежали ветхие лодки. Одинокая старуха, сидя под пальмой, похожей на хобот слона, уставилась на оперение летучей рыбы, сохнувшей перед ней; старухе даже было лень смахнуть мух, ползавших по слезящимся неморгающим векам. Все было мертво, кроме бесконечного Индийского океана. Даже облако над далеким пиком Каравати стояло неподвижно, будто бросив якорь.
Айл, может быть, впервые подумал о разумности безделья. Здесь, у этих аборигенов, хорошая жизнь или по крайней мере соответствующая их представлению о хорошей жизни. Скромные желания щедро удовлетворяет природа, и аборигены могут почти ничего не делать и ни о чем не заботиться.
Кэтрин приблизительно так же относится к жизни. Она способна изо дня в день бесцельно смотреть на пустынный горизонт и получать от этого удовольствие. Он же должен всегда что-то делать. Впрочем, все люди разные, и с этим надо считаться.
Айл наклонил голову и вошел в большую хижину. Полный молодой мадрасец, весь черный и лоснящийся, сидел за прилавком и ковырял в зубах. Его имя было старательно выписано над дверью староанглийским шрифтом: "В. К. Вандроназис". Он лениво, но уважительно встал и пожал руку Айлу.
- Наверное, рады возвращению с Южного полюса?
- Не скрою, Вандроназис, очень.
- Вероятно, на Южном полюсе холодно даже в жаркое время года?
- Да, и это точно. Но мы не стояли на одном месте. Мы прошли почти десять тысяч морских миль. А как ты живешь? Приумножаешь богатства?
- Сейчас на Калпени не разбогатеешь. Вы это отлично знаете. - Он с улыбкой воспринял шутку Айла. - Но живем не так уж плохо... Недавно обнаружили столько рыбы, что не смогли ее даже выловить. Никогда раньше Калпени не видел столько рыбы.
- А какой породы? Наверное, летающих рыб?
- Да-да, много, очень много именно этой рыбы. Других пород совсем не видно, а этой - миллионы.
- А киты появляются?
- В полнолуние приходят и огромные киты.
- Кажется, я видел их скелеты у старого форта.
- Целых пять. Последний выбросился на берег в прошлом месяце, еще один на месяц раньше. И все во время полнолуния. Мне кажется, они охотятся на летающих рыб.
- Этого не может быть. Киты стали наведываться на Лаккадивские острова еще до появления летающих рыб. К тому же киты их не едят.
Вандронаэис задумчиво склонил голову набок и сказал:
- Много странного в мире. Вы, ученые люди, тоже не все знаете. Не правда ли? Может быть, в этом году киты по-иному стали смотреть на летающих рыб. Конечно, это лишь мои догадки...
Чтобы поддержать бизнес, Айл заказал бутылку малиновой воды. Он медленно тянул алого цвета жидкость, продолжая дружески болтать.
Хозяин собрался было выложить все сплетни, гуляющие по острову, но Айл, поблагодарив его, побрел назад вдоль длинной и узкой части острова. Снова прошел мимо старухи, которая сидела так же неподвижно и смотрела на сохнувшую рыбу.
Айлу не терпелось возвратиться в дом и обдумать услышанное о летающих рыбах. Он только что закончил длившееся долгие месяцы обследование океанских течений... Экспедиция поддерживалась Британским министерством рыбного и сельского хозяйства и Смитсоновским океанологическим институтом. Причиной ее снаряжения было появление несметного количества рыбы. Прежде всего сверхизобилие сельди в перепаханных кораблями балтийских водах. Стремительное размножение сельди началось лет десять назад. Постепенно сельдевое нашествие распространилось и на районы Белого моря.
Антарктическая экспедиция Айла обнаружила также неестественно бурное размножение пингвинов. Айл обратил внимание на прогрессирующий рост особей, что до него никем не отмечалось.
Совершенно непонятно, почему внезапный рост фауны пришелся как раз на время, когда, казалось, удалось предотвратить угрозу перенаселения. Если раньше эта угроза была скорее мифической, то ныне превращалась в реальную опасность.
Цель путешествия "" в далекие воды Антарктиды была чисто научной. Недавно учрежденная Ассоциация Мирового океана наметила пятилетнее изучение течений. Старый, ржавый "
", правда, оснащенный современными океанологическими приборами, стал позорной частью англоамериканского вклада в эту программу.
За время плавания Клемент Айл проделал интереснейшую работу и сейчас вдруг решил рассказать о ней.
- Я хочу поделиться с тобой одним секретом. Лучше уж сразу освобожусь от тайного бремени! Знаешь ли ты, Кэт, что такое копеподы?
- Да, ты говорил о них. Рыба, не так ли?
- Это ракообразные, живущие в планктоне, необходимое звено питательной цепи океанов. Подсчитано, что индивидуумов копепод куда больше, чем всех других многоклеточных животных - человеческих существ, рыб, устриц, обезьян, собак и прочих. Размер копеподы близок к размеру рисового зерна. Копеподы чрезвычайно прожорливы: они поедают диатомовых весом, равным половине их собственного веса. Домашняя свинья, даже рекордсменка, никогда не смогла бы этого сделать. Уровень воспроизводства копепод мог бы служить символом плодовитости старушки Земли. Питаясь мельчайшими существами, они, в свою очередь, поедаются одними из самых крупных животных - тигровой акулой и различными китами. Копеподы значатся также в диете некоторых мореплавающих птиц. У каждого вида копепод собственный маршрут и глубинный уровень в океанском пространстве. Изучая течение в океане, мы проследили за одним из видов на протяжении тысячи миль. Знать комплекс океанских течений для человека так же необходимо, как, скажем, схему циркуляции крови. "" открыл, в частности, течение, о существовании которого океанографы лишь догадывались. Мы нанесли его на карту и дали имя. Если я скажу, Кэт, как назвали новое течение, это развеселит тебя. Оно рождается вялым в Тирренском море. Мы не раз плавали там из Сорренто на Капри. Для тебя это было просто Средиземное море. Уровень испарений там очень высок, и сверхсоленая вода в конце концов выплескивается в Атлантику и направляется дальше, отклоняясь к югу. Течение легко проследить по степени солености и уровню приливов. Оно в основном однородно и представляет собой узкий поток воды, движущийся со скоростью около трех миль в день. В Атлантике сталкивается в двумя другими течениями, движущимися в обратном направлении.
"" проследовал через экватор в южные широты, в холодные воды Южного океана. В конце концов течение выходит к поверхности и разливается вдоль берегов Антарктиды от Уэделлы до моря Маккензи. За короткое полярное лето в этой теплой воде размножаются копеподы и другая мелкота. Ракообразные окрашивают море в светло-коричневый цвет - настолько много их собирается в воде. "
" часто наталкивался на розовое от крови море. В то время как копеподы пожирали диатомовых, киты пожирали копепод.
- Как ужасна природа! - сказала Кэтрин.
Айл улыбнулся.
- Возможно, но такова жизнь. И знаешь, как мы назвали течение? Оно будет известно как Течение Делвина - в честь Теодора Делвина, директора Ассоциации Мирового океана, великого эколога и твоего первого мужа...
Когда Кэтрин злилась, она походила на ежа. Взяв сигарету из сандаловой коробки, стоящей на столе, она произнесла с сарказмом:
- Не сомневаюсь, что идея такой шутки принадлежит тебе!
- Боже, сколько иронии в твоих словах! А название очень точно. Надо отдать должное Делвину. Он великий человек, более великий, чем, возможно, когда-либо стану я.
- Клем, ты же знаешь, как он относился ко мне?
- Да, знаю. Именно поэтому мне посчастливилось заполучить тебя! И я не таю зла на Делвина... Кроме того, он был моим другом...
- Нет, он не был тебе другом. У Теодора никогда не было друзей. Он дружил только с выгодой. После пяти лет, прожитых вместе, я знаю его лучше, чем ты.
- Ты должна быть справедливой...
Он улыбнулся, довольный ее раздражением.
Кэтрин бросила в него сигаретой и вскочила.
- Ты сумасшедший, Клем! Твоя чертовская уравновешенность сведет меня с ума! Почему ты не можешь хоть кого-нибудь возненавидеть?! Почему ты не можешь возненавидеть Тео, хотя бы ради меня?
Снаружи волны шумно бились о рифы, навевая сон. Монотонный гул порождал чувство приятного расслабления. Сам остров выглядел таким тихим, что не верилось, будто океан охватывает его со всех сторон. Нигде ни огонька, кроме лампочки на мачте ""...
Два пингвина замерли в одной из просторных клеток, сооруженных позади лаборатории. Они стояли, засунув клювы под ласты, и спали, не пошевелившись даже тогда, когда зажгли свет.
Кэтрин обняла Айла.
- Извини, я воспользовалась удобным случаем. Мне кажется, тебя можно поздравить. Открытие нового течения имеет гораздо большее значение, чем ты представил, ведь так?
- Да, поистине большое открытие - девять с половиной тысяч миль длиной...
- О, мили! Будь серьезным! Ты нарочно ведешь себя так, словно ничего особенного не сделал.
- Это ужасно! Если верить тебе, я могу получить рыцарство в любую минуту! Ну ладно! Говорю серьезно, через неделю мы должны лететь в Лондон. Мне предстоит сделать обстоятельный доклад. Есть еще открытие, сводящее эффект Делвина на нет, открытие, касающееся каждого из нас!
- Что ты имеешь в виду?
- Уже поздно. Мы оба устали. Я расскажу тебе об этом завтра утром.
- Расскажи сейчас, пока кормим птиц.
- Пингвины сыты. Я только хотел проверить их. Утром они едят лучше.
Айл задумчиво посмотрел на Кэтрин.
- Я жадный человек, хотя и стараюсь это скрыть, Кэт. Я жадно хочу жить. Мне бы хотелось прожить с тобой тысячи лет. Столько же хотелось бы странствовать по Земле. И эти сумасбродные желания осуществимы... В так называемой мировой системе кровообращения родилась новая инфекция, - почти заговорщицки произнес он. - Инфекция рождает особый вид заболевания, которое называется долголетием. Впервые его вирус был замечен десять лет назад в селедочных стаях на Балтике. Знаешь, как мы проследили Течение Делвина? У нас были глубокие тралы, которые опускали до слоев определенной плотности. Мы смогли точно установить соленость, температуру и скорость течения на всем протяжении. Мы исследовали планктон. И обнаружили, что копеподы несут особый вирус, который я рассматриваю как форму балтийского вируса. Ученые не знают его происхождения.
- Клем, пожалуйста, все это выше моего понимания! Что же этот вирус все-таки делает? Ты говоришь, он продлевает жизнь?
- Нет, пока еще нет... Насколько мне известно, пока нет...
Он жестом показал на скамейку, где стояло лабораторное оборудование.
- Я покажу тебе, как он выглядит, когда установлю электронный микроскоп. Вирус мал, но очень хитер. Сначала находит хозяина, потом стремительно развивается в полости клетки. На первый взгляд его деятельность заключается в разрушении всего и вся. Он как бы угрожает жизни клетки. На самом деле это уникальный ремонтник. И очень эффектный! Понимаешь, что это значит?! Любая живая форма, зараженная им, способна жить вечно. Балтийский вирус полностью перестраивает клетки, если находит достойного хозяина. Оба известных мне достойных хозяина живут в воде: рыба и млекопитающее, сельдь и голубой кит...
Клем заметил, что Кэтрин знобит.
Немного подумав, Кэтрин спросила:
- Ты думаешь, все сельдевые и киты бессмертны?
- Потенциально да. Если, конечно, заражены вирусом. Много сельди вылавливается, поедается, но остающиеся будут размножаться из года в год, не расходуя жизненных сил. Животные, питающиеся сельдевыми, по-видимому, не подвержены инфекции. Другими словами, вирус в них существовать не может. Парадоксально, но зародыш, таящий в себе секрет вечной жизни, сам под постоянной угрозой вымирания.
- А люди?
- Люди еще дальше от решения этой проблемы. Зараженные балтийским вирусом копеподы, движение которых мы проследили, вышли из глубин на поверхность в Антарктиде. Одно из моих открытий - есть еще существа, которые могут быть заражены. Например, пингвины. Во всяком случае, они не умирают естественной смертью. Птицы, которых ты видишь здесь, фактически бессмертны.
Кэтрин стояла и смотрела на пингвинов сквозь решетку большой клетки. Птицы замерли на краю водоема. Они просыпались и, не вынимая клювов из-под ласт, смотрели на женщину ясными неморгающими глазами.
- Смешно, не правда ли? Поколения людей мечтали о бессмертии. Но никогда не думали, что бессмертными окажутся пингвины. Как считаешь, стоит подумать, как нам заразиться бессмертием от пингвинов?
Он засмеялся.
- Это не легче, чем подхватить пситтакоз от попугаев. Не исключено, что в лабораториях найдут способ заражения человечества долголетием. Но прежде чем это случится, есть вопрос, на который мы должны ответить...
- Что ты имеешь в виду?
- Нравственный вопрос... Способны ли мы как род или особь к тысячелетней плодотворной жизни? Заслужили ли мы долголетие?
- Думаешь, у сельди больше заслуг, чем у человека?
- По крайней мере сельди зачастую более благоразумны, чем люди.
- Расскажи об этом своим копеподам!
Он с удовольствием засмеялся.
- Интересно и другое - каким образом копеподы, сами не заразившись, проносят вирус в латентной форме от Средиземного моря до Антарктики?! Конечно, должно быть связующее звено между Балтикой и Средиземноморьем, но мы его не нашли.
- Считаешь, другое течение?
- Не думаю. Вернее, пока не знаю. Между тем вся экология Земли переворачивается вверх дном. Появляется приятный избыток пищи, и выживают киты, которые были на грани вымирания...
Выживание китов уже меньше занимало Кэтрин.
- Ты попробуешь вселить вирус в нас?
- Опасная проба... Но это уже не моя область...
- Ты же не намерен предоставить судьбу вируса естественному ходу событий?
- Нет, не намерен. И хотя об открытии не знают даже члены экспедиции на "е", я сообщил о нем одному человеку. Ты возненавидишь меня, Кэт, но я послал закодированное сообщение Тео Делвину на адрес ВВО в Неаполе. Хочу заглянуть к нему по пути в Лондон.
Лицо Кэтрин сразу стало уставшим и постаревшим.
- Ты или святой, или круглый идиот, - сказала она.
Пингвины неподвижным взглядом проводили двух людей, которые тихо вышли из комнаты.
Почти все население Калпени глазело на приземление вертолета. Даже Вандроназис закрыл свою лавку и присоединился к толпе зевак.
Большие пальмовые листья бились друг о друга под ветром от лопастей вертолета, на черном корпусе которого отчетливо вырисовывались знаки "ВВО". Как только лопасти винта перестали работать, из вертолета вслед за пилотом на землю выпрыгнул Тео.
Делвин был двумя-тремя годами старше Айла. Коренастый, хорошо сохранившийся, с тонкими чертами лица, хватким умом, Тео выглядел настолько же аккуратным, насколько Айл неряшливым. Его многие уважали, но мало кто любил. Айл, на котором красовались джинсы и парусиновые туфли, подошел к Делвину и поздоровался за руку.
- Приятно видеть тебя здесь, Тео. Ты осчастливил Калпени!
- Убийственно жарко! Ради бога, отведи меня в тень, прежде чем я изжарюсь. Как только ты это переносишь? Не представляю.
- Привык. Калпени для меня - второй дом. Видишь моих пингвинов, плавающих в лагуне?
- О-о-о-о! - Делвин был не в настроении вести разговор между прочим. В изящном светлом костюме он проворно зашагал к дому. Даже при ходьбе по песку видно было, как играют его мускулы.
У дверей дома Айл посторонился, дав гостю и пилоту - долговязому индейцу пройти вперед. Кэтрин ждала в комнате. Если Делвин и был смущен встречей со своей бывшей женой, то ни одним жестом не выдал смущения.
- Всегда казалось, что в Неаполе слишком жарко, но вы живете в чертовой печи. Как дела, Кэтрин? Выглядишь ты отлично. Не видел тебя с тех пор, когда ты плакала на суде. Как к тебе относится Клемент?
- Ты, очевидно, приехал сюда не для того, чтобы поразвлечься, Тео? Ты и пилот хотите выпить?
После того, как Делвина поставили на место, он поджал губы и повел себя уже менее задиристо. Следующее его замечание могло быть истолковано как извинение.
- Островитяне раздражают меня: весь вертолет покрыли отпечатками пальцев. С тех пор, как возникло человечество, они ни на шаг не продвинулись вперед по дороге цивилизации. Тунеядцы в прямом смысле этого слова! Имеют все, что необходимо: рыбу и кокосовые орехи, растущие у самого порога. Даже этот чертов остров им построили коралловые насекомые.
- Своим существованием мы тоже обязаны различным растениям, животным и земляным червям!
- По крайней мере последним мы платим регулярно свои долги. Однако не об этом речь. Я просто не разделяю твоей сентиментальной привязанности к необитаемым островам.
- А ведь мы не приглашали тебя сюда, Тео, - вставила Кэтрин, с еле сдерживаемой злостью глядя на него.
Появился Джо и принес пиво. Пилот у открытой двери, потягивая пиво, нервно наблюдал за своим боссом.
Делвин, Айл и Кэтрин присели, осматривая друг друга.
- Я понял, что ты уже получил доклад? - сказал Айл. - Поэтому и приехал сюда?
- Ты шантажируешь меня...
Говоря это, Делвин хрустнул суставами пальцев. Пилот схватился за пистолет, висевший в кобуре на боку. Айл впервые в жизни видел пистолет, направленный на себя. Пилот стоял, держа оружие в левой руке и небрежно отхлебывая пиво маленькими глотками. Айл встал.
- Садись! - приказал Делвин. - Садись и слушай. Или в скором времени появится сообщение, что во время купания между тобой и акулой не было достигнуто взаимопонимание. Ты идешь против сильной организации, Клемент. Но ты можешь жить спокойно, если будешь вести себя благоразумно. Что тебе нужно?
- Это тебе что-то нужно. Лучше объясни все по порядку.
- Ты всегда был наивен, как ребенок. Я понимаю сообщение, которое ты прислал с заверениями, что никому ничего не сообщал, лишь как тонко завуалированный шантаж. Объясни, как купить твое молчание?
Айл посмотрел на жену и по ее лицу понял, что она тоже сбита с толку. Злость на самого себя росла по мере того, как он осознавал, что не может понять Делвина. Его доклад содержал почти научное суммирование цикла, по которому балтийский вирус из Тирренского моря заносится в Атлантику.
Айл молча покачал головой и, закрыв лицо руками, сказал:
- Прости, Тео, ты прав: я наивен. И все-таки не могу понять, о чем говоришь и почему думаешь, что разговор может проходить только под дулом пистолета?!
- Снова твоя шизофрения, Тео! - сказала Кэтрин. Она встала и направилась к пилоту, держа руку перед собой. Тот поспешно поставил пиво и направил пистолет на нее.
- Дай его сюда! - властно сказала она.
Пилот заколебался, потупив взгляд. Кэтрин взяла пистолет за дуло и, выхватив его, с отвращением отшвырнула в угол комнаты.
- А теперь убирайся! Иди и жди в вертолете! И забирай свое пиво.
Делвин направился было за пилотом, но затем снова сел. Решив игнорировать Кэтрин, как единственный путь сохранить чувство собственного достоинства, он, обращаясь к Клементу, произнес:
- Ты это серьезно? Ты действительно настолько глуп, что не понимаешь, о чем я говорю?
Кэтрин подошла и похлопала Клема по плечу.
- Тео, тебе лучше отправиться домой. Мы на острове не любим людей, которые нам угрожают.
- Оставь, Кэт. Давай все-таки выясним, какую гениальную идею он вынашивает. Тео проделал путь от Неаполя, рискуя своей репутацией, не ради пустой угрозы. В таком случае его следует считать ординарным жуликом...
Оскорбление не подействовало на Делвина.
- Что же ты задумал, Тео? Что-то ужасное, и это касается меня, ведь так?
Настойчивость Кэтрин возвратила Делвину самоуверенность и даже чувство юмора.
- Нет, Кэтрин, нет! Это совсем тебя не касается. К тебе я давным-давно потерял всякий интерес. Гораздо раньше, чем ты убежала с этим рыболовом...
Тео тяжело встал и подошел к почерневшей и засиженной мухами карте мира, висевшей на стене.
- Клемент, вэгляни-ка сюда. Вот Балтика. А вот Средиземное... Ты проследил "Вирус бессмертия" на всем пути от Балтики до Антарктики. Я думал, у тебя хватит ума сообразить - недостает звена между Балтикой и Средиземноморьем. Допуская, что твое молчание продается, я переоценил тебя. Ты ведь еще ни о чем не догадываешься?
Айл нахмурился и провел рукой по лицу.
- Не лопни от самодовольства, Тео. Я случайно начал в Тирренском море. Конечно, если бы знал, что недостающее звено где-то близко, заинтересовался... Вероятно, вирус переносится из одного моря в другое пелагической особью. Скажем, птицей. Но насколько я знаю, балтийский вирус, или "Вирус бессмертия", как ты его называешь, не может существовать в теле птицы. Исключение пингвины. В северном же полушарии пингвинов нет.
Сняв со своего плеча руку мужа, Кэтрин сказала:
- Милый, он же смеется над тобой!
- Да, Клемент, ты настоящий человек науки! - подхватил Тео. - Никогда не видишь того, что творится под носом, ибо вечно погружен в собственные излюбленные теории! Ты долговязый олух! "Вирус бессмертия" свойствен человеку - мне! Я работал над вирусом на Балтике и привез с собой в Неаполь, в штаб ВВО. Я продолжаю экспериментировать над ним в неаполитанской лаборатории, я...
- Но откуда мне знать об этом?! О Тео, ты нашел способ заражать вирусом людей?!
Чванливое выражение лица Делвина говорило, что Айл попал в цель. Клем повернулся к Кэтрин.
- Дорогая, ты права. И он тоже. Я действительно близорукий идиот. Должен был хотя бы предположить. Кроме всего, Неаполь расположен на берегу Тирренского моря. Об этом никто никогда не думал, и все говорили лишь о Средиземном.
- Наконец до тебя дошло! - сказал Делвин. - В Неаполе живет наша небольшая колония, и у каждого в крови "Вирус бессмертия". Он в инертном состоянии легко проходит тело человека и, сохраняясь в сточных водах, еще живым выносится в море, где переваривается копеподами, которых ты и обнаружил.
- Циркуляция крови!
- Что?
- Ничего... Это не имеет значения. Это просто метафора.
- Тео, ты, значит, и сейчас... Ну, ты имеешь его в крови?
- Не бойся назвать это своим именем, Кэт. Да, у меня в крови бессмертие.
Почесав подбородок, Айл взял стакан пива и отхлебнул. Потом долго смотрел то на Тео, то на Кэтрин и наконец сказал:
- Тео, ты настоящий ученый и величайший авантюрист в одно и то же время. Поэтому можешь не открывать того, что знаешь! Мы, конечно, понимаем, теоретически допустимо сделать прививки вируса человеку. Вчера с Кэт допоздна обсуждали именно эту проблему. И знаешь, что решили? Даже если сможем достигнуть бессмертия или, скажем так, продления жизни, мы должны отказаться от вздорной затеи. Должны будем отказаться, ибо никто не чувствует себя готовым нравственно отвечать за психическую жизнь на протяжении, ну, скажем, нескольких сот лет.
- Детский лепет! - сказал Делвин и направился в дальний угол комнаты, чтобы поднять пистолет. Но прежде чем Тео успел положить оружие в карман, Айл перехватил его руку.
- До тех пор, пока ты на Калпени, пусть пистолет хранится у нас. Между прочим, зачем он тебе понадобился?
- Я собирался пристрелить тебя, Айл!
- Отдай пистолет, и тебе не придется подвергать себя искушению. Хочешь сохранить секрет, не так ли? Как тебе кажется, много ли времени пройдет, пока он станет достоянием всех народов? Подобное не может долго храниться в тайне.
Тео не испытывал ни малейшего желания отдавать пистолет. Он сказал:
- Мы храним секрет уже пять лет. Сейчас нас пятьдесят. В большинстве мужчины. Лишь несколько женщин. И прежде, чем секрет перестанет быть секретом, мы станем еще более могущественными. Нам нужно всего несколько лет. Мы сделаем грандиозные капиталовложения и породнимся. Посмотри на список людей, побывавших в моей клинике... Через пять лет мы будем править Европой. А там рукой подать до Америки и Африки...
- Клем, видишь, он сумасшедший! Это особая форма разумного помешательства! Я тебе говорила... Но он не осмелится стрелять, он не рискнет... Тогда закон пожизненно упрячет его в тюрьму. А это теперь для него слишком большой срок!
Услышав в голосе жены гневные нотки, Айл предложил ей сесть и выпить пива.
- Хочу предложить Тео пройтись и взглянуть на китов. Пошли, Тео, покажу тебе воочию, за что ты выступаешь с глупой амбицией.
Тео посмотрел на него долгим взглядом, как бы размышляя, принесет ли ему прогулка полезную информацию. И, очевидно, решил, что принесет. Он встал и пошел за Айлом.
После темной комнаты яркое солнце ослепило. Вокруг вертолета все еще шумела толпа, время от времени переговариваясь с пилотом. Не обращая на них внимания, Айл и Делвин прошли мимо машины, обогнули лагуну, блестевшую в лучах полуденного солнца. Не останавливаясь, Айл вел гостя прямо на северо-западный конец острова. Берег был крут, они не могли видеть ничего, кроме старого португальского форта. Мрачное, полуразрушенное сооружение походило на нечто бессмысленное, созданное силами моря. Вблизи форт показался еще меньше, наверно, из-за туш, лежавших на берегу... Пять погибших китов - два выбросились совсем недавно - еще не успели сгнить. Светились черепа и кости в тех местах, где островитяне вырезали мясо. Три кита выброшены уже давно. От них не осталось ничего, кроме скелетов да остатков пересохшей кожи, при легком бризе качающейся на реберных костях, подобно занавескам.
- Зачем ты привел меня сюда? - вспылил Тео. Его массивная нижняя челюсть нервно двигалась.
- Научить тебя скромности... Ради твоего же блага... Посмотри на эту работу времени. Есть над чем задуматься! Это голубые киты, Тео. Самые большие живые существа, обитающие на планете! Посмотри на их скелеты! Только челюсть весит тонны...
Айл встал в огромную реберную клетку, и, когда случайно облокотился на кость, она заскрипела, подобно старому дереву.
- Сердце билось как раз здесь, Тео, и весило около восьми центнеров...
- Мог бы и дома рассказать мне о пятидесяти потрясающих фактах из естественной истории...
- Но ведь это не естественная история, Тео. Пять чудовищ гниют здесь, может быть, потому, что в далеких водах Антарктики они заразились, сожрав несколько копепод с балтийским вирусом. По твоему мнению, это могло быть пять лет назад?
- А что делают голубые киты вблизи Лаккадивских островов?
- Как-то не представлялся случай спросить их об этом. Известно лишь, что киты появляются вблизи Калпени в разные месяцы, но только в полнолуние. Кэтрин может тебе это подтвердить. Она видела китов живыми и рассказала об их самоубийстве в письмах. Что-то гонит китов через экватор в эти воды. Что-то заставляет их выбрасываться на берег. Заставляет умирать со вспоротыми о рифы животами... Валяться здесь такими, какими ты видишь их сейчас... Останься до следующего полнолуния, Teo! Сам увидишь самоубийство голубых китов...
- О'кей! Ты, сообразительный рыболов, одари ответом на загадку. Он, по-видимому, известен только тебе. Так почему голубые киты убивают себя?
- Они страдают от побочных явлений, Тео. Балтийский вирус, конечно, удлиняет жизнь. Но у тебя нет времени выяснить, к чему еще приводит заражение бессмертием. Ты так невероятно спешишь, что отказываешься от научного метода. Боишься постареть раньше, чем заразишься вирусом. И потому не соблюдаешь элементарного испытательного срока. Возможно, ты собираешься жить тысячи лет... Но что еще может с тобой произойти? Что случилось с этими бедными животными, которые не смогли выдержать удлинения жизни? Все, что ты сделал, ужасно. И скоро тебе и твоим конспираторам из Неаполя придется расплачиваться за легкомыслие...
Глушитель сработал эффектно - пистолет только слегка щелкнул. Звук походил на выковыривание земляничного зернышка, застрявшего в зубах. Пуля звонко взвизгнула, отрикошетив от ребра, и ушла в океан.
Айл рванулся вперед так быстро, как не доводилось и в молодые годы. Он достиг Делвина прежде, чем тот успел сделать второй выстрел. Они повалились на песок. Айл сверху. Ногой он придавил руку Делвина и руками схватил за горло и несколько раз ударил головой о большую кость. Делвин выронил пистолет. Айл подобрал оружие, отпустил Тео и встал на ноги. Пыхтя, он стал отряхивать песок со старых джинсов.
- Прости, это не очень вежливо...-сказал он, глядя на распластанного у ног человека с налитым кровью лицом. - Ты законченный болван! Очистив брюки от песка, Айл направился к коралловому домику. Кэтрин в ужасе отступила, увидев Айла в таком виде.
- Клем, что произошло? Ты ведь не убил?..
- Дай стакан лимонаду. Все в порядке, любовь моя. С ним ничего не случилось...
Клем уселся в тени и взял стакан. Его стало знобить. Кэт обычно не расспрашивала ни о чем и ждала, пока он расскажет сам. Она подошла к Айлу и обняла за шею. Вскоре через окно они увидели Делвина, который, пошатываясь, шел по дюнам. Не глядя в их сторону, он направился прямо к вертолету. С помощью пилота взобрался в машину. Через минуту заработал мотор, завертелись лопасти, и машина поднялась. Кэтрин и Клем молча смотрели, как вертолет поплыл над водой, выходя на курс. Звук мотора стал затихать, и вскоре черная точка растаяла в гигантском небе.
- Тео тоже своего рода голубой кит. Он приехал сюда, чтобы здесь потерпеть крушение...
- Тебе следует послать в Лондон телеграмму и рассказать обо всем.
- Ты права. А пока я поймаю несколько летающих рыб. Подозреваю, что они тоже способны подхватить инфекцию.
Кэтрин сняла темные очки и села рядом, с беспокойством глядя на Айла.
- Я не святой, Кэт. И никогда не говори мне об этом. Я, кровожадный лжец, должен был лгать Тео, объясняя, почему голубые киты идут к нашим берегам...
- А почему?
- Не знаю. Киты садятся на мель не только у нас. И никто не знает почему. Тео легко вспомнил бы эту истину, не будь он таким трусом.
- Понимаю, почему ты солгал ему. Ты лжешь людям, которых ты уважаешь. Моя мать поступала обычно так же.
Он засмеялся.
- Господь с ней, с твоей матерью... Я лгал, чтобы напугать Тео. Хочу предостеречь всех, кто узнает о бессмертном вирусе и захочет заразиться. Пусть задумаются: зачем требовать удлинения жизни, не прожив еще как подобает и отведенной? Тео забрал мою ложь с собой... А ты хотела, чтобы в твоей крови жил этот вирус?
Он снял очки и протер стекла носовым платком.
- Я - нет, - сказала Кэтрин.
- Мир накануне серьезных перемен, - продолжал Айл, - но они происходят медленно. Еще медленнее изменяются люди. Ложь моя должна затормозить процесс изменений. Человечество обязано подумать: а не ужасно ли бессмертие?! Надо ли приносить ему в жертву загадку смерти? А теперь как насчет купания?
Когда они переоделись, Кэтрин сказала:
- У меня вдруг появилась мечта, Клем. Я изменила свое мнение - хочу, чтобы мы оба жили так долго, как только можно. Жертвую смертью ради жизни!
Он кивнул в знак согласия и сказал просто:
- Конечно, ты права.
Они засмеялись и побежали вниз к плещущимся о берег волнам.
Сидя на берегу и натягивая ласты, Айл сказал:
- Тео приехал сюда, чтобы заставить меня молчать. Он, конечно, сильный человек. Но сегодня он не был таким. Надеюсь, ты догадалась, что в действительности он приехал увидеться с тобой. Полагаю, ему недостает партнерши в том бесконечном будущем, которое он открыл для себя.
Они вместе ныряли, распугивая рыб и пуская пузырьки воздуха под искрящейся поверхностью. Медленно плывя на боку, Айл направился в пролив, ведущий к открытому океану. Она последовала за мужем, радуясь, что ей суждено жить в другом измерении.
В 1992 году вышел сборник фантастики "Вирус бессмертия". В нем есть и, собственно, рассказ "Вирус бессмертия", и "Вы создали нас". Подозреваю, что автор "Дерева познания" был знаком с этим сборником или просто он попался ему под руку, и оттуда он и черпал текст для сшивания из лоскутов сего творения про черепашек.
Обычно после восхода первой луны Колдуна по
сещали видения. Он специально погружался в транс, это был один из способов его передвижения в пространстве и времени. После таких путешест
вий он, набравшись энергии, приступал к ка
ким-либо осознанным действиям, совершал по
ступки...
Он открыл было глаза и, произнеся магическое заклинание, закрыл снова. Перед ним простерся океан, весь до последней капли горящий в лучах солнца.
Затем Колдун увидел судно. Это был парусник, старинный корабль, входящий в узкий пролив меж коралловых рифов.
«Планета Земля»,— произнес неуловимо знакомый женский голос.
И тотчас Колдун увидел, как к причалу с крутого берега осторожно спустилась женщина. Ее сандалии громко стучали по гальке. Еще не видя ее лица, Колдун узнал в женщине-видении богиню древних друидов Кару.
Тем временем на причалившем судне колыхнулся линялый зеленый тент, защищавший от паля
щего солнца носовую часть палубы. Из-под тента появился бородатый высокий человек в очках с ме
таллической оправой. Лицо человека было лицом самого Колдуна. Улыбаясь женщине, человек спрыгнул на причал. С минуту они стояли непод
вижно и молча смотрели друг на друга.
Он с удовольствием отметил, что она безупречно красива.
— Кара! — произнес он.
И когда они обнялись, вдруг подумал: «Возможно, теперь удастся устроить так, чтобы она, Кара, навсегда осталась молодой... Лет хотя бы на шесть
сот-семьсот».
— Я должен вернуться на корабль,— сказал он.— Скоро освобожусь.
Человек с лицом Колдуна вернулся на судно. Женщина, надев очки, смотрела, как легко он двигался, и любовалась его манерой отдавать лако
ничные приказания.
Колдун, точнее — его двойник, руководил командой из восьми человек, и наблюдение за выгрузкой электронного микроскопа не мешало ему шутить со своими матросами. Вскоре на причале выросла груда коробок и чемоданов.
Женщина по имени Кара решила попасть в дом до того, как туда станут сносить груз. Она взошла по деревянным мосткам, проложенным через пески, и скрылась за дверью.
Большую часть груза разместили в лаборатории и на складе, находившемся рядом. Бородач нес дощатую клетку от старых апельсиновых ящиков. Сквозь решетку просовывали головы два странных существа с лицами друидов. Но здесь, на Земле, они звались иначе — «пингвины».
Колдун на мгновение открыл глаза, пытаясь зафиксировать в памяти это новое слово, явившееся ему в видении, но тотчас снова погрузился в транс.
Человек с лицом Колдуна прошел в дом через заднюю дверь. Дом представлял собой простое одноэтажное сооружение из коралловых глыб, крытое тростником. Он оглядел прохладную гостиную, подошел к окну и посмотрел на раскинув
шийся перед ним остров.
За окном он увидел ее, свою жену Кару, весело болтавшую с матросами из его команды. Улучив момент, он вышел и сказал:
— Тебе следовало бы поехать с нами, Кара!
Здесь мир кораллов и моря, там — льда и моря. Ты даже не можешь себе представить. Эта земля девственна! Она всегда принадлежит только себе и никогда — человеку.
Команда вернулась на корабль, а Колдун-бородач направился к хижинам местных жителей. Се
ление будто вымерло. На песке лежали ветхие лодки. Одинокая старуха сидела под пальмой, похожей на хобот слона, уставившись на оперение летучей рыбы, сохнувшей перед ней. Старухе было лень даже смахнуть мух, ползавших по слезящим
ся неморгающим векам. Все было мертво, кроме бесконечного океана. Даже облако, формой своей напоминающее гигантский шар, стояло неподвиж
но, будто на якоре.
Колдун (так и впредь будем величать этого человека — с прописной буквы) впервые подумал о ра
зумности безделья. Жизнь местных дикарей вполне соответствует их представлению о хорошей жизни. Скромные желания щедро удовлетворяет природа, и местные жители могут почти ничего не делать, ни о чем не заботиться.
«Кара приблизительно так же относится к жизни,— подумал Колдун.— Она способна изо дня в день бесцельно смотреть на пустынный горизонт или на какое-нибудь вечнозеленое дерево и полу
чать от этого удовольствие». Он же должен всегда что-то делать...
Колдун наклонил голову и вошел в большую хижину. Полный молодой хозяин, черный и лоснящийся, сидел за прилавком и ковырял в зубах. Увидев Колдуна, он встал и пожал ему руку.
— Наверное, рады возвращению?
— Не скрою, очень,— ответил Колдун.
— Вероятно, в тех местах, где вы были, очень
холодно даже в жаркое время года?
— Да, точно. А как здесь у тебя дела?
— Нормально... Недавно обнаружили столько рыбы...
— А какой? — заинтересовался Колдун.— Наверно, летающей?
— Да-да, много, очень много летающей рыбы. Других пород совсем не видно, а этой — миллионы.
— А киты появляются?
— В полнолуние.
Во время плавания в страну вечного Льда экспедиция Колдуна проводила интереснейшую работу. И сейчас, вернувшись домой, Колдун вдруг решил рассказать о ней Каре.
— Хочу поделиться с тобой одним секретом, Кара,— начал он.
— Лучше уж я сразу освобожусь от тайного бремени. Знаешь ли ты, Кара, что такое копеподы?
— Да, ты говорил о них. Рыба, не та ли?
— Это ракообразные, составляющие планктон,— сказал Колдун.
— Подсчитано, что индивидуумов копепод куда больше, чем всех других многоклеточных животных: человеческих существ, рыб, устриц, обезьян, собак и прочих. Размер копеподы близок к раз
меру рисового зерна. Копеподы чрезвычайно про
жорливы. Питаясь мельчайшими существами, они за сутки поедают их столько, что это количество сопоставимо с половиной их собственного веса. Копеподы, в свою очередь, поедаются одними из самых крупных животных — тигровой акулой и различными китами.
Во время путешествия, Кара, наблюдая за копепод ами, я открыл новое течение в океане. Оно в основном однородно и представляет собой узкий поток воды... Но это течение необычайно теплое. В этой теплой воде размножаются копеподы. И знаешь, как я назвал это течение? — улыбнулся Колдун.— Именем твоего первого мужа...
Кара произнесла с усмешкой:
— Очень глупая шутка.
— Почему же? — возразил Колдун.— Он был великий человек, более великий, чем, возможно, когда-либо стану я... А как хотелось бы!
Глаза его блеснули.
Снаружи волны шумно бились о рифы, навевая сон. Монотонный гул порождал чувство приятной расслабленности. Два пингвина, привезенные Колдуном, враскачку прохаживались в просторной клетке.
Колдун посмотрел на пингвинов и сказал:
— Уже поздно. Остальное расскажу тебе в другой раз.
— Расскажи сейчас,— настаивала Кара,— пока покормим птиц.
— Пингвины сыты.
Колдун задумчиво посмотрел на Кару.
— Я жадный человек,— сказал он,— хотя и стараюсь скрыть это, Кара. Я жадно хочу жить. Про
жить с тобой тысячи лет! Тысячу лет на Земле и столько же на других планетах, в Космосе. И это мое сумасбродное желание осуществимо, Кара... В так называемой Мировой системе кровообраще
ния родилась новая инфекция,— почти заговор
щицки произнес он.— Инфекция порождает осо
бый вид заболевания, которое называется долго
летием. Впервые этот микроб был выделен десять лет назад. А теперь... мы исследовали планктон и обнаружили, что копеподы несут особую форму того же микроба. Ученые не знают его происхож
дения.
— Но... все это выше моего понимания! — воскликнула Кара.— Что же этот микроб все- таки делает? Ты говоришь, он продлевает жизнь?
— Нет, пока еще нет. Насколько мне известно, пока нет.— Колдун кивнул на стол, где стояли приборы.— Я покажу тебе, как он выглядит, когда установлю электронный микроскоп. Микроб мал, но очень хитер. Сначала он находит хозяина, потом стремительно развивается в полости клетки. На первый взгляд его деятельность заключается в разрушении всего и вся. Он как бы угрожает жизни клетки. На самом деле, Кара, это уникаль
ный ремонтник. И очень эффективный! Пони
маешь, что это значит? Любая форма, зараженная им, способна жить вечно. Этот микроб-разруши
тель полностью перестраивает клетки, если нахо
дит достойного хозяина.
Оба известных мне достойных хозяина живут в воде: рыба и млекопитающее; сельдь и голубой кит.
Колдун заметил, что Кару знобит.
Немного подумав, она спросила:
— Ты думаешь, все сельдевые и киты бессмертны?
— Потенциально, да. Если, конечно, заражены микробом. Много сельди вылавливается, поедается, но оставшиеся будут размножаться от года к году, не расходуя жизненных сил. Животные, питающиеся сельдевыми, по-видимому, не под
властны микробу. Другими словами, микроб в их тканях существовать не может. Парадоксально, но таящий в себе секрет вечной жизни сам под по
стоянной угрозой вымирания...
— А люди? — прошептала Кара.
— Люди еще дальше от решения этой проблемы,— сказал Колдун.
— Зараженные микробом копеподы, движение которых я проследил, вышли из глубин на поверхность в стране Вечного Холода. Одно из моих открытий, Кара: есть еще существа, которые могут быть заражены. Например, пингвины...
Высочайший Колдун попытался снова поднять веки, на мгновение вырваться из состояния глубокого транса, чтобы зафиксировать в сознании новое для него слово. «Пингвины... Существа с лицами друидов... Это какой-то знак...». Но течение нес
ло его дальше и дальше, в бездонные дыры Кос
моса, к далекой планете со странным названием Земля...
— Птицы, которых ты видишь здесь, Кара,— сказал Колдун, кивнув в сторону дремлющих в клетке пингвинов,— бессмертны...
Кара стояла и смотрела на пингвинов сквозь ажурную решетку большой клетки. Птицы замерли на краю своего мини-водоема. Они проснулись и, не вынимая клювов из-под ласт, смотрели на женщину ясными немигающими глазами.
— Смешно, не правда ли? — усмехнулся Колдун.— Поколения людей мечтали о бессмертии. Но никогда не думали, что бессмертными окажут
ся пингвины. Как считаешь, есть резон подумать, как нам заразиться бессмертием от пингвинов? — Глаза Колдуна блеснули.— Это, конечно же, не
легко...
— Что ты имеешь в виду? — тихо спросила Кара.
— Ну как же... Нравственный вопрос. Способны мы как род или как особь к тысячелетней пло
дотворной жизни? Заслужили или нет долголетие?
— Ты думаешь, у сельди больше заслуг? — вздохнула Кара.
Колдун с удовольствием засмеялся.
— Ты попробуешь заразить этим микробом нас? — снова спросила Кара.
— Опасная попытка,— проговорил Колдун.— Это уже не моя область...
— Но ведь ты не намерен предоставить судьбу твоего открытия естественному течению событий?
— Нет, не намерен.
— Кто ты? — вдруг громко и отчетливо спросила Кара.
Колдун ничего не ответил.
Почти все население острова, омываемого бездонным океаном, глазело на приземление верто
лета. Большие пальмовые листья бились друг о дружку под ветром от лопастей винта. Как только винт перестал вращаться, из вертолета вслед за пилотом на землю выпрыгнул человек по имени Билл.
Билл был двумя-тремя годами старше Колдуна. Коренастый, с тонкими чертами лица, быстрыми глазами, он выглядел настолько же аккуратным, насколько Колдун, вернее, человек с лицом Колдуна,— неряшливым.
Билл подошел к Колдуну и поздоровался.
— Рад видеть тебя, Билли,— произнес Колдун.
— Здесь невыносимо жарко! — сказал Билли.— Ради бога, отведи меня в тень, прежде чем я изжарюсь. Как только ты это переносишь, не представляю...
— Привык,— коротко ответил Колдун.— Хочешь увидеть моих пингвинов?
— О-о-о! Не все сразу.— Билл явно не хотел вести разговор между прочим. В изящном светлом костюме он проворно зашагал к дому.
В дверях Колдун посторонился, дав гостю пройти вперед.
Кара ждала в гостиной. Если Билли и был смущен встречей со своею бывшей женой, то ни одним жестом не выдал этого.
— Как живешь, Кара? — спросил он.— Выглядишь ты отлично! Как к тебе относится твой су
пруг?
— Ты, очевидно, приехал сюда не для того, чтобы задавать нескромные вопросы, Билл,— сказала Кара.— Хочешь выпить?
Билл сжал губы. Помолчав, сказал:
— Здешние жители, островитяне, раздражают меня. Весь вертолет испятнан отпечатками пальцев. С тех пор, как возникло человечество, они ни на шаг не продвинулись вперед по пути цивили
зации. Тунеядцы в прямом смысле слова. Имеют все, что необходимо: рыбу и кокосовые орехи, растущие у самого порога. Даже этот чертов остров им построили коралловые полипы.
— Своим существованием мы тоже обязаны различным деревьям, растениям, животным и даже дождевым червям,— заметила Кара.
Билл улыбнулся:
— Я не разделяю твоей сентиментальной теории, Кара... и твоей привязанности к этому острову.
— А ведь мы и не приглашали тебя сюда, Билл,— резко сказала Кара.
Появился супруг Кары, человек с лицом Колдуна. Он присел рядом с Карой, и некоторое время все трое молчали, рассматривая друг друга.
— Зачем ты приехал? — спросил Колдун.
Вдруг Билл схватился за пистолет, висящий у него на ремне.
Колдун резко встал.
— Сядь! — приказал Билл.— Сядь и слушай. Если не хочешь, чтобы в скором времени газеты сообщили, что во время купания между тобой и акулой не было достигнуто взаимопонимания. Ты не то делаешь, приятель. Но ты можешь жить спокойно, если будешь вести себя благоразумно. Что тебе нужно?
— Это тебе что-то нужно. Лучше объясни все по-порядку.
— Я не знаю о твоей затее воспользоваться микробом бессмертия. Я тоже занимаюсь этой пробле
мой... Объясни, как купить твое молчание?
Колдун посмотрел на Кару. Понял, что она сбита с толку. Перед нею стояли два человека, жизни которых сплелись с ее собственной жизнью.
Колдун сказал:
— Билл, почему ты думаешь, что разговор между нами может проходить только под дулом писто
лета?
— Потому что мы — похожи... Мы с тобой одно целое... У нас общий путь. Но идти по этому пути может только один из нас.
— О чем ты говоришь, Билл? — подняла глаза Кара.
— Я говорю о пути в вечность! — выпалил Билл.
— Если так — убирайся! — Кара быстро взяла пистолет за ствол и, выхватив его, с отвращением отшвырнула в угол комнаты.
Билли решил игнорировать Кару — это был единственный путь сохранить чувство собственного достоинства. Он обратился к Колдуну:
— Ты это серьезно? Ты действительно настолько глуп, что не понимаешь, о чем я говорю?
Кара подошла к Колдуну и, не глядя на Билла, произнесла:
— Билл, тебе лучше отправиться домой. Мы здесь не любим тех людей, которые нам угрожают.
— Оставь, Кара,— сказал Колдун.— Давай-ка все же выясним, какую гениальную идею он вынашивает.
— Что же ты задумал, Билл? — спросила Кара.— Что-то ужасное? И это касается меня, ведь верно?
Настойчивость Кары возвратила Билли самоуверенность.
— Нет, Кара, нет! Тебя это совсем не касается. К тебе я давным-давно потерял всякий интерес. Гораздо раньше, чем ты ушла от меня...— Билл тяжело встал и подошел к карте Мира, висевшей на стене.— Взгляни-ка сюда,— сказал он, обращаясь к Колдуну.— Ты проследил свой микроб бессмертия на всей поверхности океана, кроме одного места, одного моря...— Он ткнул указатель
ным пальцем в карту.— Вот это место. Ты еще ни о чем не догадываешься?
Колдун нахмурился.
— Насколько я знаю, в северном полушарии нет пингвинов,— сказал он, взглянув на место, куда указывал Билл.
— Ты никогда не видишь того, что творится у тебя под носом!— засмеялся Билл.— Я нашел способ заражать микробом бессмертия людей... Вот и все! — сказал Билл.— А ты все носишься со своими пингвинами... Нет-нет, тебе никогда не об
ставить меня! Никогда! В моих руках будут судь
бы всего человечества.
— Как же ты добился этого? — уязвленно спросил Колдун.
— Циркуляция крови!
— Что?
— Ничего. Это не имеет значения. Это просто метафора.
— Билл... Неужели... Ты и сейчас... Ну, то есть... он у тебя в крови? — воскликнула Кара.
— Не бойся назвать это своим именем, Кара,— сказал Билл.— Да, у меня в крови микроб бессмертия.
Колдун задумался. Наконец сказал:
— Ты, Билл, конечно, настоящий ученый. Но и настоящий авантюрист.— Я, разумеется, понимаю, что теоретически допустимо привить микроб человеку. Мы с Карой недавно говорили об этом. И зна
ешь, что пришло в голову? Ведь никто не чувствует себя нравственно готовым отвечать за собственную психическую жизнь на протяжении, ну, скажем, нескольких сот лет...
— Детский лепет! — сказал Билл и направился в дальний угол комнаты, чтобы поднять с пола пистолет.
Но прежде, чем Билл успел положить оружие в карман, Колдун перехватил его руку.
— Я пристрелю тебя! — крикнул Билл.
— Отдай пистолет, и тебе не придется подвергать себя искушению,— ответил Колдун.— Ты хо
чешь сохранить в тайне секрет микроба бессмер
тия, не так ли? — спросил он у Билла.
— Я храню это в тайне уже пять лет. Не один я. Сейчас нас пятьдесят. В большинстве — мужчины. Лишь несколько женщин. И прежде чем секрет перестанет быть секретом, мы станем еще более могущественными. Нам нужно всего несколько лет... Через пять лет мы станем диктовать наши условия всему миру, а лет через семь я буду править Вселенной!
— Ты сумасшедший!—воскликнула Кара.— V Твой путь — путь к гибели...— Но, тотчас взяв себя в руки, она предложила: — Пойдем, Билл, я покажу тебе китов.
Билл посмотрел долгим взглядом на нее, затем на Колдуна как бы размышляя, принесет ли ему прогулка какую-нибудь полезную информа
цию. И, очевидно, решил, что принесет. Встал и по
шел за Карой и Колдуном.
После темной комнаты яркое солнце ослепило. Вокруг вертолета все еще гудела толпа, засыпая вопросами пилота.
Кара, Билл и Колдун прошли мимо. Не останавливаясь, Кара вела мужчин прямо на северо-запад
ную оконечность острова. Берег был крут, они не могли видеть ничего, кроме остовов старых кораб
лей. Корабли эти казались еще более старыми и безобразными из-за туш, лежащих на берегу. Пять погибших китов. Два выбросились на берег недав
но и еще не успели сгнить. Светились черепа и кости в тех местах, где местные жители вырезали мясо. Три кита лежали здесь уже давно. От них не осталось ничего, кроме скелетов да лохмотьев пересохшей кожи, при легком бризе вспучиваю
щихся на реберных костях подобно занавескам.
— Зачем ты привела меня сюда? — вспылил 1 Билл. Его массивная челюсть нервно двигалась.
— Преподать урок жизни,— ответила Кара.— Ради твоего же блага. Ради блага всех нас,— добавила она, взглянув на Колдуна.— Посмотри на работу времени, Билл... Самые крупные существа, обитающие на планете Земля... Посмотри на их скелеты!
Билл шагнул в огромную клетку и, когда случайно задел локтем кость, та заскрипела подобно ста
рому дереву.
— Сердце билось как раз здесь, Билл..— сказала Кара.
— Я не понимаю, зачем все это,— хмыкнул Билл.
— Пять гигантов гниют здесь, может быть, потому, что в далеких северных водах они заразились микробом...
— Что?!
— Послушай меня, Билл! — заговорила Кара.— Я видела многих китов живыми и могла бы подробней рассказать об их самоубийстве... Но не стану... Не сейчас... Послушай, Билл... Ведь что-то гонит китов, что-то заставляет их выбрасываться на берег. Заставляет умирать со вспоротыми о рифы животами... Валяться здесь такими, какими ты их видишь сейчас. Останься до следующего полнолуния, Билл, и ты увидишь самоубийство голубых китов...
— Ну, и почему же киты убивают себя? — спросил Билл, глядя на Кару.
— Они страдают... Страдают, Билл... Страдают, заразившись микробом бессмертия. Конечно, этот микроб продляет жизнь. Но мы не можем сказать, к чему приводит заражение бессмертием. Ты боишься состариться раньше, чем заразишься микро
бом, Билл... У тебя как бы не хватает времени до конца проверить его действие... Возможно, ты собираешься жить тысячи лет... Возможно, так и будет... Но мало ли что еще может с тобой про
изойти? Что случилось с этими бедными животны
ми? Все, что ты сделал, Билл, это ужасно. И по
верь, тебе еще придется расплачиваться за свое легкомыслие...
Глушитель сработал как нельзя лучше — пистолет лишь легонько щелкнул. С таким звуком вы
ковыриваешь земляничное зернышко, застрявшее в зубах. Пуля взвизгнула, срикошетив от ребра, и ушла в океан.
Колдун рванулся вперед. Он достиг Билла прежде, чем тот успел сделать второй выстрел. Оба по
валились на песок. Колдун — сверху. Ногой он уперся Биллу в живот, руками схватил его за гор
ло. Затем несколько раз ударил головой о большую кость.
Кара смотрела на поединок мужчин, так схожих друг с другом, мужчин, ведущих спор за обладание феноменом бессмертия. Бессмертия... Через несколько минут все было кончено. Колдун встал, подобрал оружие.
Кара в ужасе отступила.
— Скажи... ты... ты ведь убил?
Бессмысленная улыбка скользнула по лицу Колдуна.
— Все в порядке, Кара,— спокойно сказал он.— Давай стакан лимонада. Это был тоже своего рода голубой кит. Он приехал сюда, чтобы совершить самоубийство...
Кара с беспокойством посмотрела на Колдуна. Он словно прочел ее мысли.
— Я не святой, Кара. Я никогда им не буду. Лучше скажи... Ты хотела бы, чтобы в твоей крови жил этот микроб бессмертия?
Кара пошатнулась. Она увидела перед собой лицо Колдуна со сверкающими глазами.
— Я — нет...
— А я хотел бы... Я сделаю тебя бессмертной, Кара... И себя... Мы будем жить и воплощаться вечно... Ты слышишь, вечно!
Они вошли в плещущий солнцем безбрежный океан. Кара ступала безотчетно, словно вдруг утратила волю.
— Конечно, ты прав,— сказала она.
Колдун, держа за руку Кару, плыл все дальше и дальше в открытый океан. Она подчинялась ему, радуясь, что ей суждено жить в другом измерении. Над их головами проплывали облака, точь-в-точь похожие на разноцветные детские воздуш
ные шары...
Высочайший Колдун очнулся. Его подземный Дворец был полон ядовитых испарений, с помощью которых камергер вызвал злых духов.
— Микроб бессмертия... пингвины... друиды,— бессвязно бормотал Колдун.
— Записываю,— подскочил камергер.— Что вы сказали, Высочайший?
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Ожидая, пока его спасут, он находился в главном салоне. Вокруг него плавало более дюжины тел, но два из них особенно привлекали его внимание, когда он тяжело передвигался в космическом скафандре с ботинками на магнитной подошве. Он не мог удержаться, чтобы не заглянуть в их лица, распухшие и искаженные.
Услышав глухой удар фланца стыкующей трубы патрулирующего космического корабля о корпус, он подошел к выходному люку. Несколько минут он уже был на патрульном космическом корабле "Поллакет", и ему помогли снять скафандр. Все, что он пережил, наконец сказалось - он потерял сознание.
Капитан Стюарт - командир "Поллакета" - вошел в каюту и, представившись, опустился в мягкое кресло.
- Возможно, каюта показалась вам не совсем уютной, - начал он, - но у нас не так часто бывают посетители, и к тому же они долго не задерживаются. Должно быть, вся эта история, мистер Логан, плохо подействовала на вас?
- Да, очень плохо, - кивнул Логан.
- Я бы не хотел сейчас вас беспокоить, но мне необходимо задать вам несколько вопросов.
- Да, конечно. Сейчас я чувствую себя немного лучше.
Наступила минутная пауза.
- А теперь, мистер Логан... - капитан затянулся сигаретой, - вы путешествовали один?
- Нет, с женой, - ответил Логан, немного помедлив.
- Извините, а вы не расскажете мне, как все это случилось?
- Вы же знаете все эти обычные правила безопасности. Перед вылетом на Земле все должны пройти соответствующую подготовку, которая включает в себя умение надевать космический скафандр. Я не смог проделать это вместе с остальными пассажирами, так как сильная мигрень свалила меня в постель на несколько дней. Поэтому я решил примерить скафандр в своей каюте во время полета. Неожиданно свет погас, - продолжал Логан. - Я осторожно выбрался в коридор и услышал, как люди разговаривают, смеются, но, казалось, никто особенно не обеспокоен. Затем раздался какой-то свистящий звук, и голоса сразу замолкли... Я пробрался в салон, где оставил жену, когда ушел в каюту примерять скафандр. В свете, отраженном от Земли, проникающем через транспексовые иллюминаторы, я увидел "плавающих" по салону людей. Все были мертвы.
Приглядевшись более внимательно, я заметил, что один из иллюминаторов разбит. Я сразу же включил сигнал тревоги, а затем направился вдоль салона, чтобы посмотреть, жив ли кто-нибудь из команды. Но все были мертвы. Тогда я вернулся в салон. Там я нашел осколок метеорита, застрявший в сиденье одного из диванов. Вокруг плавали осколки транспекса. Мне ничего не оставалось, как сидеть и ждать. Время тянулось бесконечно долго. Бесконечно долго.
- Вы разбили предохранительное стекло, за которым находился рубильник включения аварийной тревоги, как только поняли, что случилось?
- Конечно.
Стюарт выдвинул ящик стола и, вынув слегка помятую пачку сигарет, протянул ее Логану. Тот покачал головой:
- Я не курю.
Стюарт зажег сигарету и спросил, слегка откинувшись в кресле:
- А чем вы занимаетесь, мистер Логан?
- Моя специальность? Я инженер одной из космических станций "Экватор-3".
- Вы давно женаты?
Логан взглянул на него.
- Полагаю, вы слишком безжалостны, капитан Стюарт. Разве вы забыли, что тело моей жены еще "плавает" там, в "Астарте"?
- Когда мы будем в Детройте, - сухо прервал его Стюарт, - вы можете написать официальную жалобу. А сейчас я хотел бы, чтобы вы ответили на мои вопросы. Вы давно женаты?
Логан поджал губы.
- Пять лет.
- Работа на космической станции позволяет вам находиться на Земле только один месяц из четырех. Я прав?
- Да.
- Женщины чувствуют себя одинокими, когда три месяца из четырех вынуждены оставаться дома одни. Некоторые из них стараются что-то придумать. Может, как раз это и случилось с миссис Логан?
- Ваше поведение просто оскорбительно! - взорвался Логан. - Командиры патрульных кораблей имеют достаточно широкие полномочия, но в данном случае я не считаю нужным отвечать на ваши вапросы!
Он поднялся.
- Извините.
Стюарт с силой выпустил дым сквозь зубы.
- Оставайтесь на месте, мистер Логан! Я собираюсь арестовать вас. Когда я посчитаю нужным, я больше не буду задавать вам вопросов. Я просто хочу знать мотивы совершенного вами преступления. Конечно, на Земле будет подробное расследование, но до этого еще пять дней. В течение этих пяти дней вы в моей власти. Мне предоставили достаточную свободу действий по отношению к заключенным. Вот почему я задаю вам "ненужные" вопросы.
Голос Логана звучал спокойно и даже безразлично.
- А по какому обвинению вы собираетесь арестовать меня?
- По многим пунктам. А точнее говоря - семьдесят восемь пунктов по обвинению в преднамеренном убийстве.
- Вы просто сумасшедший.
- Это был отличный план, мистер Логан. По крайней мере, вы продумали все детали. Ведь это так легко, работая на космической станции, подобрать метеорит подходящего размера. Вы положили его в чемодан вместе с осколками транспекса. Вы ускользнули от предварительного опробования скафандра на Земле, сославшись на мигрень, так что у вас был отличный предлог примерить его в своей каюте в нужное время. Оставив свою жену в салоне, вы укрепили взрывное устройство небольшой силы на стекле иллюминатора, предусмотрительно задернув его шторкой. Затем вы вернулись в каюту и надели скафандр. Вы подождали, пока произошел взрыв, затем вы пробрались в генераторное отделение и повредили основной генератор. Вы включили сигнал тревоги, и после этого вам только оставалось разбросать транспекс в салоне и подбросить метеорит. Вы, наверное, сделали много расчетов перед этим - расчет траектории полета метеорита и тому подобное.
- Должно быть, ваша работа развивает воображение, капитан, - холодно произнес Логан. - Правда, не в очень приятном направлении.
- Все несчастье в том, - невозмутимо продолжал Стюарт, как бы не замечая реплики Логана, - что вы проявили слишком много заботы, когда дело коснулось вашей шкуры. Чтобы быть в полной безопасности, вы забрались в скафандр задолго до взрыва, минут за десять. Затем, прежде чем поднять тревогу, чтобы вас спасли, вы повредили основной генератор. А это отняло у вас много времени. Мы приняли сигнал тревоги в 5.07, а подобрали вас в 10.59. Я также заметил еще кое-что. Каждый кислородный баллон на скафандре рассчитан ровно на час. Если бы вы надели скафандр перед самым столкновением с метеоритом, то к моменту, когда мы обнаружили вас, на исходе должен был быть шестой баллон. А у вас кончался седьмой.
- Да, я действительно обманул вас относительно времени, когда надел скафандр, - объяснил Логан. - Я надел его приблизительно за четверть часа до столкновения. Из-за моей работы на космической станции я испытываю постоянное кислородное голодание. Поэтому я захватил лишний баллон. Не всегда хочется признаваться в этом, особенно в таком положении. Конечно, мне следовало бы сказать об этом раньше.
Усмехнувшись, Стюарт взглянул на него.
- Вы быстро соображаете. Однако перед тем, как мы сняли "Астарт" с орбиты, я послал ребят проверить иллюминаторы корабля снаружи. Неподалеку от "Астарта" были обнаружены осколки транспекса. - Он выдвинул ящик со стола и достал несколько кусков транспекса. - Это, бесспорно, доказывает, что транспекс выброшен взрывом изнутри.
- Эта шлюха... - процедил Логан, растерянно взглянув на осколки, лежащие на столе. - Она хотела провести отпуск на Марсе, потому что он летел туда. Она даже там не могла обойтись без него. Я узнал, что он тоже купил билет на "Астарт". Для меня это была удачная возможность рассчитаться с обоими. - Зловеще улыбаясь, Логан поднял глаза на Стюарта. - И я избавился от них!
Капитан нажал кнопку на столе.
- Я арестую вас, Барри Логан, по обвинению в преднамеренном убийстве. Семьдесят восемь человек! Десять из них - дети! Капитан "Астарта" Райдаск был моим старым другом. До Детройта еще пять дней, но обещаю, что они не будут для вас приятным путешествием.
Логан пожал плечами. Дверь открылась, и дежурный вывел его.
- Впервые я жалею, что у нас отменена смертная казнь, - жестко сказал Стюарт.
Члены жюри были людьми, а судья - робот. Немедленно после оглашения решения присяжных заседателей о виновности обвиняемого Логана проводили в камеру, и он сидел, глядя на голые стены, слушая фразы, доносившиеся из маленького черного репродуктора, укрепленного у самого потолка.
- Вас нашли виновным, Логан, в преднамеренном убийстве. Такое чудовищное преступление не было известно среди людей более ста лет. И даже самая строгая кара, предусмотренная современным законодательством, будет слишком мягкой для вас. Из ревности вы расправились с женой и ее любовником и в стремлении совершить это преступление не пожалели жизни семидесяти шести других человеческих существ. Вы совершили эти дополнительные убийства просто для того, чтобы обезопасить себя от последствий первого преступления.
Слова, доносившиеся из репродуктора, не действовали на Логана. Он просто слушал звуки, не вникая в их смысл.
- Смертная казнь была отменена еще в двадцатом веке. Но преступления все же еще случались, и убийц заключали на долгие сроки в места, где концентрировались отбросы общества. Однако такое положение дел оказалось неудовлетворительным. После изобретения средств, с помощью которых можно было перемещаться во времени, было найдено решение.
Логан безразлично слушал голос, доносившийся из репродуктора. Здесь не было ничего нового. Тексты обвинительных заключений были запрограммированы еще сто пятьдесят лет тому назад, и их выслушивал каждый обвиняемый в серьезном преступлении, которому выносили приговор - изгнание во времени. Уже давно никто не изменял этой программы.
- В будущее нельзя попасть - только в прошлое, - продолжал голос монотонно. - И движение может быть только в одном направлении - назад. Это дает возможность обществу избавиться от людей, недостойных быть его членами.
- Барри Логан, - продолжал голос судьи-робота. - Ваше преступление, как уже говорилось, чудовищно, и для него мы не нашли в законах подходящего наказания. В вашем случае трудно подобрать период во времени и пространстве, куда вас можно было бы сослать.
- Почему трудно?! - не в силах больше сдерживаться, закричал Логан. Почему вы так долго тянете?!
- С этого момента, - ровным голосом продолжал робот, - двадцать второй век выбрасывает вас. Вы никогда больше не увидите людей вашего века. Через несколько мгновений камера наполнится гепнаном, и вы уснете. Вам будет дана такая доза гепнана, что вы не сможете ничего объяснить людям того периода, куда попадете. Вы ничего не сможете рассказать им об их будущем. Вы будете одеты соответственно времени, и, если обстоятельства потребуют, вы получите знание языка. Когда вы проснетесь, вы уже будете в прошлом. Когда вы поймете, в каком месте и в каком веке вы находитесь, то из истории узнаете, что вас ожидает.
Логан хотел закричать, протестовать, что это несправедливо, если он будет знать свою судьбу заранее, но, взяв себя в руки, промолчал.
- Логан, двадцать второй век выбрасывает вас. Теперь вы уснете.
Все еще глядя на репродуктор, он услышал легкий свистящий звук. Это через клапаны в потолке начал поступать гепнан. Логан почувствовал резкий запах и впал в забытье.
Люди. Они столпились вокруг, сбившись в плотную массу. Они несли его как какую-то песчинку. Туннель. Лестницы, двигающиеся вверх. Его ноздри подергивались от запаха потных человеческих тел. На нем была какая-то странная одежда и вместо привычных контактных линз на носу были два стекла, укрепленные в странной раме, опирающейся на нос. Он заморгал, стараясь привыкнуть к этому неуклюжему прибору. Лестница вела в холл, из которого он вышел на улицу с непривычно интенсивным движением. Слева стоял киоск, в котором продавали, как ему показалось, журналы и газеты. Логан протолкался вперед сквозь толпу. Засунув руки в карман, он нащупал монеты. Одну из них он протянул киоскеру и взял газету. Его пальцы дрожали, когда он просматривал ее.
Газета называлась "Нью-Йорк Геральд Трибюн". Год был 1953.
Люди оглядывались, услышав, как он дико закричал...
Самое, наверное, классное тут. В оригинале преступник так отвечает по поводу своей специальности:
Но Колдун, сделав несколько глубоких вдохов, словно наслаждаясь запахом ядовитых газов, сно
ва погрузился в забытье. Он путешествовал во Времени.
Океан вздымался и бурлил... Фиолетовые, алые шары облаков падали вниз, обращаясь в пузыри бурлящей, клокочущей лавы. Вокруг Колдуна плавало множество тел. Он, не в силах удержаться, то и дело заглядывал в их лица, распухшие и иска
женные.
Вдруг он услышал над собой чей-то голос:
— Должно быть, эта история, Высочайший, не лучшим образом подействовала на вас?
— Да, не лучшим,— отозвался Колдун.
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
— Да, конечно...
Колдун никак не мог вспомнить, чей это голос.
Наступила минутная пауза.
— Итак, Высочайший, скажите: вы путешествовали один?
— Нет, с женой.
— Извините, а вы не расскажите мне, как все это случилось?
Наконец-то Колдун понял, кому принадлежит этот голос. Это был голос Лео. Одного из черепашек, светящихся черепашек ниндзя. Но пораз
мыслить об этом ему больше не удалось.
— Итак? — требовал Лео.
— Свет в нашем космическом корабле погас...— начал как бы оправдываться Колдун.— Я вышел в коридор. Затем раздался какой-то свистящий звук. Возвратившись в салон, где оставил жену, я, когда зажегся свет, увидел ее мертвой... Осмотревшись, заметил, что один из иллюминаторов разбит. Потом нашел осколок метеорита на сидении' дивана. Мне ничего не оставалось, как сидеть и ждать. Время тянулось долго...
— Вы разбили предохранительное стекло, за которым находился рубильник аварийной тревоги, как только поняли, что случилось?— спросил Лео.
— Конечно.
— А чем вы вообще занимаетесь, Высочайший?
— Я был правителем Вселенной.
— Недурно... Вы давно женаты?
— Не помню... И вообще не считаю нужным отвечать на такие вопросы...
Колдун поднялся.
— Оставайтесь на месте, Высочайший! Я пришел судить вас.
Голос Лео звучал спокойно и даже отстраненно.
— А по какому праву? — вздрогнул Колдун.
— По закону Вселенной,— сказал Лео.
— Ты сумасшедший!
— Это был отличный план, Высочайший! — с иронией в голосе сказал Лео.— По крайней мере продумали все детали. Подобрали метеорит нужного размера. Оставили жену в салоне в нужное время: после того, как укрепили взрывное устрой
ство небольшой силы на стекле иллюминатора и предусмотрительно задернули его шторкой. Затем, вы вернулись в свою каюту и произнесли соответ
ствующие заклинания, чтобы обезопасить себя. Вы
ждав, когда произойдет взрыв, пробрались в генераторское отделение и повредили основной сол
нечный генератор...
Вы, наверное, сделали много расчетов, Высочайший, перед этим: расчет траектории полета метео
рита и тому подобное.
— У тебя богатое воображение,— холодно произнес Колдун.
— Все несчастье в том,— невозмутимо продолжал Лео,— что вы проявили слишком много заботы о себе самом... Чтобы быть в полной безопасности, вы не только произнесли ваши дьявольские закли
нания, но и забрались в скафандр задолго до взры
ва, минут за десять. Затем уже повредили генера
тор. Мы, черепашки, приняли сигнал тревоги в пять ноль семь, а подобрали вас в десять пятьдесят. Я заметил еще кое-что. Каждый кислородный бал
лон в снаряжении скафандра рассчитан ровно на час. Если бы вы, Высочайший, надели перед самым столкновением с метеоритом, то к моменту, когда мы обнаружили вас, на исходе должен был быть шестой баллон. А у вас?
— Да, я действительно не прав относительно времени, когда надел скафандр,— усмехнулся Колдун.— Я надел его приблизительно за четверть часа до столкновения. Знаете, работа с ядовитыми парами... Я часто испытываю кислородное голодание.
— Вот как? — улыбнулся Лео.
— Именно.
— Что-то впервые слышу об этом.
— Я захватил с собой лишний кислородный баллон. Не всегда хочется признаваться в своих слабостях.
— Вы быстро соображаете, Высочайший,— сказал Лео.— Однако перед тем, как мы сняли ваш корабль с орбиты, я послал Дона и Рафа проверить иллюминаторы корабля снаружи...
Колдун перебил его:
— Эта шлюха! — закричал он не в силах сдержать себя.— Она даже в полете не могла обойтись без него... своего первого мужа... Снова завела со мною разговор о нем... Я решил рассчитаться с ней! Для меня это была прекрасная возможность! — Зловеще улыбаясь, Колдун поднял глаза на Лео: — Теперь-то, наконец, я избавился от нее. Я отомстил.
Лео сказал:
— Я буду судить Вас, Высочайший, по обвинению в преднамеренном убийстве. Всего на вашей совести семьдесят восемь убийств! Среди них есть птицы, звери, растения, дети.
Колдун пожал плечами.
— Впервые я жалею, что у нас, в Космосе, отменена смертная казнь,— закончил Лео.
Членами суда были Дон, Раф, Микки. Судья — Лео.
— Вас нашли виновным, Высочайший, в преднамеренном убийстве. Такое чудовищное преступ
ление предполагает по Закону Звезд самую выс
шую кару. Из чувства ревности и самолюбия вы расправились со своею женой... На вашей совести жизни семидесяти восьми живых существ. Вы со
вершили ряд убийств... Когда-то мы заключали убийцу на долгие сроки в места, где концентриро
валась отрицательная энергия. Однако теперь, со
образуясь с последними достижениями науки, мы выносим вам другой приговор — изгнание во Вре
мени.
— Что это значит? — вздрогнул Колдун.
— В будущее вам больше не попасть. Только в прошлое. И движение волн, Высочайший, будет для вас возможно только в одном направлении — назад, к своей памяти... С этого момента,— продолжал Лео,— вы уснете. Через считанные мгнове
ния капсула-шар, в который вы будете посажены, наполнится гепнаном. Вам будет дана такая доза гепнана, что вы не сможете ничего объяснить жи
вым существам того периода, той планеты, куда попадете. Вы ничего не сможете рассказать им об их будущем. Когда проснетесь, вы уже будете в прошлом.
Колдун хотел закричать, запротестовать, что это несправедливо, но затем, взяв себя в руки, промолчал.
— Итак, Звездный Мир, весь Космос Будущего выбрасывает вас! — заключил Лео.
Послышался легкий свистящий звук. Это через клапаны огромного шара-капсулы, в которую был заключен Высочайший Колдун, начал поступать гепнан. Колдун почувствовал резкий запах и впал в забытье.
Пробудил Колдуна звук его собственного голоса. Голос шел из колеблющегося прямо перед ним огромного зеркала. Оттуда же смотрели на Колдуна три пары глаз — его собственных глаз, запе
чатленных в различное время.
Колдун прекратил колебательное движение зеркала, и все три отражения тотчас слились воедино.
Камергер в это время заполнял подземный Дворец едкими клубами паров, трансформирующихся в различные уродливые образы.
— Я чувствую,— сказал Колдун, втягивая носом ядовитые испарения,— я чувствую, что станов
люсь все сильнее и сильнее, а черепашки ниндзя все слабее...
А у "Минска" ответ таков:
- А чем вы занимаетесь, мистер Логан?
- Моя специальность? Я инженер одной из космических станций "Экватор-3".
- Вы давно женаты?
— А чем вы вообще занимаетесь, Высочайший?
— Я был правителем Вселенной.
— Недурно... Вы давно женаты?
"Минск":
Он был здесь два раза – раньше – для нового впечатления, от которого осталось у него несколько одиноких мыслей, – он не сумел бы их выразить. Твиль говорил, что здесь нельзя долго смотреть вниз без риска отползти прочь на четвереньках, так как начинало тошнить. Но Фицрой побывал первый и второй раз в том особенно не располагающем к гипнотической впечатлительности вялом и безжизненном настроении, когда душа, подобно водяному шарику, катающемуся по раскаленному добела железу, – двигается, не испаряясь. К тому же подготовленный человек многое переносит иначе. Но все-таки тогда он как бы постоял перед направленным дулом.
Смотря вперед, можно было вначале подумать, что стоишь на краю озера с неверными отражениями берегов, искаженных и мрачных благодаря прозрачной тьме неподвижной воды. Но едва взгляд погружался в обманчивую поверхность провала, противоположный край которого явил бы движущуюся по нему фигуру всадника мельканием неразличимо малого смешанного пятна, как горизонтальная перспектива, мгновенно утратив для пристукнутого внимания всякое значение и размеры, сплывала облачной тенью, оставляя с глазу на глаз бездну и изменившееся лицо смотрящего.
На том месте, где остановился Фицрой, очерк пропасти достигал полутора миль в длину и около полумили в ширину. Ее стены со всех сторон и во всех направлениях были совершенно отвесны, касаясь в неосвещенной глубине огромной, как ночная равнина, тени, скрывающей вертикальное пространство неуследимого протяжения. Этот подземный мрак был как бы отражением черного неба, какое видят аэронавты, подымаясь на удушливую высоту воздушных границ. Всматриваясь до боли в глазах, можно было различать степень его спущения лишь по соседним изгибам отвеса, где исчезающие вниз стены, уходя от лучей, мерцали все тусклее и глуше, пока угрюмые сумерки не останавливали исследования раскинутым в страшной глубине мраком.
Столетия опасных передвижений, утрамбовав и сравняв обрывки естественного карниза, тянувшегося по левой стороне скал, образовали узкую тропу, оступившись по которой шага на два в сторону пропасти человек мог только пожелать иметь крылья. Ступив на эту тропу, Фицрой невольно стал дышать глубже и медленнее, как это делаем мы при встречном ветре, – ощущение своего тела достигло силы самовнушения; бессознательно его плечо все время касалось скалы, и он особым усилием отталкивал непрекращающееся впечатление тихого, как бег маятника, позыва взглянуть вниз. К тому времени его нервы были напряжены, как в крупной игре.
Он медленно обошел выступ, впадину и стал приближаться к щели, за аркой которой тропа тянулась еще не более как на триста футов, круто заворачивая в ущелье. До сих пор дорога Фицроя была лишена каких бы то ни было указаний, здесь их не могло и быть, ибо тропа пока что являла прихотливую, но вполне устойчивую поверхность. На всякий случай он тщательно осматривал скалы, но не открыл нигде надписи о которой говорил Твиль.
Она остановила его, когда он прошел щель.
Но здесь, как видите, использовано совсем мало и видоизменено. Можно сказать, что почти ничего не взято. И в частности потому, что прямо сюда же автор прилепил кого бы вы думали? Верно, опять Грина! На этот раз его произведение "Зурбаганский стрелок". Опять же, автор "ДП" вырывал куски, но если вы сравните два следующих фрагмента, то увидите первоисточник:
Опустившись в глубокий провал, между горными хребтами, черепашки тотчас принялись исследо
вать его.
— Я тут бывал,— сказал Раф,— но у меня в памяти почти ничего не осталось. Знаю, что здесь, на черной глубине, нельзя долго смотреть вниз, не то риск есть отползти прочь на четвереньках.
— Почему? — спросил Микки.
— Тошнит...
Стены трещины, ведущей в мир вечных сумерек, были совершенно отвесны. Казалось, в неосвещенной глубине скрывается вертикальное простран
ство недосягаемой протяженности. Мрак был как бы отражением черного неба.
Первым спускался Лео. Его плечо все время касалось скалы, и он не без усилия отвергал постоянные позывы глянуть вниз. Его нервы были напряжены, как в крупной игре.
Он медленно обогнул возникший на пути выступ: за темной аркой из камней была какая-то тропа. Она круто поворачивала в ущелье.
Отбрасывая ногой камни, чтобы не поскользнуться на этом выпуклом карнизе, Лео на миг остано
вился.
— Дальше надо ползти,— сказал он друзьям.
Черепашки ползком, друг за дружкой, одолели опасную тропу и внезапно оказались в новом пространстве.
Унылая местность, которой впору бы в сумрачный день служить вестибюлем ада, кончилась.
— Мы на свободе? — неуверенно поинтересовался Микки.
— Да, интересно, куда мы попали,— протянул Раф.
Они пробирались теперь в зарослях. Кругом было полно ям, поверженных бурей деревьев.
— По-моему, мы приближаемся к новой трещине,— сказал Лео.
— Какой трещине? — переспросил Раф.
— Которая приведет нас к Колдуну.
— Тогда не мешало бы сразу исследовать ее,— предложил Донателло.— Этот Высочайший живет, словно крот... Во всех измерениях...
— Ладно, не будем терять сил на пустую болтовню,— сказал Лео.
Он то и дело нагибался, присматриваясь к каменистым осыпям, поросшим кустами, и у одной из них повернул направо.
Друзья поспешили за ним.
Лео увидел нечто вроде узкой долины, сжатой известковыми выступами. Здесь росла густая и влажная трава. Но далее картина неожиданно изменилась: трава исчезла и в темной гряде скалис
тых возвышений обнаружилось резкое углубление с зубцом голубого неба вверху. Это и был проход к Дворцу Колдуна.
— Здесь,— сказал Лео.
Все остановились.
— Надо бы найти место для укрытия,— предложил Дон.
— Давайте спустимся в ущелье,— решил Лео.
Он опять пошел впереди, за ним Дон, следом Раф и Микки.
Дно ущелья было усеяно известковыми глыбами, пластами осыпавшегося сверху дерна, корнями погибших деревьев, скелетами птиц и рыб. Кое-где сочилась неприятно пахнущая вода. В крутых, тесных изгибах стен, поросших на высоте почти заслоняющим свет и небо кустарником, зарождал
ся воздушный поток, напоминающий мягкий ветер лесов. Сырость, застоявшаяся тишина и вечный сумрак придавали этому миру характер мрачный и дикий...
и
— Прекрасно, не будем спорить.
Он нагнулся, присматриваясь к скалистым хрящам, обросшим кустарниками, и у одного из них повернул вправо. Я увидел нечто вроде узкой долины, стиснутой известковыми выступами; здесь росла густая и сырая трава, но далее картина неожиданно изменялась: лес расступился, трава исчезла, и в темной волне холмов обнаружилось резкое углубление с зубцом голубого неба вверху, — это и был проход Бига, как назвал его Астарот. Здесь все остановились, и Биг стал советоваться с товарищем о месте привала. Поговорив, согласились они, что москиты не дадут спать в кустарнике и измучат лошадей; поэтому решено было пустить животных к ручью, а самим устроить привал в ущелье, а затем увести поевших лошадей к себе.
Астарот — впереди, за ним — Биг, и я — сзади углубились в расселину, оставив лошадей без привязи пастись у ручья; я был спокоен за свою лошадь, зная, что она не уйдет от других, прибегающих, как настоящие лошади бродяг, на первый зов или свист. Дно трещины, усеянное известковыми глыбами, слоями осыпавшегося сверху дерна, корнями и мокрое от выступившей кой-где подпочвенной воды, — было весьма неровно. В крутых, тесных изгибах стен, высоко над головой поросших почти скрывающим свет и небо кустарником, образовался воздушный ток, напоминающий мягкий ветер лесов; сырость, застоявшаяся тишина и вечные сумерки придавали этому месту характер мрачный и дикий, вполне отвечающий моему настроению. Но, — что служило для меня развлечением, — я начинал чувствовать голод; когда, пройдя сажен сто, спутники мои остановились на сухом месте — груде земли — и стали, не теряя времени, собирать дерево для костра, я принялся им помогать со всем возможным усердием. Огонь, робко блеснув, разгорелся, наполняя ущелье низко оседающим дымом и красной игрой теней; в этом фантастическом освещении наши лица казались вымазанными алой краской и углем.
Наш ужин был скромен, хотя съеден по-волчьи. Дневной свет, вяло, но внятно позволявший различать внутренность горной расселины, угас; несколько звезд смотрело сверху на густой мрак, окружавший костер. Астарот, как мне показалось, все время прислушивался, но, заметив, что я вопросительно смотрю на него, принимал свой обыкновенный вид, начиная говорить громче, чем нужно. Он рассказывал о холоде и вьюгах на высоте гор, рыхлых оползнях ледников, прошлогодней экспедиции в поисках медных залежей и недавней охоте, где видел знаменитую волчиху о семи головах, про которую сложилось предание, что она носит в теле двадцать одну пулю и проживет до тех пор, пока не получит свинца прямо в сердце. У этого зверя, по словам охотника, не хватало сущих пустяков: первой, второй, третьей, четвертой, пятой и шестой голов, а седьмая была налицо.
— Поэтому она и жива, — заметил Биг, — все стреляли по остальным, кроме седьмой.
— Да, — кратко сказал Астарот и прислушался к тишине, и на этот раз так заметно, что Биг тревожно посмотрел на него. — Ты слышишь что-нибудь, Биг?
Биг закрыл глаза, наклонил голову, затем поднял ее; с минуту они рассматривали один другого, проверяя непонятное для меня — в себе.
Астарот, покачав головой, вытянул шею по направлению к дальнему концу ущелья, хмыкнул и приложил ухо к земле.
— Биг, — прошептал он, — вы подождите здесь, я схожу и скоро вернусь.
— Что случилось? — спросил я.
— Вероятно — обман слуха, — уклончиво, беря ружье, сказал Астарот, — но лучше мне прогуляться.
— Я не думаю, — заметил, привстав, Биг, — это почти невероятно.
Астарот пожал плечами:
— Вот мы увидим, — и он, шурша землей, исчез во тьме.
Биг стал рассеян. Как бы случайно вытаскивал он из костра одну головню за другой и тушил их, засовывая в золу. Не считая уместным праздное любопытство, я молчал. От пламенного костра осталась кучка огненнозорких углей, скупо озарявших землю, складной ножик и бляхи седла, на котором я сидел, прислушиваясь к заунывному шелесту невидимой, над головами, листвы. Зная опытность людей, сопровождавших меня, я мог быть уверен, что без причины они не обнаружили бы беспокойства, и беспокойство это, в силу его законности, передалось мне. Казалось, что очень слабо, похоже на звон в ушах, различаю я далекие и странные звуки, но стоило ослабить внимание, как эти смутные звуковые призраки переходили в потрескивание углей или шелест осыпающейся земли. Устав думать о загадках ущелья, я махнул рукой. Биг пристально посмотрел на меня.
— Вы не слышите? — тихо спросил он.
— Нет. А вы?
— Как будто бы — да!.. — Биг перебил себя. — Но это возвращается Астарот.
Осторожные, медленные шаги, в силу своеобразной акустики прохода, звучали со всех сторон, как будто к нам двигалась толпа. Я испытал неприятное, нервное ощущение, но, когда Астарот вырос у моего плеча во весь рост, эхо шагов умолкло.
— Костер, пожалуй, не помешает, — сказал он, присев на корточки и раздувая брошенную им поверх углей охапку древесного лома; он кивнул головой Бигу далеко не успокоительно, а тот почесал лоб. — Нельзя идти дальше, — заговорил Астарот; он сказал еще несколько слов, но тут, вспыхнув, заполоскали огненными языками дрова, и я с изумлением увидел новое, совсем переродившееся лицо Астарота. Он был ярко бледен, весел без улыбки и оживлен; веселье, поразившее самую глубину его зрачков, не было простым смехом глаз; в нем светилось столько безумной остроты, значительности и мысли, что я в первый момент отнес это на счет изменчивых колебаний пламени; однако не могло быть сомнений, что охотник испытывает нечто в сильнейшей степени. Он посмотрел на меня взглядом человека, рассматривающего горизонт поверх головы собеседника, и тотчас же отвернулся к Бигу.
— Я прошел, — начал он свой рассказ, — так далеко, что уткнулся руками в поворот и пополз. Через минуту я слышал шум, какой бывает, когда о крышу дробится проливной дождь. Шум переходил в голоса. Я не мог ничего расслышать, но там, должно быть, говорило или шепталось вполголоса много людей. Тогда я прополз дальше, пока не увидел своих рук. Это был свет. На камне сидел часовой, судя по форме — из волонтеров Фильбанка; он не видел меня и совал прикладом в горевший перед ним костер сучья, которых у стены я заметил большой запас. С меня было довольно, я отступил в тень и вернулся.
— Хорошо, — медленно сказал Биг, — подумаем обо всем этом. — Он закурил трубку. — Надо отдать справедливость Фильбанку: он знает, что делает. Утром Фильбанк будет хозяином в Зурбагане.
— Утром? — спросил я, но тотчас же, сообразив, понял, что вопрос мой наивен.
Астарот не дал мне времени поправиться.
— Утром светло, — сказал он. — Ночью следует опасаться засады — если не в проходе, то при выходе из него; так поступают звери и люди. Мрак не всегда выгоден, и Фильбанк доволен, я думаю, уже тем, что спрятался до рассвета. Утром он обрушится на Зурбаган и перебьет гарнизон.
— Нам надо вернуться, — сказал Биг. — Эта дорога закрыта. Сам дьявол указал Фильбанку проход. Кого это, интересно бы знать, разбил он по ту сторону гор, прежде чем явился сюда?
Астарот пристально, как бы взвешивая и что-то рассчитывая, смотрел на Бига; оба они не обращали на меня никакого внимания. Но я и не претендовал на это; мне нравилось безответственное положение зрителя; давая же советы или пытаясь — вообще — проявить свое влияние, я этим принимал на себя известные обязательства, относительно которых, не зная пока, куда они могут клониться, решил быть в стороне.
— Мне пришла в голову одна мысль! — Астарот с живостью подошел ко мне. — Сударь, клянусь вам, что это дело чистое и возможное. Не думайте, что я сумасшедший, выслушайте. Можно остановить Фильбанка. В полуверсте отсюда проход образует угол; стены круты и высоки; более чем пять человек не встанут там рядом. Невелика хитрость убить медведя, и это мы всегда успеем, но если вы не очень боитесь потерять жизнь — Фильбанк отступит. До рассвета, играя в четыре руки, мы поставим между собой и им земляной вал.
Но и тут изменения очевидны. Автор здесь занимался явной переработкой, в отличие от тех случаев, когда он просто копипастил, внося минимальные правки.
— Ладно, не будем терять сил на пустую болтовню,— сказал Лео.
Он то и дело нагибался, присматриваясь к каменистым осыпям, поросшим кустами, и у одной из них повернул направо.
Друзья поспешили за ним.
Лео увидел нечто вроде узкой долины, сжатой известковыми выступами. Здесь росла густая и влажная трава. Но далее картина неожиданно изменилась: трава исчезла и в темной гряде скалис
тых возвышений обнаружилось резкое углубление с зубцом голубого неба вверху. Это и был проход к Дворцу Колдуна.
— Здесь,— сказал Лео.
Все остановились.
— Надо бы найти место для укрытия,— предложил Дон.
— Давайте спустимся в ущелье,— решил Лео.
Он опять пошел впереди, за ним Дон, следом Раф и Микки.
Дно ущелья было усеяно известковыми глыбами, пластами осыпавшегося сверху дерна, корнями погибших деревьев, скелетами птиц и рыб. Кое-где сочилась неприятно пахнущая вода. В крутых, тесных изгибах стен, поросших на высоте почти заслоняющим свет и небо кустарником, зарождал
ся воздушный поток, напоминающий мягкий ветер лесов. Сырость, застоявшаяся тишина и вечный сумрак придавали этому миру характер мрачный и дикий...
— По-моему, здесь не худо бы развести костер,— сказал Раф.— Как думаешь, Лео?
— Верно! Всякое может случиться...
Через несколько минут костер разгорелся, наполняя ущелье низко оседающим дымом и красной игрой теней.
В этом фантастическом освещении лица друзей казались вымазанными алой краской и углем.
— Раф, ты точь-в-точь как подземный дух этой дыры,— засмеялся Микки.
— А ты — как приведение! —ответил Раф.
Донателло прислушивался ко всем звукам извне.
— Что-нибудь слышно, Дон? — спросил Лео.
Донателло закрыл глаза, повертел головой.
— Что, Дон? — не стерпел Микки.
Донателло хмыкнул и приложил ухо к огромному валуну.
— Лео,— прошептал он,— вы подождите здесь, а я скоро вернусь.
— Что случилось?
— Не знаю,— уклончиво ответил Дон.— Возможно, это игра воображения, но я возьму с собой распылитель... прогуляюсь.
— Будь осторожен! — сказал Лео.
Дон улыбнулся.
Через минуту он исчез во тьме.
— Где же Огненный меч? — прошептал Микки.— Где нам искать?
— Наверняка Колдун подобрал его,— откликнулся Раф.
— Как же нам быть? А? Лео? — не отставал Микки.
Лео молчал.
— Вы ничего не слышите? — вдруг тихо спросил он.
— Нет. А ты?
— Вроде...— Лео перебил себя.— Наверное, Дон возвращается.
Осторожные медленные шаги в силу своеобразной акустики звучали с разных сторон, словно зеркальные осколки.
— Не толпа ли сюда движется? — произнес Микки.
Но в тот же момент появился Дон.
— Мой распылитель, пожалуй сослужит нам службу,— сказал он.
— Что там, Дон? — спросил Лео.
— Дальше идти нельзя.
— Почему?
— Я прошел далеко, до какого-то поворота, потом полз,— рассказывал Донателло,— пока не услышал шум, напоминавший проливной дождь. Шум переходил в голоса. Я не мог ничего расслы
шать, но кто-то шептался там, пополз дальше. На
конец увидел светлое пятно — это был выход в иной мир.
— Что же там? — встрепенулся Лео.
— А там на камне сидит ящер. По-видимому, один из ящеров Колдуна. Он их расплодил великое множество. Вокруг ящеров куча этих самых Шаров...
— Наверное, это была самка! — воскликнул Раф.
— Что?
— Ну, самка на яйцах...
Друзья рассмеялись.
— Вполне возможно,— неожиданно согласился Лео.
— Это все,— подытожил Дон.— Я вернусь.
— Хорошо,— сказал Лео.— Что будем делать дальше?
— Надо выходить утром,— сказал Донателло.
— Почему?
— Будет больше энергии Солнца для моего распылителя,— Лео задумался.
— Мне пришла в голову одна мысль! — воскликнул Донателло.— Уверяю вас, друзья, это выход! Вот послушайте!
— Ну, говори.
— Можно обмануть ящера!
— Как?
— Недалеко отсюда проход сужается, стены там круты и высоки... Устроим ему из камней засаду!
— Лабиринт? — догадался Лео.
— Вот именно! — воскликнул Дон.— Обманем его. Пошумим там, высунемся... Он, увидев нас, бросится по одной дороге, а мы тем временем — по другой. Пока он соориентируется, мы выиграем время.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Ночь не пугала ни стонами, ни свистом, ни шуршанием, ни шорохами, и все же было беспокойно - какая-то странная, тревожная ночь. Бельгиец первым не выдержал тишины и окликнул товарища.
– Женэ, спишь?
– Нет, - буркнул француз, - и едва ли засну.
– Почему? Здесь же явно безопасней, чем по ту сторону болота.
– Не убежден. Ты же знаешь, я не неврастеник, но вот подымается в сердце беспричинная, непонятная тревога.
Брегг сел, обхватив колени руками.
– У меня то же самое. Думал, обычный, приобретенный в сельве страх, ан нет. Здесь не сельва пугает.
– А что?
– Какое-то подсознательное предчувствие. Что-то должно случиться. Нехорошее, страшное.
– Мистика.
– Но ведь и ты боишься.
– Может, микроклимат другой? Длительное влияние радиации?
– Так действуют же таблетки...
– Они оберегают кровь, но не защищают нашу психику.
И тут вдруг Санчес приподнялся и сел на своем ложе.
– Может, будем говорить по-испански, сеньоры?
– Мы вас разбудили, профессор? Простите, - извинился Женэ.
– Я уже давно проснулся и не из-за вашего разговора. Просто защемило сердце.
– Нездоровится?
– Нет, что-то беспричинное. Не то тоска, не то страх. А почему, не знаю. На нервную систему не жалуюсь. Да и пугался я только тогда, когда опасность была реальной, ощутимой, - проговорил Санчес с тревожно звенящими нотками в голосе, - а здесь словно в старинном замке, где вот-вот должно появиться привидение.
– Да и у нас похожее состояние, - сказал Женэ.
– Может, это из-за близости урановой руды?
– Я уже предположил это, а Брегг не согласен. Все же лучше разведать, откуда следует ждать привидений.
Француз зажег фонарик и не спеша подошел к краю уступа. Крохотный огонек не пробивал темноты, а над черной бездной каньона не горели даже звезды. Вероятно, их скрыл поднимающийся из глубины каньона туман.
– Осторожнее ходите завтра по краю уступа, - предупредил Женэ, возвращаясь. - Там кустарник какой-то странный. Будто без корней. Густые шарообразные сплетения очень жесткой травы. Я тронул ногой один куст, легонько так тронул, а он тут же взвился и пропал в темноте.
Сообщение встревожило. Бреггу хотелось вскочить и палить в ночь, во тьму, в туманную бездну каньона. На секунду показалось, что по ребру уступа, над кустами, проскользнуло что-то белесое, еле заметное в темноте. Все трое напряженно вглядывались в темноту, боясь пошевелиться. Ничего. Значит, почудилось.
А как долго еще до рассвета!
III
Бельгиец проснулся первым. Ему показалось, что кто-то коснулся его влажным холодным носом и смрадно дохнул. Что это: во сне или наяву? Брегг протер глаза и приподнялся на локте - никого. Ни одной живой твари, только невысокие пузатые кусты на краю уступа.
Странные кусты, лохматые пучки травы, прижавшиеся друг к другу, как биллиардные шары вдоль борта. Брегг встал и, стараясь не разбудить товарищей, подошел к диковинному кустарнику. Он пнул ногой один из кустов-шаров, и тот взмыл над обрывом, не падая, а плавно опускаясь вниз и подрагивая на ветру, как воздушный змей. Брегг оглянулся и обомлел: такой же диковинный пейзаж окружал их всюду, словно они попали на другую планету. Трава, на которой они спали, оказалась совсем не травой, а высоким мхом. Его ворсистый ковер протянулся по всему скалистому уступу, заползая неровными стрелками вверх. Под ногами он издавал тихий, свистящий скрип, как стекло, если провести по нему мокрыми пальцами. Да и цвет его был непривычный, не свойственный мхам, не зеленый или пепельно-серый, а васильковый. "Может быть, медные руды в подпочвенном слое?" - подумал Брегг, но тут другое привлекло его внимание - деревья. Низкорослые, кривые уродцы с обилием корней, как лапы, цепляющиеся за камни, они росли даже на отвесных скалистых спусках. Листьев у них не было - тонкие рыжие ветви скручивались друг с другом вроде шаровых кустов, напоминая спутанные мотки ржавой проволоки. Росли они редко, а меж корнями-лапами бугрились какие-то оранжевые образования, похожие на клумбы густо посаженных цветов. Но вблизи оранжевая окраска словно порозовела, цветы же оказались не цветами, а пузыриками-грибками, плотно прижатыми друг к другу.
Брегг осторожно ступил ногой на край такой "клумбы" - и произошло неожиданное.
Она, вздрогнув, подпрыгнула и отскочила метра на полтора. Бельгиец выждал: не произойдет ли еще что-нибудь удивительное. Ничего более не случилось. "Клумба" продолжала "цвести" на другом месте, словно там и пребывала вовеки. Тогда Брегг повторил опыт. И снова "клумба" отпрыгнула по прямой, ловко проскользнув между скелетами-деревьями. Именно на скелеты деревьев были похожи уродцы, лепившиеся по уступам каньона, как выжженный лес, чудом сохранившийся после бушевавшего когда-то пожара. Мертвый лес? Да нет, совсем не мертвый, рядом с уродами-дедами подымались уроды-внуки, подставляя солнцу свои ржавые ветки-проволочки. А "клумбы" казались даже не растительными, а животными организмами. Может быть, они всегда так лежат, именно лежат, а не растут, пока их кто-то не потревожит, подумал Брегг.
Сейчас он совсем не боялся. Обилие диковинных неожиданностей не подавило, а приободрило его, заинтриговало, возбудило острое любопытство. Ему захотелось узнать поближе этот удивительный мир, познакомиться с ним, пока еще спят товарищи, и, вернувшись, рассказать обо всем, что видел. Он вырвал листок из блокнота, написал, что скоро вернется, а если они услышат выстрелы, пусть идут на звук - далеко он не забредет, незачем. Записку придавил зажигалкой, натянул болотные сапоги ("черт знает, могут все-таки встретиться какие-нибудь ползучие твари"), взял ружье, нож и спустился уступом ниже.
Пейзаж был все тот же: деревья-уродцы, шары-кусты, только вместо коврового синего мха торчали травянистые побеги, жесткие и колючие, как жестяные обрезки. "Хорошо, сапоги надел", - похвалил себя за предусмотрительность Брегг. Он сразу подметил и другое - не было прыгающих оранжево-розовых "клумб", зато от дерева к дереву тянулись лианы, тоже не зеленые, а фиолетовые и тонкие-тонкие, вроде нейлоновой лески и такие же крепкие - не разорвешь. Он попробовал это сделать и не смог, лишь запутался в них, как в паутине.
А то, что могло играть роль паука, больше походило на черепаху и появилось не сверху, а выкатилось из шаров-кустов, лежавших, как и на верхнем уступе, по краю обрыва. Именно выкатилось, а не выползло, потому что тоже было шаром, но не растением, а явно живой тварью, фиолетовой, как и ее паутина. Шар был величиной с большой арбуз, у него и полосы были похожие, только не зеленые, а темно-лиловые. Из середины шара высовывалась острая черепашья мордочка, отнюдь не свидетельствовавшая об агрессивности твари. Увы, впечатление было ошибочным, и Брегг тотчас же понял это, когда шар вдруг остановился и прижался к земле, как кошка перед прыжком. В это мгновение Брегг и успел вскинуть двустволку. А когда шар стремительно прыгнул, оба ствола ружья изрыгнули пламя. Что было потом, бельгиец уже не видел: от удушающего смрада, внезапно его окутавшего, он потерял сознание.
Очнулся он от того, что Женэ лил ему на голову из фляжки воду.
– Не трать воду! - крикнул он. - Ее на этом Сириусе вообще нет.
– На каком Сириусе? - не понял Женэ.
– А разве мы на Земле? Погляди на эту тварь, на эти деревья-скелеты, на эти шары-кусты! А там, наверху, прыгающие "клумбы", видел? А гадость, которая на меня напала? Кстати, где она?
– Вы ищете это животное, если я вас понял правильно? - осведомился по-испански Санчес. - От него, увы, остались только клочья.
– Стрелял разрывными, - пояснил Брегг.
– Вот кусок, - Санчес протянул ему кусок синего мяса с запекшейся синей кровью и с обломком металлически поблескивающей фиолетовой корки. - Почти металл, - постучал он по ней пальцем, - только не знаю какой. Медь, должно быть. У нас в крови железо, а у этого животного, как и у спрутов, - медь.
– Корка - не медь, - усомнился Женэ. - Я думаю, тут что-то другое. Как он выглядел, этот зверь?
– Прямо как арбуз.
– Занятно. Что же они пьют, если здесь воды нет?
– Может, на дне каньона? Проверим?
– Ты сколько таблеток принял? - осведомился Женэ.
– Две.
– Проглоти еще пару. Счетчик показывает уже почти триста рентген, а ниже, думаю, будет больше. Радиация в этом каньоне повышается с каждым шагом.
– Триста семьдесят, - сказал Брегг, сверившись с дозиметром, когда они спустились на десяток метров. - И обрати внимание на лес.
Уступ здесь был шире, и лес сплошным массивом выстроился по краю. "Не пробиться, - подумал Женэ, - бульдозер нужен, а не наши ножи".
– Придется возвращаться наверх, - сказал он, - на следующем уступе уровень радиации уже почти смертельный. На троих таблеток не хватит - надо спускаться одному.
Санчес сделал несколько снимков опутанного лиловой паутиной леса и полез на верхний уступ.
– Взгляну на сороконожку, - пояснил он.
– Какую сороконожку? - спросил Брегг.
– Санчес подстрелил наверху еще одну здешнюю тварь, многолапую, величиной с хорька и в панцире, похожем на фольгу, - сказал Женэ.
Но сороконожки на месте не оказалось. Кто-то унес ее. Но кто? Мох вокруг не был примят, только возле скалистого выступа, где она лежала, остались глубокие треугольные следы неведомого хищника.
– Хорошо, что хоть снимки есть, - чуть не плакал Санчес, - какой экземпляр потерян.
– Арбуз и сороконожка - это мелочь, - закричал, перебивая зоолога, Брегг. - А если тварь - с бочку? Если на вас прыгнет "клумба", что тогда?
– Тихо, сеньор Брегг, - остановил его Санчес, - мы не глухие. То, что вы называете "клумбой", просто странствующая колония грибовидных организмов. По-моему, она не опасна.
– Здесь все опасно, - не унимался бельгиец, - а вы уверены, что синий мох, на котором мы спали, не ядовит?
– Не паникуй, - сказал Женэ, отшвырнув ногой консервную банку. Опаснее всего радиация. С каждым уступом уровень ее повышается почти на сто рентген, а таких уступов десяток, а то и больше.
– А действуют ли таблетки? - спросил Санчес. - Мне что-то стало не по себе.
– Тошнит?
– Нет.
– Лихорадит?
– Тоже нет. Просто сонливость.
– У меня, между прочим, тоже, - заметил Брегг.
– Первый признак лучевой болезни - тошнота и рвота через час-полтора после облучения, - сказал Женэ. - К вечеру лихорадка и боль в горле.
– Нет этих симптомов, - удовлетворенно повторил Санчес. Женэ не ответил, чувствуя, что и его неудержимо клонит ко сну, хотя день еще только начинался. "В схватке с каньоном, - подумал он, - мы, кажется, терпим поражение".
IV
Очнулись все почти одновременно и в темноте.
– Уже ночь? - растерялся Санчес.
Бельгиец осветил зажигалкой часы.
– Половина второго. Проспали двенадцать часов.
Разговор сразу принял резкий, обостренный характер. Двенадцатичасовой каменный сон не освежил и не успокоил. Наоборот, взвинтил. Испанский и французский языки смешались. Все кричали, перебивая друг друга.
– Опять страх! Почему? Так с ума сойдешь!
– Я же говорил: радиация.
– Какая еще радиация?! Сириус это, Дантов ад.
– Не глупи.
– А где ты видел на Земле эту дьявольщину?
– Спроси зоолога.
– Я подавлен, сеньоры.
– Попробуем зажечь костер.
Дымное пламя осветило шарообразные кусты и деревья-уродцы. Над каньоном по-прежнему висела тьма. И вдруг в этой непроглядной мгле вспыхнули огоньки. Их можно было легко сосчитать - не больше десятка. Неподвижные, иногда чуть-чуть смещавшиеся, они висели на высоте человеческого роста или выше, на уровне вцепившихся в камни деревьев, и горели, не мигая, тусклым зелено-оранжевым светом.
– Это глаза, - раздался свистящий шепот бельгийца.
– Вздор, - отозвался Женэ.
– Похоже на глаза, - тоже шепотом произнес зоолог. - Только это не ягуар.
– А вдруг здешние твари? Покрупнее?
Бельгиец вскочил, выхватил тлеющую головешку из костра и бросился навстречу немигающим огонькам.
– Жрите, гады! - крикнул он, швырнув головешку в темноту. Глаза погасли.
– Испугались, - сказал зоолог.
– Неужели вы верите в тварей-гигантов? - спросил француз.
– Не знаю, сеньор Женэ, я ничего не понимаю.
– А я знаю, кто это, - заскрипел зубами Брегг. Даже в свете угасающего костра было видно, что он дрожит, точно в ознобе. - Это они.
Он схватил двустволку, проверил, заряжена ли, но Женэ тут же отнял у него оружие.
– Не дури. Их уже нет. Видишь - темно? Ни одного огонька. Ты лучше ляг и прими снотворное. В таком состоянии можешь сорваться с кручи. А мы с профессором подежурим.
– Прости, я опять взорвался. Дай таблетки, - Брегг вдруг обмяк и сел, едва не свалившись в костер. Минут через десять снотворное подействовало он уже снова спал, вздрагивая даже во сне.
– Надо уходить отсюда, - сказал Санчес.
– Утром уйдем, - согласился Женэ, - я только еще раз проверю уровень радиации.
В чаще кривобоких деревьев снова зажглись огоньки. Столько же, а может и больше. Глаза? Вероятно. Неподвижные, пристально наблюдающие за ними.
– Опять, - сказал Санчес.
– Вижу.
– С ружьем в руках легче дышится.
В сельве тоже было страшновато. Но там им угрожали змеи, ядовитые улитки, кровожадные пираньи - не дай бог, свалишься в воду с плота или перевернется лодка! Здешний страх был особым, гипнотическим, внушенным. Женэ стыдно было признаться самому себе, что он, победитель соревнований в скоростной стрельбе по движущимся мишеням и призер велогонок на треке, сейчас трясется от страха, сжимая скользкими от пота руками ружье. Диковинные растения? Да бог с ними, с растениями, мало ли незнакомцев в сельве - все равно в ботанике он профан. Зверье? Против него есть оружие. Глаза? Тускло-зеленые с оранжевым ободком - они висели в воздухе, как фонарики. Живые фонарики. Не светят, а всматриваются, не вспыхивают, а приближаются, не блестят, а приказывают. А ему не хочется подчиняться, не такой он человек, чтобы смириться со всей этой мистикой. Пусть кто угодно думает, что глаза таинственных лесных существ, о которых говорят предания индейцев, наблюдают за ними. Мифологическое выдает за действительное, сказку - за реальность. Ну а ему, геологу, исходившему тысячи километров в дебрях трех континентов, это все ни к чему. Сейчас он подойдет поближе к этим пугающим глазам и выпалит по ним из обоих стволов. А там посмотрит, уберутся ли они подобру-поздорову.
Женэ встал, перепрыгнул через тлеющие угли костра и шагнул навстречу глазам-фонарикам. Теперь он знал точно - волны страха идут от них. Телепатия? Но кто кого боится; он - их или они - его?
Геолог шагнул еще ближе - и произошло неожиданное. Огни отодвинулись, меняя места, уменьшаясь в объеме, превращаясь из фонариков в светлячки и совсем уже угасли, отступив в темноту. Женэ вздохнул облегченно, дрожащие руки опустили двустволку. И тут случилось то, что можно наблюдать только в тропиках.
Над каньоном включили свет.
Еще невидимое солнце осветило половину порозовевшего неба. Утро наступило, и в каньоне проявилась детская пестрота красок, положенных невпопад, - синева мха, ржавчина леса, оранжевые тона камня, фиолетовые плетения лиан. "Сириус, - усмехнулся Женэ, - наблюдателен все-таки Брегг". Он оглянулся: тот спал, оглушенный удвоенной дозой снотворного; Санчес же, мирно дремавший у потухшего костра, открыл глаза.
– Куда вы? - спросил он шепотом, увидав геолога у обрыва.
– Еще раз проверю уровень радиации на уступах и сейчас же вернусь.
Захватив кроме ружья нож и моток веревки, Женэ прошел по краю поросшего мхом обрыва. Шаровидных кустов уже не было: кто-то согнал их или они сами спорхнули вниз. Но мох был примят треугольными следами, похожими на лапы большой птицы, и широкими плоскими вмятинами. "Их" следы, подумал геолог и спустился, не прибегая к веревке, на нижний уступ. С дозиметром он не сверялся: и так знал, как повышается по мере приближения ко дну каньона уровень радиации. Его интересовало другое: изменения в ландшафте, тонах, появление новых диковинок флоры. Животные, оставив ночные следы, утром не появлялись. Но лес густел. Начиная примерно с пятого уступа, он уже непрерывным массивом тянулся ко дну, шевеля на ветру потрескивающими ветвями. Женэ взглянул на дозиметр и криво усмехнулся: больше четырехсот. Смертельная доза! Но горстка таблеток, проглоченных перед спуском, делала свое дело. В кончиках пальцев покалывало - первый признак действия гамма-стимулятора. Однако дальнейший спуск был уже невозможен.
Хотя бы взглянуть, что там, на самом дне каньона? Только подойти к обрыву трудно: лес сплошной, тянется далеко и слишком густ. Может быть, по верху, по кронам?
Женэ критически оглядел вставший на его пути ржавый лесной заслон и лишь сейчас заметил что-то новое в его облике. На первый взгляд - все тот же скелетообразный лес с кривыми стволами, паучьими ветвями-щупальцами и корнями-клещами, цепко ухватившимися за камни. Ни одного листика. Как и на верхних уступах. Он был прозрачнее любой лиственной рощицы поздней осенью. Но тут, в глубине каньона, он почему-то казался живым сборищем не деревьев-растений, а деревьев-существ. Стволы походили на тела, выраставшие прямо из камня, они покачивались, сгибались, вытягивались, стараясь коснуться друг друга скрюченными ветками.
Страх у геолога давно прошел, он только раздумывал, как бы удобнее пробраться по этим кронам к обрыву. Веревку и ружье он оставил на камнях: в паутине ветвей они будут только мешать. Он легко вскарабкался по ближайшему стволу на верхние сучья и, запутавшись в сплетении веток, лег на них, как в гамак. И тут он почувствовал, как "гамак" качнулся под ним, вытянулся, спружинил и подвинул его ближе к обрыву. Еще минута - и его сдвинули еще на несколько сантиметров. Женэ попробовал оттолкнуться от толстого сучка под ногами, но тот тоже спружинил и отбросил его еще ближе к обрыву. Женэ начал вырываться из цепких ветвей, но те не отпускали. Может, это и не ветки вовсе, а чьи-то щупальца, которые норовят скинуть его в пропасть? Ведь крайние деревья лепятся на самом карнизе! И тут Женэ вспомнил о ноже. С трудом вытащил его из чехла и рубанул по опутавшим тело жгутам. Они отвалились, "гамак" уже не спружинил. Женэ стал яростно рубить направо и налево, пока не почувствовал, что освободился. Медленно, от сучка к сучку он стал спускаться вниз. А ветки-щупальца еще боролись, даже обрезанные, они сгибались в его сторону, пытаясь сжать, сдавить, сдвинуть его. Но он уже пробрался к противоположному от обрыва краю. Вон и двустволка вместе с веревкой на каменистом выступе. С трудом перебирая исцарапанными руками, он вырвался наконец из объятий деревьев-убийц. Его шатало. Он поднимался вверх по уступам как во сне. Видно, он отсутствовал очень долго. Обоих, и Санчеса и Брегга, он нашел растерянными, встревоженными, готовыми спускаться в каньон на поиски.
– С ума сошел, - ворчал бельгиец, - какого черта надо было проверять радиацию? Вчера же точно определили по дозиметру.
– Я не радиацию проверял, - Женэ тяжело дышал, натруженные руки дрожали, - а одну идею, все объясняющую.
– Какая еще идея?
– Сейчас скажу.
Женэ вздохнул и рассказал все, как было. Его оба спутника долго молчали, пораженные. Брегг даже не ругался, а так и стоял с раскрытый ртом, не решаясь спросить о том, что выговорил наконец Санчес.
– Значит, они... живые, да?
– Все растения здесь живые, ни одно не умерщвлено радиацией.
– Я не об этом. Деревья ли они?
– Безусловно.
– А как же вы объясните их попытку сбросить вас в пропасть?
– Защитной реакцией от вторжения в их микросферу постороннего организма. Известно, что корни иногда пробивают камень, а листья мимозы, например, свертываются от прикосновения. Любопытно другое. Когда Брегг запутался в паутине ветвей и лиан, его ничто не отбрасывало в сторону. Значит, на верхних уступах каньона у тех же деревьев нет такой защитной реакции, какую природа выработала у них на более глубоких уровнях. Что-то меняется в этом мире вместе с усилением излучения.
– Почему?
– Так сразу не ответишь, надо подумать.
– А делать что?
– Уходить.
V
Когда опять переправлялись через болото на обратном пути, больше молчали. О каньоне никто даже не упоминал, словно бы и не было в их жизни этих зловещих трех дней. Но все обдумывали увиденное, сопоставляли с известными им фактами. Работали по очереди веслом, отталкивались от травяных заслонов, перекликались, закуривали, механически жевали наспех приготовленные Санчесом сэндвичи.
С радостью увидели низко пролетевшую над водой серую цаплю. И тут как прорвало - опять заговорили о пережитом.
С этим произведением Абрамовых связано кое-что весьма любопытное и относительно "Дерева познания", и относительно "Звездного меча". Напишу об этом в теме про "ЗМ". А пока подведем промежуточный итог.
Ночь не пугала их ни стонами, ни свистом, ни шуршаньем, ни шорохами, и все же было беспокойно — ка
кая-то странная, тревожная ночь... Ялли первым не выдержал тишины и окликнул Трилли:
— Эй, ты не спишь?
— Нет,— буркнул Трилли.— И едва ли засну.
— Почему? Здесь же пока тихо...
— Ты же знаешь, я неврастеник,— пробовал отшутиться Трилли.
Ялли сел рядом:
— У меня то же самое.
— Что?
— Предчувствие. Что-то должно случиться.
— Что именно?
— Не знаю... Что-то нехорошее, страшное.
— Брось!
— Но ведь и ты боишься?
— Может, это просто микроклимат,— сказал Трилли.— Все же этот мир,— как и часть нашей планеты... Ты понимаешь, о чем я хочу сказать?
— Не-е-ет,— протянул, Ялли.
— Ну, длительное влияние радиации... Колдун ведь проводит здесь опыты с этими Шарами, ящерами...
Трилли боязливо огляделся по сторонам.
— Так действуют же плоды с дерева Познания, его листья, цветы,— возразил Ялли.— Они очищают воздух.
— Но не нашу психику,— улыбнулся Трилли.
И тут вдруг рядом с ними появилась волшебница Нара.
— Ну что, не спится? — доброжелательно спросила она.
— Мы не разбудили тебя, Нара? — спросил Ялли.— Прости.
— Я уже давно проснулась. И не из-за вашего разговора. Просто защемило сердце.
— Да?
— Что-то беспричинное... Не то тоска, не то страх...— Нара улыбнулась.
— А разве волшебницы боятся? — спросил Трилли.
— Не знаю,— ответила Нара.— Я, например, пугаюсь только тогда, когда опасность реальная, ощутимая,— проговорила она с тревожно звенящими нотками в голосе.
— А здесь? — осторожно спросил Ялли.
— А здесь,— Нара снова улыбнулась,— здесь словно в старинном склепе или замке, где вот-вот должно появиться привидение.
— Да, и у нас похожее состояние,— сказал Трилли.
— Может, это из-за близости урановой руды. Ведь мы во владениях Колдуна,— предположил Ялли.
— Не думаю,— покачала головой Нара.
— Надо бы разведать, откуда ждать приведений,— сказал Трилли.
Ялли зажег фонарик и подошел к борту. Слабенький огонек не пробивал темноты, а над черной бездной каньона не светились даже звезды.
— Вероятно, их скрыл поднимающийся из глубины каньона туман,— прочла мысли Ялли Нара.
— Надо осторожнее завтра, когда сойдем на берег, идти по краю обрыва,— сказал Ялли.— Там, я вижу, кустарник какой-то странный. Будто без корней.
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую.
— Я тоже,— сказала Нара.
Все трое стояли у борта. На секунду им показалось, будто там, на берегу, над кустами, проскольз
нуло что-то белесое, еле заметное в темноте.
Все трое напряженно вглядывались в темноту, боясь пошевелиться.
— Нет. Ничего, пожалуй...
— Почудилось...
— А как долго еще до рассвета!
Утром первым проснулся Трилли: кто-то коснулся его влажным, холодным носом и смрадно дохнул.
«Что это? Во сне или наяву?» — Трилли протер глаза и огляделся. Никого. Ни одной живой твари, только невысокие округлые кусты на краю берегового обрыва.
«Странные кусты — мохнатые пучки травы, прижавшиеся друг к другу, как бильярдные шары»,— подумал Трилли.
Осторожно пристав к берегу, друиды стали сходить на землю. Трилли подошел к диковинному кустарнику. Пнул ногой один из кустов-шаров. Тот взмыл над обрывом и не упал, а плавно опус
тился вниз, подпрыгивая на ветру, как воздушный змей.
Трилли оглянулся.
— Ялли! — позвал он.— Ты видишь?
— Да.
Такой же диковинный пейзаж окружал их со всех сторон.
— Словно мы попали на другую планету,— сказала Нара.
Кусты, которые они видели с корабля, оказались мхом, высоким мхом. Его ворсистый ковер раскинулся по всему скалистому уступу, всползая неров
ными стрелками на отвесную стену. Под ногами он издавал тихий, свистящий скрип, как стекло, если провести по нему мокрыми пальцами. Да и цвет его был непривычным, не свойственный мхам,— не зеленый или пепельно-серый, а васильковый.
— Может быть, в воде большое содержание меди? — предположил Ялли. Но тут же другое привлекло его внимание.— Деревья! — воскликнул он.
Все друиды увидели эти деревья. Низкорослые, кривые уродцы, с обилием корней, цепляющихся как лапы, за камни, они росли даже на отвесных скалистых спусках. Листьев у них не было... Тонкие рыжие ветви переплетались друг с другом, напоминая спутанные мотки ржавой проволоки. Росли они редко, а между корнями-лапами бугри
лись какие-то оранжевые образования, похожие на клубы густо посаженных цветов. Но вблизи оранжевая окраска сменилась розовой, цветы оказались не цветами, а пузырьками-грибами, плотно жавшимися друг к дружке.
Ялли осторожно ступил на край такой «клумбы», и произошло неожиданное: та, вздрогнув, подпрыгнула и отскочила метра на полтора. Ялли выждал, что будет дальше, но ничего не дождался. «Клум
ба» осталась на новом месте, словно там и «цвела» вовеки.
Тогда Трилли проделал тот же опыт. И снова «клумба» отпрыгнула по прямой, ловко проскользнув между скелетами деревьев.
Именно на скелеты деревьев были похожи уродцы, лепившиеся по уступам каньона, как выжженный лес, чудом устоявший, и после бушевавшего когда-то пожара.
— Что это? — спросил Ялли у Нары.
— Похоже на мертвый лес,— ответила волшебница.
Но лес был не совсем мертв. Рядом с уродцами- дедами подымались уродцы-внуки, подставляя солнцу свои ржавые ветки-проволочки. А «клумбы» казались даже не растительными, а живот
ными организмами.
— Может быть, они всегда так лежат? — спросил Ялли.
— Как? — не понял Трилли.
— Ну... лежат, а не растут, пока их кто-нибудь не потревожит.
— Кто их тут может потревожить? — засмеялся Трилли. Ялли уже справился со своими страхами. Обилие диковинных неожиданностей приободрило его, возбудив острое любопытство. Ему захотелось поближе узнать этот удивительный мир.
— Не забывай, Ялли, что мы должны отыскать черепашек и помочь им одолеть Колдуна, отнять у него Огненный меч,— напомнила Нара.
— Почему ты думаешь, что Огненный меч у Колдуна? — спросил Ялли.
— Потому что я волшебница.
— Значит, он снова вернулся к Колдуну?! — воскликнул Трилли.— Что же теперь будет с чере
пашками?
— Ас нами? — заволновались друиды.— Что будет с нашей планетой? С нашими деревьями?
— Неужели Колдун опять уничтожит их, как было в древние времена?
— Успокойтесь! — сказала Нара.— Раз уж мы решили двигаться вперед, то отступать нельзя! Добрые силы света с нами! Они помогут нам!
И друиды двинулись дальше...
Пейзаж был все тот же: деревья-уродцы, шары- кусты, только вместо коврового синего мха торчали травянистые побеги, жесткие и колючие, как металлическая стружка.
— Хорошо, что мы все в сапогах! — похвалил себя за предусмотрительность Трилли.
Он сразу же подметил и другое: больше не было прыгающих оранжево-розовых «клумб», зато от дерева к дереву тянулись лианы, тоже не зеленые, а фиолетовые и тонкие-тонкие, вроде нейлоновой лески, и такие же крепкие — не разорвешь. Он попробовал это сделать и не смог, лишь запутался, как в паутине. А то, что могло играть паука, больше походило на птичье гнездо и появилось оно не сверху, а выкатилось из шаров-кустов, лежащих как и на верхнем уступе, по краю обрыва.
Именно выкатилось, а не выползло, потому что тоже было шаром. Но не растением, а явно тварью, фиолетовой как и ее паутина. Шар был величиной с большой арбуз, у него и полосы были, как у арбуза, только не зеленые, а темно-лиловые. Из сере
дины шара высовывалась голова улитки, отнюдь не свидетельствовавшая об агрессивности твари.
Увы, впечатление было ошибочным, и Трилли тотчас же в этом убедился, когда шар вдруг остановился и прижался к земле, как кошка перед прыжком. В это мгновение Трилли нажал кнопку аннигилятора, шар стремительно прыгнул, из аннигилятора вырвалось пламя...
Что было дальше, Трилли уже не видел: от удушающего смрада, ударившего в нос, он потерял сознание.
Очнулся оттого, что Ялли лил ему на голову воду из стеклянной колбы для опытов.
— Не трать воду,— сказал Трилли.— Ее здесь, похоже, в чистом виде не найти.
— В каком смысле чистом? — переспросил Ялли.
— В прямом... В самом настоящем...— Трилли слабо улыбнулся.— Погляди-ка на эту тварь, на эти деревья-скелеты, на эти шары-кусты,— сказал он, вставая.— А там, наверху, прыгающие «клумбы» видел? А гадость, которая на меня напала? Кстати, где она? Тьфу! — Его передернуло.— Разве можно найти здесь что-нибудь чистое и настоящее?
— Вы ищите животное? — спросила Нара.— От него остались одни клочья.
— Я использовал аннигилятор,— сказал Трил- ли.
— Вот...— Нара протянула Трилли синий комочек с остатками металлически поблескивающей фиолетовой корки.
— Почти металл,— постучал Трилли по ней пальцем,— только не знаю, какой.
— Медь, наверное,— сказал Ялли.— У всех спрутов в крови — медь.
— И у Колдуна тоже? — спросил маленький Ась.
— Скорее всего,— кивнул Трилли.
— Нет, корка — не медь,— усомнился в собственном заключении Ялли.— Я думаю, это что-то другое. Как он выглядит, этот зверь? Ты видел его близко, Трилли?
— Точь-в-точь как арбуз.
— Интересно... Что же они пьют, если здесь нет чистой воды?
— Может, на дне каньона? Проверим?
— Ты принимал таблетки от радиации? — спросил Ялли.
— Да.
— Сколько?
— Две.
— Проглоти-ка еще пару... Мой счетчик показывает уже почти триста рентген, а ниже, думаю, будет больше...
— Силен Колдун,— фыркнул Трилли, глотая таблетки.
— Да. Радиация в этом каньоне повышается с каждым шагом,— сказала Нара.
— Уже триста семьдесят,— сказал Ялли, сверившись с прибором, когда друиды спустились на десяток метров.— И обратите внимание на лес...
Уступ был здесь значительно шире, и лес сплошным массивом выстроился на краю.
— Не пробиться,— вздохнул Ась.— Тут Огненный меч нужен, а не наши ножички...
— На следующем уступе уровень радиации смертельный — сказал Трилли.— На всех таблеток не хватит. Надо спускаться кому-то одному.
— Взгляну на сороконожку,— пояснил он.
— Какую еще сороконожку? — спросил Трилли.
— Я видел только что: величиной с хорька, в панцире, вроде как из фольги...
Но сороконожки на месте не оказалось. Ялли увидел примятый вокруг мох, возле скалистого выступа остались следы крупного хищника.
— Такой экземпляр! — чуть не заплакал Ялли.
— Арбуз-улитка и сороконожка — это мелочь,— прикрикнул на него Трилли.— А если появится тварь с бочку? Если на тебя прыгнет «клумба»? Что тогда?
— Тише Трилли,— остановила его Нара.— То, что ты называешь «клумбой», просто странствующая колония грибовидных организмов. По-моему, они не опасны.
— Здесь все опасно! — не унимался Трилли.— Ты, Нара, например, уверена, что синий мох, на котором мы стоим, не ядовит? Это же царство Высочайшего Колдуна! Я думаю, что нас еще ждут здесь большие неприятности... Кто теперь поможет нам? Где наши друзья черепашки? Где Огненный меч?
— Не унывай, Трилли,— успокоила его Нара.— Возьми-ка, съешь несколько плодов с дерева Познания, из тех, что мы взяли с собой... И сердце твое прояснится,— улыбнулась она.— Да и неболь
шой отдых пойдет нам всем на пользу.
Проснулись все почти одновременно и в кромешной тьме.
— Уже ночь? — растерялся Ялли.
Трилли осветил маленьким фонариком часы.
— Половина второго. Проспали двенадцать часов.
— Ого! Этак мы до конца лунного месяца не найдем ни Огненного меча, ни черепашек...
Остальные друиды тоже возбужденно заговорили между собой. Двенадцатичасовой сон, нава
лившийся на всех в этом неуютном месте, не осве
жил и не успокоил. Наоборот, взвинтил.
— Опять боюсь! — хныкал Ась.
— Так с ума сойдешь!
— Я же говорил: радиация...
— Какая еще радиация?
— Это же настоящий ад.
— Не глупи...
— А ты видел эту дьявольщину?
— Спроси у Трилли...
— Спроси у Нары...
— Я подавлен, друзья,— заявил Трилли.
— Попробуем зажечь костер,— вмешалась Нара.
Красноватое пламя осветило шарообразные кусты и деревья-уродцы. Над каньоном по-прежнему стояла ночь. И вдруг в непроглядной тьме, вспыхнули огоньки. Их можно было легко сосчи
тать— не больше десятка, неподвижные, иногда чуть-чуть смещающиеся, они висели на высоте роста друидов или повыше, на уровне вцепившихся в камни деревьев, и горели, не мигая, тусклым зелено-оранжевым светом.
— Чьи-то глаза,— раздался шепот Ялли.
— Вздор,— отозвался Трилли.
— Похоже на глаза,— сказала Нара.— Только чьи?
— А вдруг это здешние хищники? — высказал опасение Ялли.
— Те, что покрупнее — добавил Ась.
Трилли вскочил, выхватил из костра тлеющую головешку и бросился в сторону немигающих огоньков.
— Ждите, гады! — крикнул он, швырнув головешку в темноту.
Огоньки погасли.
— Испугались! — сказал Ялли.
— Я ничего не понимаю,— пробормотал Ась.
Даже в свете угасающего костра было видно, что он дрожит, точно в ознобе.
Ялли схватил аннигилятор и приготовился нажать кнопку.
— Не дури! — Трилли отнял у него прибор.— Их уже нет. Видишь — темно. Ни одного огонька.
Ялли обмяк и сел, едва не угодив при этом в костер.
— Надо уходить отсюда,— сказала Нара.
— Утром уйдем,— согласился Трилли,— я только еще раз попробую спуститься в каньон.
В чаще кривобоких деревьев снова зажглись огоньки. Столько же как прежде, а может, и больше.
— Глаза...— шепнул Ась и съежился.
Глаза неподвижно, пристально наблюдали за ними.
— С этой штукой как-то легче дышать.— Ялли снова потянулся к аннигилятору.
Вдруг он встал, перепрыгнул через тлеющие угли и шагнул навстречу глазам-фонарикам. Теперь он знал точно — волны страха идут от них.
«Но кто же кого боится? Я их или они меня?» — 1 подумал Ялли.
Он сделал еще несколько шагов. Огни отодвинулись, меняя места, уменьшаясь в объеме, пре
вращаясь из фонариков в светлячки, и совсем угасли, отступив в темноту. Ялли покрепче сжал аннигилятор и вздохнул облегченно. .
И тут произошло непредвиденное: над каньоном включили свет...
Невидимое солнце осветило добрую половину неба, и в каньоне воцарилась детская пестрота красок, положенных невпопад,— синева мха, ржавчина леса, оранжевые тона камня, фиолетовые сплетения веток.
— Куда ты? — проснувшись, Трилли увидел брата у обрыва.
— Хочу проверить уровень радиации на уступах и сейчас же вернусь.
Захватив веревку и аннигилятор, а также дозиметр, Ялли двинулся по краю поросшего мхом обрыва. Шаровидных кустов нигде не было. Кто-то согнал их или они сами скатились вниз. Но мох был в широких плоских вмятинах, напоминавших следы большой птицы.
«Их следы»,— подумал Ялли и спустился с помощью веревки на нижний выступ. С дозиметром он не сверялся: знал, как повышается по мере приближения ко дну каньона уровень радиации.
— Может, я найду Огненный меч! — вдруг произнес он еле слышно.
Однако дальнейший спуск был невозможен.
— Хоть бы взглянуть, что там, на самом дне,— подумал Ялли.— Может быть, по верху, по кронам?
Он оглядел вставший на его пути ржавый лесной заслон и лишь сейчас заметил что-то новое в его облике. На первый взгляд это был все тот же скелетообразный лес с кривыми стволами, паучьими ветвями-щупальцами и корнями-клещами, цепко ухватившимися за камни. Ни одного листка. Он был прозрачнее любой лиственной рощицы поздней осенью. Но тут, в глубине каньона, он почему-то казался живым сборищем не деревьев-растений, а деревьев-существ...
Будучи друидом, Ялли легко заметил это. Стволы походили на тела, выраставшие прямо из камня, они покачивались, изгибались, втягивались, ста
раясь коснуться друг друга скрюченными ветками.
— А почему бы не пробраться по этим кронам к обрыву? — произнес Ялли вслух. Оставив веревку, дозиметр и аннигилятор на камнях (в путанице ветвей они бы только мешали), он легко вскарабкался по ближайшему стволу до уровня верхних сучьев и, запутавшись в сплетении веток, лег на них, как в гамак. И тут же почувствовал, как «гамак» качнулся под ним, вытянулся, спру
жинил и ... передвинул его ближе к обрыву. Потом еще на несколько сантиметров. Ялли поше
велился и край обрыва угрожающе приблизился. Ялли начал вырываться из цепких ветвей, но те не отпускали.
«Похоже, это чьи-то щупальцы норовят скинуть меня в пропасть» — подумал он.
И тут вспомнил о ножике. Не без усилия достал его и провел по опутавшим тело жгутам. Те отвалились, «гамак» уже не пружинил. Ялли стал быстро полосовать ножиком направо и налево, пока не почувствовал, что освободился.
Медленно, от сука к суку, он спускался вниз.
А ветки-щупальца еще боролись, они даже отрезанные, прогибались в его сторону, хватали за одежду, связывали. Но Ялли уже добрался до безопасного места! Вот и аннигилятор и дозиметр вместе с веревкой на камне. С трудом перебирая исцарапанными руками, Ялли вырвался, наконец, из объятий деревьев-убийц. Его шатало. Подни
мался по уступам, как во сне. Видно, он отсутство
вал очень долго. Друидов нашел растерянными, встревоженными, готовыми пуститься на поиски.
— С ума сошел?! — проворчал Трилли.— Зачем тебе понадобилось проверять там, у Колдуна, радиацию?
— Я не радиацию проверял,— ответил Ялли.— Я искал Огненный меч... И проверил, между прочим, одну идею, все объясняющую.
— Какая еще идея?
Ялли перевел дух и рассказал все, как было. Друиды напряженно молчали. Трилли даже не ругался, а так и стоял с раскрытым ртом.
— Все растения здесь еще живы, не одно не умерщвлено радиоактивными опытами Колдуна! — в заключение произнес Ялли.
— Но деревья ли это? — спросил Трилли.
— Безусловно.— Ялли улыбнулся.
— Тогда как объяснить, что они хотели сбросить тебя в пропасть, тебя — друида?
— Я объясняю это их защитной реакцией... Приобретенной реакцией,— сказал Ялли с грустью в голосе.— Страшно подумать, во что может превратиться планета Ригель, если мы не расправимся с Колдуном...
— Что же делать? — спросил Ась.
— Уходить,— ответил Ялли.— Будем искать черепашек и Огненный меч в другом месте.
Когда друиды оказались на своем корабле, они еще долго молчали, обдумывали происшедшее и по-своему переживали. Работали по очереди веслами, и лишь когда Ась показал рукой на низко пролетевшую над водой серую цаплю, настоящую живую цаплю, заговорили наперебой, обсуждая увиденное.
1) Роберт Ф. Янг, "Срубить дерево";1) Роберт Ф. Янг, "Срубить дерево";
2) Роберт Шекли, "Абсолютное оружие";
3) Генри Райдер Хаггард, "Дочь Монтесумы";
4) Александр Грин, "Поединок предводителей";
5) Клиффорд Саймак, "Однажды на Меркурии";
6) Том Говард, "Вы создали нас";
7) Брайан Олдисс, "Вирус бессмертия".
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Первые метры дороги пришлось прорубать топором через хаос лиан и кустов. Но затем под высокими зелеными сводами огромных эвкалиптов, миртовых, лавровых и других деревьев, где царил полумрак, подлесок сделался менее густым. Между группами папоротников и стволами деревьев почва была покрыта мхами разных видов и великолепными орхидеями. Высоко вверху трещали насекомые, а внизу все было тихо. Изредка показывалась бесшумно скользившая змея или ящерица.
Ближе к подножию холма лес начал редеть, и красноватые лучи Плутона проникали до земли; здесь было больше жизни, больше кустов, трав и цветов. Охотники напали на тропинку, извивавшуюся между деревьями, и шли по ней, надеясь, что она выведет из леса. Впереди шел Каштанов, за ним Папочкин, оба с ружьями наготове, зорко посматривая вперед и в стороны. Громеко замыкал шествие, часто отставая для сбора растений.
Вдруг Каштанов остановился и поднял руку в знак внимания: впереди слышался сильный треск и легкое ворчанье. Затем на тропе появилось исполинское животное странного вида, похожее на медведя, но с длинным пушистым хвостом и длинной, узкой головой.
— Это муравьед! — прошептал зоолог. — Виды его известные в Южной Америке, очень смирные, несмотря на страшный вид и огромные когти. Но они гораздо меньше этого экземпляра, ведь этот имеет более двух метров в вышину!
Между тем муравьед заметил людей, загородивших ему дорогу, и остановился в нерешительности.
— Сойдем с тропы! — прошептал зоолог. — Пусть он пройдет мимо нас и даст себя рассмотреть получше.
Охотники отошли в сторону и спрятались за группу густых кустов. Муравьед постоял еще несколько минут, недоверчиво всматриваясь в лес, затем потихоньку потел вперед, останавливаясь через каждые пять-шесть шагов и оглядываясь по сторонам. Во время такой остановки Папочкин успел его сфотографировать сбоку, после чего животное, услышав щелчок затвора, пустилось бежать, покачиваясь на своих толстых лапах и вытянув хвост; от носа до кончика хвоста оно имело не менее четырех метров.
Выйдя из леса, путешественники очутились у подножия холма, пологий склон которого тянулся вверх. Каштанов с досадой смотрел на этот однообразный склон, не обещавший ему добычи, тогда как ботаник был в восторге от обилия незнакомых цветов среди густой травы и занялся их сбором. Вдруг геолог заметил у самого подножия холма довольно большой куполообразный бугор, голые скаты которого отливали металлическим блеском.
— Ну вот и для меня пожива! — воскликнул он, вытаскивая молоток и направляясь почти бегом к бугру, в то время как Папочкин занялся ловлей новой ящерицы, спасавшейся от него на небольшом деревце.
Дойдя до бугра, Каштанов остановился в изумлении — бугор был совершенно голый, лишенный даже малейшей травки, и вся его поверхность состояла из шестисторонних пластинок бурого цвета с темными ободками.
Удивленный геолог попробовал отбить молотком кусочек породы, но молоток отскочил от поверхности.
В надежде, что на вершине бугра будет больше трещин, Каштанов полез наверх, что удалось ему не сразу: хотя бугор имел только метра три вышиною, но склоны его были совершенно гладкие. Наверху порода была такая же неуязвимая, поэтому геолог вынул из-за пояса большое зубило, вставил его в бороздку между двумя пластинками и начал бить молотком по зубилу, которое постепенно углублялось в породу.
Вдруг сильный толчок сшиб геолога, стоявшего на коленях, и он едва успел ухватиться за зубило, чтобы не скатиться с холма. Толчки продолжались, и Каштанов с недоумением оглядывался. Ему показалось, что вся почва пришла в движение, а деревья закачались.
— Страшное землетрясение! — закричал он своим товарищам, которые были от него на расстоянии сорока шагов. — Вы чувствуете, какие толчки?
Услышав этот возглас, Громеко и Папочкин переглянулись с удивлением. Они не ощущали никаких признаков землетрясения. Но, взглянув в сторону, где находился Каштанов, они были поражены: бугор с геологом медленно перемещался по склону холма.
После минуты недоумения оба побежали наперерез этому странному двигающемуся бугру, основания которого не было видно из-за густой травы. Подбежав ближе, Папочкин воскликнул со смехом:
— Да это исполинская черепаха! Петр Иванович, вы едете на черепахе!
В это время бугор повернулся в сторону преследователей, которые увидели выдвинувшуюся из-под него довольно длинную шею и противную голову, не меньше бычьей, усаженную мелкими щитками. В раскрытой пасти видны были пластинчатые зубы.
Каштанов, понявший в чем дело, оставил свое зубило забитым в панцирь черепахи, соскользнул с нее и отпрыгнул в сторону. Он заметил теперь быстро двигавшийся огромный хвост, похожий на толстое бревно, удар которого мог переломить ноги.
Животное, почувствовав себя свободным, побежало вдоль склона, его голова и хвост скрылись в траве, поразительно напоминая движущийся голый бугор.
После обмена шутками по поводу забавного приключения геолога, принявшего живую черепаху за каменный холм, а ее движение за землетрясение, Каштанов заметил товарищам:
— Я полагаю, впрочем, что это была совсем не черепаха, а глиптодон — животное из семейства броненосцев, водившееся на Земле в плиоценовую эпоху третичного периода наряду с огромными муравьедами, гигантскими ленивцами, мастодонтами и громадными носорогами. Остатки этих животных найдены в изобилии в Южной Америке.
"Плутония":
Первые метры дороги друидам пришлось прору
бать, чтобы пробиться сквозь хаос кустов. Но затем, под высокими зелеными сводами огромных деревьев, где царил полумрак, лес стал менее густым. Где-то над головами трещали насекомые. А внизу было тихо. Изредка на глаза попадались то бесшумно скользящая змея, то ящерица.
Перед друидами был холм, тоже сплошь покрытый лесом, цветами и травой.
— Я не перестаю удивляться! — снова и снова повторял Ялли.— Такая красота в таком месте.
— Что-то очень уж подозрительно,— сказал Трилли.— Не по душе мне это великолепие красок. Здесь что-то не так...
Вдруг маленький Ась остановился и прошептал:
— Тише, кто-то идет...
Друиды замерли! Впереди слышался сильный треск и негромкое ворчание. Затем на тропе появилось исполинское животное странного вида, похо
жее на медведя, но с длинным тощим хвостом и сплюснутой головой. За спиной у исполина тре
пыхались несоразмерно маленькие крылья.
— Что это за уродец? — пробормотал Ялли.
— Не думаю, что бы он был уж так несчастен,— отозвался Трилли.
— Почему?
— Посмотри на его кости.
— Да! Огромные...
Между тем зверь заметил друидов и остановился в нерешительности.
— Свернем с тропы в кусты! — прошептал Трилли.
— Зачем? — не понял маленький Ась.
Ялли схватил его за руку:
— Пусть пройдет мимо...
Друиды тотчас рассеялись по кустарнику.
Зверь постоял еще несколько минут, недоверчиво всматриваясь в лес, затем потихоньку двинулся дальше, останавливаясь через каждые пять-шесть шагов и оглядываясь по сторонам.
— Кажется, можно выходить,— облегченно произнес Трилли.
Ялли на всякий случай щелкнул кнопкой аннигилятора. Услышав незнакомый звук, зверь бро
сился бежать, покачиваясь на своих толстых лапах и вытянув хвост.
Друиды развеселились.
— Какой огромный трусишка! — хохотал маленький Ась.
Выйдя из леса, друиды очутились у подножья холма, пологий склон которого далеко тянулся вверх. Ась был в восторге от обилия цветов среди густой травы и занялся их сбором.
— Осторожнее, Ась! — предупредил Ялли.
Вдруг он сам заметил у самого подножья холма довольно большой куполообразный бугор, голые склоны которого отливали металлическим блеском.
— Я что-то вижу,— выкрикнул он и бегом помчался к бугру. Добежав, остановился недо
уменно. Бугор был совсем гол, без малейшей растительности, вся его поверхность состояла из бурых шестиугольных пластинок с темными обод
ками. Удивленный Ялли попытался подняться на бугор по совершенно гладким склонам. Вдруг сильный толчок опрокинул его навзничь. Он взвился на своих крыльях в воздух, чтобы не скатиться с бугра. Толчки продолжались. Ялли с недоумением озирался по сторонам. Ему показа
лось, что вся поверхность берега пришла в движе
ние и деревья закачались.
— Странное землетрясение, друиды! — вскричал он.— Вы чувствуете, какие толчки?
Услышав этот возглас, Трилли, Нара и все друиды озадаченно переглянулись. Они не ощущали никаких признаков землетрясения. Но, обер
нувшись на голос Ялли, они были поражены: бугор, на котором он только что стоял, начал переме
щаться...
После минутного раздумья Трилли бросился наперерез странному движущемуся бугру. Нара и друиды поспешили за ним. Подбежав ближе, Трилли воскликнул сквозь смех:
— Да это же гигантская черепаха! Ялли! Дружок! Ты едешь на черепахе! Вот бы увидели ее Лео, Дон, Раф и Микки!
В это время бугор развернулся в сторону преследователей, и друиды увидели высунувшуюся из- под него довольно длинную шею и голову не меньше бычьей, усаженную мелкими щитками. В раскрытой пасти были видны зубы.
Ялли, сообразивший наконец, в чем дело, соскользнул с черепахи и отлетел в сторону. Он заметил угрожающе быстро двигающийся, огром
ный хвост, похожий на толстый ствол дерева.
Животное, почуяв свободу, грузно побежало и скрылось в густой траве. Оно опять поразительно напоминало движущийся голый бугор.
— Ну как, Ялли, славно ты покатался? — смеялся Трилли.
— Я был уверен, что это настоящий бугор,— сконфуженно ответил Ялли.
— Конечно, я его понимаю,— серьезно сказал маленький Ась,— эта черепаха совсем не похожа на Рафа, Лео, Дана и Микки... И не только размерами — она какая-то противная.
— Я даже полагаю,— добавил Трилли,— что это была совсем не черепаха, а глиптодон...
— Кто-кто?—переспросил Ялли.
— Такой странный зверь... А теперь, скорее всего,— продукт радиоактивных опытов Колдуна...
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Постепенно все проснулись, хотя было темно по-прежнему. Все было объято красноватыми сумерками, а диск Плутона был покрыт многочисленными темными пятнами, так что сила света была ослаблена на девять десятых. При этом освещении листва и трава казались почти черными, как и само небо. Вокруг лежала глубокая тишина — ни птицы, ни звери, ни насекомые не проявляли признаков жизни, и только по временам налетавший ветерок шумел в листве. В этой тишине было что-то зловещее.
Посоветовавшись, решили, что рискованно плыть в таких сумерках по неизвестной реке между двумя стенами леса, переполненного разными хищниками, которые могли напасть на путешественников. Легко можно было сесть на мель или наткнуться на корягу, что представляло большую опасность для парусиновых лодок.
— А если этот сумрак будет продолжаться целые недели или месяцы? — спросил Громеко. — Неужели мы будем сидеть на месте? Провизии у нас хватит дня на три, на четыре.
"Плутония":
К вечеру друиды разложили костер. Весь берег заливали красноватые сумерки, а диски трех лун были покрыты многочисленными темными пят
нами.
При таком освещении листва и травы казались почти черными, как и само небо. Вокруг лежала глубокая тишина. Ни птицы, ни звери, ни насекомые не проявляли признаков жизни, и только по временам налетавший ветерок шелестел в листьях. В этой тишине было что-то зловещее.
Посоветовавшись, друиды решили, что рискованно плыть в таких сумерках по подземной реке между двумя стенами леса, кишащего разными древними чудовищами, от которых можно было ждать нападения.
— Кроме того, есть опасность наткнуться на какую-нибудь корягу,— сказал Трилли.
— А если этот полумрак простоит неделю или месяц? — спросил Ялли.— Неужели мы так и будем сидеть здесь, когда в беде наши друзья — черепашки ниндзя?
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
— Что за чудовище! — прошептал Папочкин. — Тело слона, шея лошади, голова тапира и замашки жирафа.
"Плутония":
— Что за чудовище!
— Где? — насторожился Ялли.
— Посмотри-ка, вон там, в кустах...
Друиды увидели странного зверя, уходившего прочь от берега. У него была голова тигра, шея лошади, тело слона, а повадки антилопы.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
— Носорог колоссальной величины! — шепнул последний, останавливаясь в кустах, чтобы не испугать чудовище или не раздразнить его.
Но животное только на первый взгляд напоминало носорога, так как обладало маленьким рогом на переносице. Пара же больших рогов, возвышавшихся на лбу и направленных вперед, придавала ему сходство с некоторыми быками; во всем же остальном оно отличалось и от носорогов и от быков. Голова по сравнению с туловищем была непропорционально велика, достигая чуть ли не двух метров в длину; задняя часть черепа расширялась в плоский и широкий гребень, который можно было принять за огромные растопыренные уши, но в действительности это было только украшение или защита верхней половины шеи, покрытое мелкой чешуей, а по наружному краю — острыми зубцами. Этот воротник, несомненно, увеличивал вес и без того огромной головы и мешал поднимать ее вверх.
Передние ноги были значительно короче задних, так что животное двигалось, высоко подняв свой крестец. Когда голова и ноги этого животного скрывались в высокой траве, оно напоминало целый холм, достигавший почти пяти метров в вышину. Массивное туловище его было покрыто панцирем из круглых пластинок, более крупных на спине и боках, мелких на крестце, ногах и брюхе. Туловище оканчивалось недлинным, но толстым хвостом, который служил опорой для задней части тела. От конца морды, представляющего острый клюв, до начала хвоста животное имело около восьми метров.
— Носорог колоссальной величины! — шепнул последний, останавливаясь в кустах, чтобы не испугать чудовище или не раздразнить его.
Но животное только на первый взгляд напоминало носорога, так как обладало маленьким рогом на переносице. Пара же больших рогов, возвышавшихся на лбу и направленных вперед, придавала ему сходство с некоторыми быками; во всем же остальном оно отличалось и от носорогов и от быков. Голова по сравнению с туловищем была непропорционально велика, достигая чуть ли не двух метров в длину; задняя часть черепа расширялась в плоский и широкий гребень, который можно было принять за огромные растопыренные уши, но в действительности это было только украшение или защита верхней половины шеи, покрытое мелкой чешуей, а по наружному краю — острыми зубцами. Этот воротник, несомненно, увеличивал вес и без того огромной головы и мешал поднимать ее вверх.
Передние ноги были значительно короче задних, так что животное двигалось, высоко подняв свой крестец. Когда голова и ноги этого животного скрывались в высокой траве, оно напоминало целый холм, достигавший почти пяти метров в вышину. Массивное туловище его было покрыто панцирем из круглых пластинок, более крупных на спине и боках, мелких на крестце, ногах и брюхе. Туловище оканчивалось недлинным, но толстым хвостом, который служил опорой для задней части тела. От конца морды, представляющего острый клюв, до начала хвоста животное имело около восьми метров.
— Ну и чудовище, ну и чудовище! — шептал Громеко, рассматривая, как и остальные, необыкновенное животное, которое медленно передвигалось вдоль берега озера, пожирая траву и кусты.
— Что это за зверь? — спросил Папочкин.
— Это, должно быть, трицератопс, представитель отряда динозавров, — ответил Каштанов, — к которому принадлежали различные исполинские ящеры.
========
Друиды шли за зверем, пока он не скрылся, но тут же вернувшись к реке, увидели другое чудо
вище.
— Что-то вроде бегемотоносорога,— проговорил Ялли.
— Да, только увеличенного,— добавил Трилли.
Но чудовищный зверь только на первый взгляд напоминал носорога — благодаря маленькому рогу на переносице. Пара же больших рогов, возвышавшихся на лбу и направленных вперед, прида
вала ему сходство с быком. Голова по сравнению с туловищем была непропорционально велика, достигая почти трех метров в длину, задняя часть черепа расширялась в плоский и широкий гребень, который можно было принять за огромные расто
пыренные уши, но в действительности это, скорее, было защитное приспособление для верхней поло
вины шеи, покрытое мелкой чешуей, а по наруж
ному краю — острыми зубцами.
Из-за того, что передние ноги были значительно короче задних, животное двигалось, высоко подняв заднюю часть туловища, покрытую панцирем из круглых пластинок, более крупных на спине и боках, мелких — на ногах и брюхе. Туловище оканчивалось недлинным, но толстым хвостом, служившим опорой для задней части тела. От конца морды до начала хвоста животное имело около пятнадцати метров.
— Ну и чудовище, ну и чудовище! — шептал
Трилли, рассматривая как и остальные, необыкновенного зверя, который медленно двигался вдоль берега реки, пожирая траву и кусты.
— Что это за уродец? — вздохнул Ялли.
— Он похож на динозавра,— сказала Нара,— но больше — на атомного ящера.
"Минск":
Все двинулись кучкой, молча, подавленные тишиной и предчувствием разочарования
Грин:
По сходням шли кучкой, молча, подавленные тишиной и предчувствием гибели
"Минск":
Когда их фигуры, раскачиваясь, ушли во мрак, - из-за туч выглянула луна
и затопила тревожным блеском далекую линию противоположного берега.
-------------
Серая пена вылетела из четырех гигантских пастей. Четыре пары лап потянулись к друидам. И лишь тогда выглянула одна из лун и затопила тревожным блеском далекую линию противопо
ложного берега.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Так близко, так доступно коротенькому мостку стоял перед ними
противоположный край пропасти, что Кист с досадой топнул и почесал затылок.
Край, отделенный трещиной, был сильно покат к отвесу и покрыт щебнем,
однако, из всех мест, по которым они прошли, разыскивая обход, это место
являло наименьшую ширину. Забросив бечевку с привязанным к ней камнем, Род
смерил досадное расстояние: оно было почти четырнадцать футов. Он
оглянулся: сухой, как щетка, кустарник полз по вечернему плоскогорью;
солнце садилось.
Они могли бы вернуться, потеряв день или два, но далеко впереди,
внизу, блестела тонкая петля Асценды, от закругления которой направо лежал
золотоносный отрог Солнечных Гор. Одолеть трещину - значило сократить путь
не меньше, как дней на пять. Между тем обычный путь с возвращением на
старый свой след и путешествие по изгибу реки составляли большое римское
"S", которое теперь предстояло им пересечь по прямой линии.
- Будь дерево, - сказал Род, - но нет этого дерева. Нечего перекинуть
и не за что уцепиться на той стороне веревкой. Остается прыжок.
Кист осмотрелся, затем кивнул. Действительно, разбег был удобен:
слегка покато он шел к трещине.
- Надо думать, что перед тобой натянуто черное полотно, - сказал Род,
- только и всего. Представь, что пропасти нет.
- Разумеется, - сказал Кист рассеянно. - Немного холодно... Точно
купаться.
Род снял с плеч мешок и перебросил его; так же поступил и Кист. Теперь
им не оставалось ничего другого, как следовать своему решению.
- Итак... - начал Род, но Кист, более нервный, менее способный нести
ожидание, отстраняюще протянул руку.
- Сначала я, а потом ты, - сказал он. - Это совершенные пустяки.
Чепуха! Смотри.
Действуя сгоряча, чтобы предупредить приступ простительной трусости,
он отошел, разбежался и, удачно поддав ногой, перелетел к своему мешку,
брякнувшись плашмя грудью. В зените этого отчаянного прыжка Род сделал
внутреннее усилие, как бы помогая прыгнувшему всем своим существом.
Кист встал. Он был немного бледен.
- Готово, - сказал Кист. - Жду тебя с первой почтой.
Род медленно отошел на возвышение, рассеянно потер руки и, нагнув
голову, помчался к обрыву. Его тяжелое тело, казалось, рванется с силой
птицы. Когда он разбежался, а затем поддал, отделившись на воздух, Кист,
неожиданно для себя, представил его срывающимся в бездонную глубину. Это
была подлая мысль - одна из тех, над которыми человек не властен. Возможно,
что она передалась прыгавшему. Род, оставляя землю, неосторожно взглянул на
Киста, - и это сбило его.
Он упал грудью на край, тотчас подняв руку и уцепившись за руку Киста.
Так близко, так доступно выглядел противоположный край пропасти, что Донателло с досадой топнул и почесал затылок. Увы, из всех мест, по которым они прошли, это было самым подходящим.
— Хотя бы какое-нибудь дерево,— сказал Раф,— так нет этого дерева.
— Нечего перекинуть и не за что уцепиться,— продолжил Микки его мысль.
— Что же остается? — взглянул на друзей Раф.
— Остается прыгать,— сказал Лео.
Дон осмотрелся, затем кивнул. Действительно, разбега, пожалуй, не хватало.
— Надо думать, что перед тобой натянуто черное полотно,— сказал Раф.— Только и всего. Представь, что пропасти нет.
— Хочешь? — спросил Дон.
— Чего? — удивился Раф.
— Быть первым?
— Разумеется,— сказал Раф рассеянно.— Разве что прохладно.
— Ничего, Раф,— подбодрил Дон.— Водичка теплая.
Раф снял с плеч свой мешок и перебросил его на другую сторону. Так же поступили Микки, Лео и Донателло. Теперь друзьям ничего не оставалось, как следовать своему решению.
— Итак...— начал Микки, но Раф, более нервный, отстраняюще протянул руку:
— Ладно, сначала я, а потом ты. Это совершенные пустяки... Смотри!
Горяча себя, чтобы подбодрить друзей, Раф отошел, разбежался, перелетел, удачно оттолкнувшись, к своему мешку и брякнулся на него грудью. В зените этого отчаянного прыжка Микки внутрен
не сжался, как бы помогая прыгавшему всем своим существом.
Раф встал.
— Готово! — сказал он.— Микки! Жду тебя!
Микки медленно отошел на возвышение, потер одна о другую руки и, нагнув голову, помчался к обрыву. Его мускулистое тело, казалось, взовьется с легкостью птицы. Но когда он уже оторвался от земли, Раф неожиданно для себя представил его срывающимся в пропасть. Микки в полете неосто
рожно взглянул на Рафа и прочел его мысли. Это его сбило. Он упал грудью на край, но тотчас уце
пился, за протянутую ему руку.
"Дерево познания":
Бесчисленные синие колокольчики заливают нежным голубым маревом яркую траву берегов, поросших шиповником и черемухой; чудно пахнет цветами. Тишина, никого нет. А вот глубокий спокойный омут под широким обрывом. Там ветки мокнут в воде, глаза слепит мошкара, обнаженные, упавшие в воду корни струят воду жемчужным блеском.
III
Таинственная жизнь рыб скрыта черной водой. Поплавок заснул над глубоко затонувшими облаками. Вот он задумчиво шевельнулся... поплыл... дернулся... побежали круги... нырнул, -- и удочка выбрасывает на воздух брызгающего каплями, свивающегося кольцом, тяжелого красноперого окуня
-----------
Половодье синих цветов, напоминающих коло
кольчики, заливали нежным маревом сочную тра
ву по берегам, поросшим кустарником. Чудный аромат. Тишина. Глубокий, спокойный омут под широким обрывом. Там ветки мокли в воде, глаза слепила мошкара, мелкие волны отливали жемчуж
ным блеском.
— Какая таинственная жизнь скрыта под черной водой! — мечтательно произнес Раф, забра
сывая удочку.
Его поплавок заснул над глубоко затонувшими облаками. Вот он задумчиво шевельнулся... пошел в сторону... нырнул — и удочка выбросила на берег тяжелого, упруго извивающегося, краснопе
рого окуня.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Я чувствовал скрип, легкое безболезненное покачивание, тупую боль в голове и, при первой попытке осветить свое положение разумом, лишался чувств. Так продолжалось довольно долго, иногда промежутки сознания были длиннее, иногда короче, но ничего нового не входило в них, за исключением песни, распеваемой невидимым для меня певцом где-то наверху. Голос его звучал рассеянно и утомленно. Когда я открывал глаза, было темно, как в брюхе черной кошки, ноги мои и руки лежали как деревянные. Я не в силах был пошевелить ими. Снова мое сознание заволоклось туманом. Но это длилось теперь, вероятно, лишь несколько секунд, следующий момент заставил меня встрепенуться. Я различил плеск воды, такой слабый, что его можно было принять за щелканье языком. Мысль о том, что меня куда-то везут, показалась мне неимоверно смешной, я тихонько захохотал, чем все и окончилось, потому что слабый, разбитый ударом мозг не выдержал усилия смеха. Наступило забвение, и сколько длилось оно, не знаю.
К полному, окончательно устойчивому сознанию меня вернул соленый запах моря и теплый ветер, полоскавший лицо сильными вздохами. Я осмотрелся. Была ночь; вверху, вспыхивая, мерцали звезды, и море было полно звезд; воздушная, прозрачная пустота ночи шумела подо мной голосами прибоя, шуршал мокрый гравий и раковины, перебрасываемые узкой лентой волны, засыпающей с разбегу на побережьи; движущаяся линия океана внизу блестела фосфорическим светом позолоченных подводным огнем волн. Тело мое тянуло вниз, из этого я заключил, что лежу вниз ногами, на плоскости, наклонной к морю. Я попытался встать и не мог, повернул голову и увидел за собой, выше, темные громады холмов. Одинокий, я был слаб, как грудной младенец, но состояние моего духа, безразличное к настоящему, отличалось необыкновенной ясностью и покоем.
Постепенно я вспомнил лесной удар в голову. Далее был провал, пустота, слабо заполненная отрывочным плеском воды, пением и покачиванием. В это время сзади раздались медленные шаги, я повернул голову и увидел темный силуэт человека. В руках его было ружье. Он тихо сел подле меня, я пристально смотрел в его лицо, окутанное туманом ночи. Наконец он спросил:
- Ну, как?
- Кто вы? - спросил я, приподнимаясь на локте.
Он засмеялся сдержанным, мелодическим смехом. В темноте глаза его казались маленькими, блестящими пропастями. Я повторил вопрос. - Вам небезынтересно будет узнать, - заговорил он, не отвечая на мои слова, - что произошло после досадной, но простительной с вашей стороны оплошности. У водопоя ставят часто такие ловушки? Зверь задевает веревку и сверху летит бревно. Вы спасли какое-то четвероногое от участи, постигшей вас самих. А я шел следом. Я постоянно был в затылке последнего человека из вашего отряда; конечно, ваши собаки шли там, где я прошел раньше. Это был единственный способ.
- Вы Ивлет, - сказал я, остолбенев в первое мгновение.
- Да, - мельком ответил он и продолжал: - я взял вас из любопытства. Что делать? В лесу нет развлечений, нет людей, а мне хотелось поговорить с вами и, кроме того, посмотреть, как вы будете себя вести. Вы безопаснее для меня теперь, чем для вас я.
Он помолчал и прибавил:
- Я привез вас на лодке. Вы были в бессознательном состоянии, иногда ругались. Первые полчаса я вез вас так, чтобы ваша голова, свесившись, болталась в речной воде. Как видите, это помогло.
Почти тут же еще фрагмент из этого же рассказа.
— Вы помните, как мы впервые оказались на этой планете? — спросил Лео у товарищей.
— Ну... да...
— Я имею в виду, помните ли вы свои ощущения? — уточнил Лео.— Самые первые.
Какое-то время черепашки молчали.
— Я услышал мерзкий скрип, когда произошла авария,— наконец сказал Микки.
— А я помню безболезненное покачивание,— сказал Раф.
— А я — тупую боль в голове,— вспомнил Дон.
— А ты, Лео? — спросил Микки.
— Я?.. Я помню, как при первой же попытке осмыслить наше положение, лишался чувств... Помню, что это длилось довольно долго. Иногда проблески сознания были длиннее, иногда короче, но от них оставалась пустота. Если не считать песни, которую распевал, невиданный певец где-то вверху.
— И я слышал какую-то песню,— вставил Микки.
— И я тоже... Мотивчик такой...— перебил его Дон.
— Да, песня была, а слов не помню...— сказал Раф.
— Я помню, что голос певца звучал рассеянно и утомленно,— продолжал Лео.— Когда я открывал глаза, было темно, как в брюхе у черной кошки, ноги мои и руки лежали, как деревянные. Я не в силах был пошевелить ими. Словно мое сознание заволоклось туманом. Потом я различил плеск воды, такой слабый, что его можно было принять за щелканье языком.
Друзья рассмеялись.
— Верно! — воскликнул Дон и прищелкнул.
— Мысль о том, что меня куда-то ведут,— продолжал Лео,— показалась мне очень смешной. Я тихонько засмеялся, чем все и кончилось. Ока
зывается, смех требует усилий, ослабленный в ре
зультате аварии мозг этого не выдержал. Наступи
ло забвение, и сколько длилось оно — не знаю...
— А когда ты пришел в себя? — поинтересовался Раф.
— Когда? — переспросил Лео и задумчиво посмотрел на воду.— К полному, устойчивому сознанию меня вернули соленый запах моря и теплый ветер, полоскавший лицо сильными вздохами... Я осмотрелся... Была ночь. Вверху, вспыхивая мерцали звезды, и море было полно звезд. Воздуш
ная прозрачная пустота ночи разговаривала со мною голосами волн, шуршанием камней, гравия и раковин, выбрасываемых на берег. Океан внизу полнился фосфорическим блеском. Тело тянуло вниз, из этого я заключил, что лежу на плоскости, наклоненной к морю. Я попытался встать, но не мог даже повернуть голову, только увидел мельком темные громады холмов. Я был слаб, как грудной младенец, как только что вылупившийся из яйца птенец, в голове же удивительным образом сме
шались безразличие к происшедшему, необыкно
венная ясность и покой.
— А я помню удар,— перебил его Раф.— Очень хорошо помню удар в голову, когда произошла авария.
— Со временем и я вспомнил удар в голову,— сказал Лео,— но дальше в моих воспоминаниях был провал, пустота, чуть-чуть заполненная плеском воды, пением и покачиванием.
— И что дальше? —не утерпел Микки.
— А дальше... Я услышал медленные шаги... Повернул голову и увидел маленький темный силуэт живого существа.
— Это был Трилли! — Засмеялся Дон.
— Да. В руках у него была ветка с зелеными листьями...
— И спелые плоды,— добавил Раф.
— Трилли тихо сел около меня,— продолжал Лео.— Я пристально смотрел ему в лицо, окутанное туманом ночи. Наконец он тихо спросил: «Ну как?» — «Кто ты?» — В свою очередь спросил я, приподнимаясь на локте. Трилли засмеялся своим мелодичным смехом. В темноте его глаза казались мне маленькими звездами. Я повторил свой вопрос. «Вам, наверное, интересно будет уз
нать,— сказал Трилли, не отвечая,— что произо
шло с вами? Ведь вы, как я понял, хотели спасти какое-то четвероногое от участи, постигшей вас самих...»
— Да-да! — горячо воскликнул Раф.— Ведь мы потерпели аварию из-за какого-то белого кролика, которого нес в лапах огромный дракон. Мы бросились ему наперерез, и...
— ...и он опрокинул нас, как кроликов! — добавил Микки.
— Но мы тем не менее приземлились на все четыре, все четверо,— рассмеялся Лео и продол
жал: — Тогда я попросил маленького человечка назвать свое имя.— «Я — Три л ли... друид,— ска
зал он.— Мы с братом Ялли и другими друидами подобрали вас из любопытства. Хотя... из благо
дарности тоже... Ведь вы спасли редчайший эк
земпляр кролика».— «Это был ваш кролик?» — «Да. А еще нам очень хотелось поговорить с вами и, кроме того, посмотреть, как вы будете себя вести на нашей планете Ригель».— «По-моему, мы безо
пасны для вас».— «Пожалуй...— Затем, помолчав, Трилли добавил: — Мы привезли вас на лодке. Вы были без сознания. Иногда спорили, иногда стонали, иногда смеялись. Первые полчаса мы вез
ли вас так, чтобы ваши головы были в морской во
де... Как видете, это помогло. В наших морях еще есть сила...»
"Дерево познания":
Здесь вправе каждый прийти и сбросить с себя все, вплоть до своего имени. Послушайте тишину!
Он смолк, а я ждал в необъяснимой тревоге, потому что это говорил каторжник. Утомительно полная, украшенная ворчанием океана, тишина следила за нами.
- Итак, - заговорил он снова, - довольно выпустить раз в подлеца пулю, чтобы лишиться навсегда права дышать! Я беспокою окрестности, но иначе мне пришлось бы умереть с голоду. Молодой человек, я стою за то, чтобы были места, где люди могут встречаться спокойно душа с душой, без камня за пазухой и без имени, потому что Ивлетом можете быть и вы, как я мог сделаться вами. Я вправе был бы убить вас, потому что с этой же самой целью вы преследовали меня. Здесь мы равны, вопрос в силе. Но я не сделаю этого.
- Место, - сказал я, - почему это место?
- Не знаю, - ответил он. - Я давно отметил его, как бесплатную лечебницу. Покой вносит покой.
Он смолк. Я смотрел вниз, совершенно подавленный, встревоженный, с ворохом бессвязных утомительных мыслей. Слова, только что прозвучавшие в моих ушах, казалось, шли не от темной фигуры человека, а от тишины и невидимого, вспыхивающего фосфором океана, и печальных холмов, заснувших в оцепении. В ушах гудел слабый звон; под обрывом тихо шуршал гравий. Тогда все закачалось, и вернувшаяся, прогнанная волнением слабость обрушилась на меня теплой волной. Я лег, сердце билось неровно, толчками, сырая трава знобила спину и ноги.
Сильная рука встряхнула меня. Я закрыл глаза. Ивлет сказал:
- Дорога к реке идет влево. На самом гребне холмов встретите выщербленный ветром базальт, спуститесь, придерживаясь середины склона. А потом будет каменное ложе потока, которое приведет вас к небольшой бухте. Немного внимания, и вы там найдете мою пирогу. Прощайте. Вот сухари, вот свинина.
Что-то твердое шлепнулось около моей головы. Потом зашелестела трава и мелкий кустарник. Ивлет шел вниз, его темная, исчезающая по временам фигура, мягко подпрыгивая, опускалась ниже и ниже.
Я встал, покачнулся, но удержал равновесие и почувствовал, что могу двигаться. Снизу выделился неясный шум, и ветер донес обрывок негромкой песни, прозвучавшей жалобой и угрозой:
Ночью на западном берегу пролива
Мы ловили креветок и черепах,
Забыв о кораблях неприятеля!..
-----------------------
— Я помню, что ответил Трилли,— подхватил Лео.— Он сказал: «Здесь, на этой планете, на зем
ле друидов, каждый вправе прийти и сбросить с себя все, вплоть до своего имени. Послушайте, как шумит море и как шепчутся листья...» И он смолк. А я ждал в необъяснимой тревоге,— про
должал Лео.— Утомительно полная, украшенная ворчанием океана тишина казалось следила за на
ми... Потом он снова заговорил: «Послушайте, черепахи,— сказал он.— Мы, друиды, живущие на планете Ригель, выращиваем сады деревьев Позна
ния. И вообще... Мы за то, чтобы были такие места, где живые существа могли бы встречаться спокой
но, с открытой душой, без камня за пазухой, не спрашивая друг у друга имени, потому что... все равны...»
— Да! — воскликнул Раф.— Планета Ригель действительно была бы прекрасной лечебницей для глаза, сердца и души, если бы не Высочайший Колдун...
Лео молчал, смотрел на воду, отдавшись своим мыслям.
— Что же было потом? Помнишь, Лео? — спросил Раф.
— Тогда все закончилось,— сказал Лео.— Я снова лег, сердце мое билось неровно, толчками, от сырой травы знобило спину... Я только помню, как закрыв глаза, услышал голос Трилли: «Дорога идет влево. На самом гребне холмов увидите выщербленное ветром базальтовое плато. Спуститесь на него, придерживаясь середины склона. А потом будет каменное ложе пересохшего потока, которое приведет вас к небольшой бухте. Вы сразу увидите наш городок. Прямо под кроной дерева Позна
ния...» Потом что-то коснулось моей головы. Зеле
ное и влажное. Это были листья. Их прикосно
вение вернуло мне силы... Я встал, покачнулся, но удержал равновесие и почувствовал, что могу двигаться. И еще помню: ветер донес обрывок не
громкой песни...
— Я тоже ее слышал! — воскликнул Дон.
Лео тихонько попробовал напеть мелодию. Микки и Донателло помогли ему: — Ночью на запад
ном берегу пролива мы ловили рыбу, забыв о не
приятностях...
— Да-да, именно эти слова,— оживился Раф.— Я вспомнил!
"Дерево познания":
Белый туман еще струился над землей, а солнце пряталось в далеких холмах, когда полк, построенный в штурмовые колонны, под крик безумных рожков и гром барабанов, бросился к форту
-----------
Синий туман еще плыл над землей, а солнце пряталось в далеких холмах, когда корабль друи
дов, нагруженный несколькими бочонками и корзи
нами с плодами Познания, а также Силы и Знаний был готов к отплытию на Коралловый остров
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
В пятницу пароход вышел из Бомбея, а в понедельник на юге показалась группа небольших островов.
— Коралловые рифы, — сказал капитан Ромелинку, когда тот остановил на них свое рассеянное внимание. — Мы идем по архипелагу, впереди будет еще много этих подков.
Он стал рассказывать о странной природе атоллов, тишине и лагунах, об острых зубцах кораллов, спрятанных в прозрачной воде, но Ромелинк, поблагодарив, отошел к юту. Он любил всегда и все узнавать сам.
Вечером снова пришла тоска, того странного молитвенного оттенка, что сопровождал Ромелинка везде в открытом пространстве, будь то океан или пустыня, степь или большая река. Легкий туман стлался над горизонтом, небольшое волнение покачивало пароход,
и солнце опустилось в глубину дали неярким багровым кругом. Профили пассажиров, разместившихся по бортам, рисовались на вечерней воде бледными, акварельными набросками.
Стемнело; волнение немного усилилось. Звезд было меньше, только самые крупные из них пробивались сквозь мглу ночного тумана тусклой, золотой рябью; Ромелинк поднялся с места, штурман и старший лейтенант прошли мимо него, раскланялись и пропали в полуозаренном фонарем мраке; они разговаривали; одно слово, вырвавшись, догнало Ромелинка, он машинально повторил его:
— Барометр.
На пороге каюты, подставляя лицо влажному, порывистому ветру, бьющему в незакрытый иллюминатор, Ромелинк испытал мгновенную потребность дать себе отчет в чем-то, что наполняло его в последнее время все чаще ощущением беспокойства. Душа не всколыхнулась глубоко, и в голове мелькнули слова, похожие на ряд цифр:
— Ромелинк, сорока лет. Работал, бывший табачный фабрикант, богат. Путешествую, скучно.
Он зажег свет, разделся и, прежде чем крепко, как всегда, уснуть, прочел главу из Леббока: о радости быть живым, чувствовать и смотреть.
III
Сон прерывался толчками, но тотчас одолевал их, не выпуская Ромелинка из состояния физического оцепенения. Смутно, и более телом, чем сознанием, ощущал он перемещение центра тяжести, ноги то приваливались к стене, то медленно потягивали вниз за собой туловище; руки сползали к коленям; иногда казалось, что весь он наполнен гирями, и они катаются в нем, придавливая к постели грудь, освобождая ее и снова начиная свою беззвучную, медленную игру. Раз его сильно встряхнуло, он проснулся совсем, сообразил, что пароход сильно качает, и вновь защитился сном.
Совсем и уже окончательно Ромелинк пришел в себя тогда, когда почувствовал, что летит вниз. Он судорожно взмахнул руками, но руки встретили воздух, сильный удар в голову оглушил его; вскочив, он широко расставил ноги, как это делают моряки во время качки, но не удержался и отлетел в угол. Стулья, чемоданы и другие предметы с грохотом носились вокруг, понятия — потолок, пол — по временам исчезали, каюта то опрокидывалась на Ромелинка, то на мгновение принимала прежнее положение. Оглушенный, испуганный, он делал невероятные усилия удержаться на одном месте, встать, сообщить членам непоколебимую устойчивость. Разбешенный океан лишал его связности движений, веса, возможности управлять телом. Он походил на игрушку — картонного паяца, взбрасывающего ноги и руки, мотающего головой, но роковым образом остающегося на одном месте.
Ромелинк, спотыкаясь и распластываясь, подполз к вешалке, где висело его платье. Одеться стоило ему таких же трудов, как трубочисту вылезть из трубы белым. Волнение океана передалось ему, он торопился на палубу; разбитый, оглушенный смятением, Ромелинк держался левой рукой за решетку койки, приводя правой в порядок все части костюма, которые требовали особенного внимания. С палубы летел смутный гул, стуки и дробь шагов, в открытый иллюминатор хлестали лохмотья волн, разносясь брызгами по каюте; пенистые лужи их переливались от стены к стене; наступало жестокое бешенство морской ночи, взвихренной ураганом. Ударяясь в обшивку узкого прохода между каютами, где хлопали, открываясь и закрываясь, двери, Ромелинк бросился к трапу, цепляясь за поручни, и через минуту стоял на палубе, ухватившись за рычаг крана.
В первый момент он не мог вздохнуть, — так силен был ветер, хлеставший палубу. Соленая пена гребней била его в лицо, пароход, проваливаясь, подымался, подскакивал, ложился с борта на борт; в сумрачных, трепещущих огнях фонарей бегали, цепляясь за борта, ванты, палубу, люки — темные силуэты и пропадали во тьме, выкрикивая неясные приказания, ругательства, вопросы, похожие на торопливые звуки охрипших рожков или стоны раненых. Идти не было никакой возможности. Ромелинк крикнул, никто не обратил на него никакого внимания.
По палубе металась испуганная, хватающаяся друг за друга, падающая, ползущая на четвереньках толпа. Все чувства, какие до сих пор приходилось испытывать Ромелинку, исчезли, новое, не похожее ни на что, смятение билось в его груди вместе с сердцем, ударявшим так часто и звонко, как будто оно было сделано из металла. Промокший насквозь, босой, без шляпы, он словно прирос к крану, руки его ныли от постоянных усилий, казалось, тьма изо всех сил пытается разом оторвать кран от стиснутых пальцев и бросить Ромелинка на палубу.
Все остальное вспоминалось им после, как омерзительный, холодный кошмар воды, сырости, толчков, вихря и паники. Пароход взбросило, колена Ромелинка согнулись от внезапного сотрясения, глухое, словно из-под земли: «Г-ро-н-н»... пронизало судно; продолжительный треск, перекатываясь от киля до мачт, заухал в трюмах, смолк, и палуба вдруг наклонилась почти отвесно, так что Ромелинк стукнулся подбородком в железо крана и несколько секунд лежал так, повиснув над бездной. Наверху, в реях, пронзительно гудел шторм, лихорадочная, непреодолимая слабость вдруг охватила Ромелинка, он был готов выпустить опору из рук, отдаться власти пьяного ужаса стихий, исчезнуть, — но крики, раздавшиеся вблизи, всколыхнули инстинкт самосохранения.
— Спустить шлюпки! С топорами у талей! Женщин вперед!
Медленно, словно подымающийся после тяжелой раны зверь, — пароход выпрямился. Ромелинк отпустил кран, упал и пополз вперед. Куча полуодетых женщин и мужчин теснилась перед ним, у борта; шлюпка, выведенная за борт, раскачивалась из стороны в сторону. Он встал, схватился за балку и был в центре толпы, тут же заметив, что шлюпка уже полна. В этот момент стало светло, как днем, удар грома соединил небо и воду, и Ромелинк, в нескольких саженях от борта, увидел высокую, мокрую, покрытую сбегающими струями — стену. «Скала!» — решил он, и уже только во вновь наступившем после молнии мраке мгновенный холод тоски, похожий на ощущение падающего в пропасть, сковал его — это была волна.
Он не успел ни приготовиться, ни растеряться; окаменев, в течение одного момента Ромелинк мысленно пережил, до его наступления, удар двигающейся водяной горы, и переживание это стоило смерти. Затем бешеная масса воды сшибла его с ног, полузадушила, сделала легким, закричала в ушах и выбросила за борт.
IV
Сначала Ромелинк закружился в глубокой воронке, образовавшейся вследствие вращательного движения отхлынувшей назад влаги; потом начал работать пятками и выбрался на поверхность. Волны перекатывались вокруг него с глухим шумом, дыбились под ним, держали, покачивая, на закругленных, пенистых спинах и сбрасывали в глубокие, жидкие ямы. Сохраняя, — насколько это было возможно, — самообладание, Ромелинк повернулся на спину, стараясь двигаться как можно меньше, чтобы избежать быстрого утомления, и несколько минут продержался так, но скоро подобное положение оказалось немыслимым — вода заливала рот и нос, и редкие, глубокие вздохи, которые удавалось делать Ромелинку, шли за счет обессиливающих задержек дыхания. Измученный, он перевернулся в воде и стал плыть, стараясь как можно более сохранить лицо от внезапных набегов волн и лохмотьев пены, срываемой ветром. Намокший костюм тянул вниз и сильно мешал плыть, но сбросить его не было никакой возможности: бесформенное, лишенное определенного темпа волнение бросало воду из стороны в сторону, грозя перевернуть Ромелинка при малейшей неосторожности, что могло стоить нескольких невольных глотков соленой воды. Изредка беглый небесный грохот потрясал мрак и бледный, яркий мертвенный свет молний обнажал взбешенную зеленоватую воду.
Эти моменты отчаянной, нелепо расчетливой борьбы за наверняка погибшую жизнь прошли для Ромелинка без страха; страх был бы слишком ничтожен, чтобы заставить его страдать; он испытал нечто большее — глаза Смерти. Они лишили его воли и отчетливого сознания. Сам он, душа его — отсутствовали в то время, оставалось тело, — с тупой покорностью Смерти, — борющееся за лишний вздох, лишнее движение пальца. Это был безнадежный торг человека с небытием, крови — с водой, инстинкта — со штормом, иссякающих сил — с пучиной. В нем не было ни отчаяния, ни веры в спасение, он был судорожно извивающимся автоматом с сердцем, полным тьмы и агонии.
И в то мгновение, когда силы покидали его, когда нестерпимая судорога стала сводить ноги и тысячи острых игл забегали в теле, а сам он сделался тяжелым, как набухший мешок с мукой — еще раз грохнуло в небе и несколько светлых трещин упали вниз. Мелькнула доска, киль шлюпки, перевернутой ураганом, руки со страшной быстротой внезапно вспыхнувшего отчаяния выбросились из воды, застыли на мокром дереве, грудь ударилась в твердое, и несколько тоскливых минут длилось безумие последних, сверхъестественных усилий дышать и держаться до острой невыносимой ломоты в пальцах; боль эта казалась райским блаженством.
V
Очнувшись с тупой болью во всем теле, Ромелинк поднялся на ноги и закрыл глаза, ослепленный дневным светом. Он стоял у самой воды, на берегу небольшого, кораллового острова; лодка, перевернувшаяся вверх дном, валялась невдалеке. У кормы ее, на спине, лицом к Ромелинку, лежала полуодетая молодая женщина.
-----------------------
Отсчитав изрядно морских миль, корабль друи
дов, везущий на борту бочки и корзины с плодами с дерева Познания, был почти у цели. Впереди по
казалась группа небольших островов.
— Коралловые рифы, — сказал Ялли. — Мы идем по архипелагу, здесь много таких подков.
— Значит, уже близко! — воскликнул маленький Ась.— Скоро мы увидим владения принцессы Ресниц.
— Да-да! — подхватил Трилли и стал рассказывать о здешних островах, об острых зубцах корал
лов, спрятанных в прозрачной воде. Но к концу этого рассказа на Трилли внезапно нашла тоска. Предчувствие, что ли?
Легкий туман стлался над горизонтом, небольшое волнение покачивало корабль и солнце опуска
лось в глубинной дали неярким багровым кругом.
— Мы причалим уже к ночи! — сказал Ялли и вдруг спросил: — Тебя ничто не беспокоит?
Трилли не стал признаваться:
— Да нет... Все в порядке.
Стемнело. Волнение немного усилилось. Звезд было мало, только самые крупные из них пробивались сквозь ночную мглу тусклой золотой рябью.
На пороге своей каюты, подставляя лицо влажному и порывистому ветру, Трилли испытал мимо
летную потребность дать себе отчет в чем-то, что порождало в нем смутную тревогу.
— Какие-то странные волны,— произнес он вслух.— Надо уснуть ненадолго.
Сон Трилли неоднократно прерывался. Безотчетно больше телом, чем сознанием, он ощущал сме
щение центра тяжести. Ноги его то приваливались к стене, то откатывались в прежнее положение. Ру
ки сползали к коленям. Порою казалось, что весь он наполнен гирями и те катаются в нем, то сдав
ливая грудь, то освобождая, словно ведут какую- то свою беззвучную, замедленную игру. Один раз его очень сильно тряхнуло, затем Трилли вдруг почувствовал, что летит вниз. Он инстинктивно взмахнул руками, хватая воздух. Сильный удар по голове оглушил его.
Вскочив, Трилли по-борцовски расставил ноги, но не удержался и отлетел в угол.
Происходило нечто странное. Бочки и корзины с плодами разметало по палубе, корабль то заваливался, то возвращался в обычное положение.
— Ялли! Друиды! — позвал Трилли.
Никто не отзывался.
Трилли делал огромные усилия, чтобы удержаться на месте, встать. Тщетно. Взъярившийся океан лишил его связности движений, способности управлять своим телом. Он был похож сейчас на игрушку — картонного паяца, взбрасывающего но
ги и руки, мотающего головой, но роковым образом остающегося на одном месте.
С палубы доносился смутный гул, какие-то стуки и дробь шагов. Через борт хлестали волны, рас
сыпаясь брызгами.
Трилли все-таки пересилил себя, всполз по трапу и через минуту уже стоял на палубе.
— Ялли! Ялли! — позвал он.
Но крика не получилось. В первый момент он не мог даже вдохнуть, так силен был ветер. Соленая пена била в лицо. Корабль проваливался, подскакивал, кренился с борта на борт. В жидком свете прожекторов метались взад и вперед друиды. Они цеплялись за борта, за оснастку, отчаянно разма
хивали руками.
— Ялли! — снова прокричал Трилли, но никто не услышал его. Он был взволнован, смятение билось в его груди вместе с сердцем, колотившим так часто и звонко, как будто оно было сделано из ме
талла.
Промокший насквозь, он словно прирос к палубе...
Корабль тем временем бросило вперед, колени Трилли подогнулись от внезапного толчка. Глухое, словно из-под земли: «Г-р-о-н-н!..» — прошло по всему судну. Треск, докатившись от киля до главной мачты, вдруг оборвался и палуба встала почти отвесно, так что Трилли стукнулся їіодбородком о фальшборт и несколько секунд лежал на нем, по
виснув над бездной. Вверху, в реях, яростно ревел шторм. Лихорадочная, неодолимая слабость вдруг охватила Трилли.
— Ялли! Друиды! — взывал он.— Спускайте шлюпки! Пробуйте добраться до островов!..
— Мы уже в плену, Трилли. Поздно...— услышал он слабый голос маленького Ася, голос кото
рый тут же был унесен ветром.
Но вот медленно, словно поднимающийся после тяжелого ранения зверь, корабль друидов выпрямился.
Трилли пополз вперед. Высокие фигуры чужих людей маячили вдоль всего борта. Спрятавшись за бочонком с плодами Познания, Трилли пытался осознать ситуацию.
«Это пираты»,— пришел он к заключению.
Незнакомые люди выносили из трюма бочонки и корзины.
Трилли глянул за борт и заметил внизу шлюпку.
В ней сидели друиды, охраняемые двумя пиратами.
В этот момент стало светло, как днем, удар грома соединил небо и воду, и Трилли в нескольких метрах увидел большой черный корабль.
«Корабль-призрак»,— успел он подумать, и в тот же миг пережил ощущение человека, падающего в пропасть: над бортом вздыбилась гигантская волна. Трилли не успел ни приготовиться, ни расте
ряться. Бешеная масса воды сшибла его с ног, почти задушила, сделала легким и... прокричала в уши тоненьким голоском:
— Держись! Я помогу тебе! — И тотчас выбросила за борт...
Трилли закружило в глубокой воронке, образовавшейся на месте схлынувшей волны. Он начал из всех сил работать ногами и выбрался на поверх
ность. Волны еще не раз с глухим шумом перека
тывались через него, держали, покачивая, на своих округлых пенистых спинах и сбрасывали в глубо
кие зияющие ямы.
Сохраняя, насколько это было возможно, самообладание, Трилли перевернулся на спину. Он ста
рался двигаться как можно меньше, чтобы не рас
трачивать силы, и какое-то время продержался так, но скоро понял, что надолго его не хватит: вода за
ливала рот и нос и позволяла делать лишь редкие скупые вдохи.
Он переменил положение и поплыл, стараясь всякий раз отворачивать лицо от внезапных набегов волн и лохмотьев пены, срываемой ветром с их гребней.
Изредка утробный громовой грохот сотрясал все вокруг и бледный, мертвенный свет на несколько секунд заливал взбешенную зеленоватую воду.
Это была отчаянная, но расчетливая борьба за жизнь. Трилли уже без малейшего страха чувствовал, что силы, живые силы живого существа, поки
дают его. И опять на грани небытия он услышал чей-то журчащий голос:
— Держись, держись, я помогу тебе!
Трилли сделался тяжелым, как набухший мешок с мукой.
Еще раз громыхнуло в небе, и несколько светлых трещин упали вниз. Мелькнула какая-то доска. Руки Трилли с неестественной быстротой, какую могло породить лишь внезапно вспыхнувшее отчаяние, выбросились из воды, застыли на мокром дере
ве, грудь ударилась о твердое...
Трилли улыбнулся, ощутив на лице ласковое прикосновение зеленой листвы родного далекого дерева Познания, и глубоко вздохнул.
— Держись, я помогу тебе! — услышал он совсем рядом.
— Соломинка,— прошептал Трилли и закрыл глаза.
Очнувшись с болью во всем теле, Трилли поднялся на ноги и закрыл глаза, ослепленный дивным светом. Он стоял у самой воды на берегу неболь
шого каменистого острова. Вокруг него громозди
лись несколько бочонков с плодами Силы и Зна
ний. Трилли обернулся: рядом с ним сидела ма
ленькая улыбающаяся русалка.
Издательство "Минск":
Вечерело; шторм снизил давление, но волны еще не вернули тот свой живописный вид, какой настраивает нас покровительственно в отношении к морской стихии, когда, лежа на берегу, смотрим в их зеленую глубину.
Меж этими страшными и крутыми массами черного цвета стеклянно блестел выем, в тот же миг, как вы заметили его, взлетающий выпукло и черно на высоту трехэтажного дома.
В толчее масс кружилась шлюпка, которой управляло двое.
На веслах сидел человек без шапки, с диким, заостренным лицом, босой и в лохмотьях. Его красные глаза слезились от ветра, шея и лицо, почерневшие от испытаний, поросли грязной шерстью. Голова с отросшими, как у женщины, волосами была перетянута платком, черным у виска от засохшей крови. Он греб, откидываясь назад всем телом и каждый раз закрывая глаза. Подаваясь вперед занести весла, он снова открывал их. Следя за направлением его неподвижного взгляда, можно было догадаться, что этот человек смотрит на бортовый ящик.
Второй человек сидел у руля, управляя движением шлюпки с всепоглощающей заботой не дать бешеному движению воды выбить из рук румпель, трясшийся беспрерывно, как тряслись от крайнего напряжения руки рулевого. Этот человек был одет или, вернее, раздет в той же степени, как и первый, с той разницей, что на нем, кроме белья, разорванного, хлопающего на руках и спине, были просмоленные брюки, застегнутые скрюченными кусками проволоки. Отросшие черные волосы хлестали по глазам, взгляд которых был более разумен, чем взгляд его товарища по несчастью. Лицо опухло, сквозь сильный загар светилось истощение. Усы и борода вокруг искусанных запекшихся губ сбились мохнатым кольцом. Он был мускулист, тяжел, двигался медленно и основательно даже теперь, когда первый дергался при каждом толчке волны и производил впечатление потерявшегося.
Дно шлюпки было залито водой, где плавали, стукаясь о борта, консервные жестянки, обломки скамеек, служивших некогда факелом; там же мокли, болтаясь при перевалах через гребни, тряпки, куски кожи, обрывки бумаги. Сами того не замечая, оба пловца мелко, беспрерывно дрожали, сутулясь от холодного ветра.
Наконец один из пловцов проговорил медленно и упорно:
— Метлаэн!
— Понатужься, Босс, молодчина, хорошая старая собака! — крикнул рулевой. — Слышишь, что я говорю? Ветер упал.
Босс поднял голову, двинул весла, как бы нехотя, и стал смотреть на бортовый ящик.
Некоторое время они молчали. Небо слегка очистилось впереди и темнело, пена перестала летать, срываясь, через головы пловцов, и разбег валов принял более равномерный темп. Не выпуская руля, привязанного к талии толстым концом, Метлаэн потянулся левой рукой и достал из бортового ящика карманные золотые часы, которые не забывал заводить при всяких условиях сорокадвухдневного скитания по волнам. Приблизив часы к глазам, Метлаэн увидел, что время — без двадцати минут шесть.
Некоторое время он держал часы в руках, как бы не решаясь выпустить это осязательное доказательство стойко существующей за горизонтом спокойной и безопасной жизни. Затем вложил часы в ящик. Подымая голову, Метлаэн заметил взгляд Босса, легший на его руку тяжело, как упрек.
Тем временем валы снизились, и неожиданно удары воды сменились отлогими перевалами. Стоял шум тысячи водяных мельниц.
Босс сказал:
— На западе ничего нет. Зачем плыть на запад?
— Куда мы не бросались?! — возразил Метлаэн. — Надо плыть в каком-нибудь одном направлении. И разрази меня бог, если я знаю, где мы находимся!
Его тревога была так сильна, что он различил острое посвистывающее дыхание Босса. Оно звучало, как стон. Подняв голову, Босс дико и неуверенно произнес:
— Я хочу закурить.
II
Метлаэну нужно было некоторое время, чтобы, услышав это, такое простое заявление, примириться с неизбежным, понять, что оно наступило. Он дернулся на своем месте и с отчаянием посмотрел во тьму. Страх выбил из его души все мысли и чувства, кроме нелепого гнева на Босса. Он сам держался если не из последних, то из таких сил страдания, которые, останься он один, могли мгновенно изменить ему, бросив его и шлюпку на произвол случая. Смерть одного подчеркивала близкий конец другого.
— Эй, Босс, — сказал, удерживая ругательства, Метлаэн, — если ты собрался околевать, то лучше это тебе сделать во сне. Вались и спи.
Босс не обратил внимания на его слова. Поддерживая голову рукой, он устойчивее расставил ноги и проговорил, разделяя слова хрипом останавливающегося дыхания:
— Я это знал, когда мы еще садились в шлюпку. У меня екнуло так, будто махнули перед глазами пальцем. Дома не быть — я знаю это. Ни есть, ни пить, Метлаэн, этого больше нет, — только курить. Ты не можешь сказать, что я был плохим товарищем. Я ослаб и умер — только всего. Ну же, давай е е!
Он говорил о половине сигары, спрятанной на самом дне бортового ящика вместе с шестью спичками. Спички и окурок были обмотаны куском просмоленного брезента, а брезент завернут в рукав старой куртки. Согласно уговору, выкурить этот окурок мог только умирающий. Дней десять назад, перекладывая содержимое ящика, Метлаэн нашел этот замусоленный и распухший кусок сигары на дне коробки из-под овощей. Сигара принадлежала Бутлеру, последняя сигара на трех людей, сходящих с ума при мысли о табаке. Ее курили несколько раз по очереди. Бутлер сказал, что уронил окурок в воду, между тем как, продержав его в рукаве, спрятал ночью в жестянку. Когда Метлаэн нашел окурок, Бутлер был в беспамятстве и умер, не приходя в сознание.
— Скорее, Метлаэн, — сказал Босс, — у меня голова кружится, мне худо.
Чувствуя томление, во время которого его тело иногда как бы исчезало, он стал беспокойно двигаться. На перевале через волну, когда рухнувшая вниз шлюпка сильно встряхнулась, Босс соскользнул на колени, затем привалился правым плечом и щекой к борту, сидя на подогнутых под себя ногах.
В положении Метлаэна не было никаких средств оживить умирающего. Страх остаться одному перешел в дикую нервную тоску и тщательное внимание, с каким следовало исполнить теперь последнее желание Босса. Но он сказал все-таки:
— Вгрызись зубами в судьбу, Босс, вставай!
— Долго ты будешь рассуждать? — с ненавистью прохрипел Босс.
Метлаэн привязал руль так, чтобы он не изменил положения, то есть обмотал конец румпеля веревкой с двумя концами, прикрепив к бортам: левому — один конец, правому — другой.
-----------------------
Шторм выдыхался, но волны еще не обрели того безмятежного вида, какой настраивает покрови
тельственно по отношению к океану, если смотреть в их зеленую глубину.
Между еще страшными и свирепыми массами черной воды отплясывал нечто ритуальное пиратский корабль «Призрак», ведомый призраком-ка
питаном. На борту корабля были захваченные в плен друиды вместе с их полными живительных плодов корзинами и бочонками, а в нижнем трюме «Призрака» под огромной, тяжелой крышкой люка, дрожали от страха скованные железными цепями обитатели Кораллового острова.
У капитана-призрака было заостренное лицо, похожее во всей совокупности черт на клюв хищной птицы. Его красные глаза слезились от ветра, шея и лицо поросли грязной шерстью. Голова с отросшими, как у женщины, волосами была стяну
та платком, черным у виска от засохшей крови. Он правил кораблем, полузакрыв глаза. Если просле
дить за его неподвижным взглядом, можно было догадаться, что капитан-призрак смотрит на грузо
вой ящик — там перекатывались захваченные у друидов бочонки с плодами Познания.
Второй пират сидел рядом с капитаном-призраком. Его руки беспрерывно тряслись, как от край
него нетерпения. Внешне этот человек был похож на капитана-призрака. Длинные черные волосы хлестали его по глазам, взгляд которых все время блуждал по сторонам. Лицо было опухшим, усы и борода вокруг искусанных, запекшихся губ сби
лись мохнатым кольцом. Он был мускулист, гру
зен, двигался медленно и основательно даже сей
час, когда капитан-призрак дергался при каждом толчке волны и нервно сплевывал.
На палубе корабля стояли корзины друидов, валялись выпавшие из них в суматохе плоды, кон
сервные жестянки, гребни, тряпки, куски кожи, обрывки бумаги.
Сами того не замечая, пираты мелко, беспрерывно дрожали, сутулясь от холодного ветра.
Наконец один из них проговорил медленно и Упрямо:
— Капитан!
— Ничего, поднатужимся, Босс, ты — молодец, славная старая собака! — ответил капитан-призрак.— Скоро кончится эта буря. Ветер постепенно утихает.
Человек, названный Боссом, поднял голову и тоже посмотрел на грузовой ящик с плодами. Некоторое время оба молчали.
Небо впереди слегка очистилось, пена перестала летать и разбег валов стал более умеренным. Не выпуская руля, капитан-призрак потянулся левой рукой и достал из кармана золотые часы, которые никогда не забывал заводить.
— Как ты думаешь,— насмешливо спросил он у Босса,— какой теперь год?
Тот неопределенно хмыкнул в ответ.
— А не интересно ли тебё узнать, какой теперь век? — с тою же кривой ухмылкой спросил капитан-призрак.
— Не знаю. Нет,— ответил Босс.
Капитан-призрак захохотал. Приблизив часы
к глазам, он сказал: — Идут... Бегут... Несутся.
Некоторое время он держал часы в руках, как бы не решаясь расстаться с этим осязаемым доказательством его собственного существования. За
тем положил в карман. Поднимая голову, капитан-призрак заметил взгляд Босса, легший на его руку тяжело, как упрек.
Тем временем волны опали и резкие толчки в борт сменились отлогими перевалами.
Босс сказал:
— На западе ничего нет... Там уже все взято... Зачем плыть на запад? Я думаю, Высочайший Колдун будет недоволен, если мы опоздаем...
— О-хо-хо! — раскатисто захохотал капитан- призрак.— Высочайший Колдун будет счастлив — мы везем ему плоды с дерева Познания.
— Но почему мы сменили курс? — не унимался Босс.— Я ни черта не понимаю, где мы нахо
димся.
— А тебе и не нужно этого понимать, Босс! — сказал капитан-призрак и снова расхохотался.
— Ладно,— буркнул Босс.— Играйте с огнем, капитан... Если вам это по душе... Я знаю, что буря — ваша стихия...
Он поерзал на своем месте и с отчаянием посмотрел по сторонам. Страх выбил из его души все мыс
ли и чувства, кроме необъяснимого гнева на капи
тана-призрака.
Капитан насмешливо смотрел на него.
— Эй, Босс! — сказал он, проглатывая ругательство.— Если ты собрался со мной поссорить
ся, то отложи это до другого случая. Лучше вались и спи.
Босс не обратил внимания на его слова. Поддерживая голову рукой, он хрипло проговорил: — Я знал, что мы возьмем этих водяных и русалок, знал, что возьмем и плоды у друидов, но не знал, что вы, капитан, станете бесцельно мотаться по морю в такое время...
Капитан-призрак махнул рукой.
— Лучше проверь-ка содержимое этой шкатулки, Босс,— сказал он, указывая на грузовой ящик, в котором находились плоды.
— Сколько их должно быть? — буркнул Босс.
— Ровно четырнадцать корзин и бочонков. А сколько чего — смотри сам.
Босс хмыкнул и подошел к ящику.
— Поскорее, Босс,— поторопил капитан-при- зрак.— Потом станешь у руля, а то что-то у меня голова кружится. Усталость, что ли. Тело временами как бы исчезает.
На перевале через волну, когда рухнувший вниз корабль сильно встряхнуло, Босс выругался и только после этого открыл крышку ящика.
— Ого-го! — присвистнул он.
— Что там? Что ты такое увидел? — спросил капитан-призрак.
— Наверное, вкусные эти плоды,— сглатывая слюну, проговорил Босс.
— Да, Высочайший Колдун несомненно будет доволен!
— Один, два, три... четыре...— стал бормотать Босс, пересчитывая бочонки и корзины.
— Что-то ты очень долго,— усмехнулся капитан-призрак.
Уйдя в ящик с головой, Босс нерешительно снова и снова повторял счет:
— Один, два, три...
Наконец он выпрямился и перевел дух.
— Сосчитал наконец? — раздался голос капитана-призрака.
Некоторое время Босс молчал. Потом с пересохшим от волнения горлом спросил:
— Капитан, повторите еще раз, сколько должно быть корзин и бочек?
— Четырнадцать, болван! — сплюнул капитан- призрак.— Семь корзин с плодами Мудрости, пять бочек с плодами Силы и две — с плодами Знаний.
— Но их здесь нет,— прошептал Босс.
— Что?! — взревел капитан-призрак.
— Я хотел сказать, что не хватает двух бочек с плодами Знаний... И, кажется, одной с плодами Силы...
Капитан-призрак с помощью веревки закрепил руль так, чтобы тот не изменил положения, подошел к Боссу и заглянул в ящик.
"Минск":
Когда Пашка оглянулся, ему показалось, что берег уже далеко. И он, хоть и хорошо плавал, встревожился. Одно дело плавать в Черном море, другое — в Тихом океане.
Пашка поплыл обратно. И в этот момент его кто-то больно укусил за ногу.
Пашка буквально подпрыгнул над водой и попытался достать рукой до больного места. Что-то тонкое, словно жгут водорослей, попало ему в пальцы, он рванул, но боль не уменьшилась. Тогда Пашка понесся к берегу изо всех сил. Он ударился коленом о песок и выскочил на мелководье.
Ковыляя к берегу, Пашка разглядел, что в руке у него не водоросли, а тело длинной и тонкой красивой полупрозрачной рыбки. Голова же рыбки, небольшая, усеянная мелкими зубьями, осталась на коже — она так сильно вцепилась в икру Пашки, что даже после смерти не разжала зубов.
Ранка немного кровоточила и болела. Может, потому, что в нее попала соленая вода, а может — и этого, конечно, Пашка испугался больше всего, — рыбка была ядовитой.
В мрачном настроении Пашка побрел к Алисе. Алиса была так погружена в расчеты, что его пятиминутного отсутствия не заметила.
Пашка не стал бы ей рассказывать о своем проступке, если бы не страх умереть от ядовитых зубов.
— Алис, — сказал он. — Ты, конечно, не волнуйся, но на меня напало морское существо. Боюсь, что ядовитое.
— Что? — Алиса сразу вскочила. — Как оно забралось на берег?
— Оно, может быть, и не забралось, — сказал Пашка. — Я с ним встретился там...
Он показал на море.
— Покажи! — Алиса присела на корточки рядом с Пашкой и осмотрела ранку. Края ее немного припухли, кровь уже не шла.
Алиса прыгнула в батискат, достала оттуда аптечку, отыскала в ней универсальное противоядие и смазала им ногу Пашки. Пока она занималась лечением, до нее дошло, что Пашка нарушил запрет.
— Ты как там оказался? — грозно спросила Алиса.
— Понимаешь... — Пашка искал серединку между правдой и ложью, в которую и самому можно поверить. Ведь если не поверишь сам, как убедишь остальных? — Я пока лазил на пальму, весь извозился. Вот и решил ноги помыть. Отошел от берега шагов на... сто. Эта рыбка на меня и кинулась.
— А почему голова мокрая?
— Волна налетела, — сказал Пашка. Он уже сам себе поверил. — Щиплет. Хватит меня мазать.
— Вот когда разболится, тогда раскаешься. Какая из себя рыбка была?
— Тонкая, полупрозрачная, а зубы острые. Она так вцепилась, что голова оторвалась. Даже рассказывать противно.
— Сиди здесь и отдыхай, — сказала Алиса. — Если будет хуже, я тебя отвезу обратно. И зачем только я согласилась взять тебя с собой? Балласт!
Алиса оставила Пашку на берегу и в первое погружение пошла одна. Но прежде она связалась с фермой и сказала, что все в порядке. Она не стала рассказывать о приключении Пашки, потому что взрослые всегда преувеличивают опасности. Сангх приказал бы свернуть экспедицию.
Алиса кинула последний взгляд на Пашку, который сидел под пальмой, вытянув ногу и воображая себя раненым конкистадором, потом закрыла колпак и осторожно повела батискат вниз, в зеленую глубину лагуны.
Вокруг сновали тропические рыбки, разноцветные, причудливых форм. Одни носились стайками, другие проплывали неспешно. Вспугнутая батискатом, сверкнув злым глазом, проплыла хищная мурена, полупрозрачные медузы покачивались перед иллюминатором. Здесь, у первого из затонувших транспортов, было неглубоко. Транспорт почти дотянул до суши, и раньше его мачты даже выступали над поверхностью воды.
Кораллы поднялись букетами черных, розовых и белых цветов. Потом Алиса увидела красную губку, по которой ползла пятнистая морская звезда. Она согнала звезду манипулятором и сорвала губку.
Стайка тропических рыбок пронеслась мимо иллюминатора. Что могло их испугать? Потом Алиса увидела горбатого краба, боком убегавшего по коралловому кусту. За крабом гнались полупрозрачные рыбки. Они изгибались, тыкались маленькими головками в панцирь. Алиса включила камеру, которая начала снимать эту сцену. За краба Алиса не волновалась — никакой рыбке, даже зубастой, не прокусить его панциря. Но тут она поняла, что дела краба совсем не так хороши, как показалось вначале. Рыбки облепили краба так, что Алиса ничего не видела. Потом рыбки рассыпались по сторонам, и на дне остался объеденный панцирь.
------------
Как-то незаметно оказалось, что берег уже да
леко. И хотя черепашки хорошо плавали, они встревожились.
— Одно дело плавать на Земле, а другое — на чужой планете! — буркнул Раф.
В этот момент кто-то больно укусил его за ногу. Раф буквально выпрыгнул из воды, пытаясь достать рукой до больного места. Что-то тонкое, как водяной волос, казалось, опутало ему пальцы. Он дернул ногой, но боль не уменьшилась. Тогда, со
вершив немыслимый для черепашки кульбит, он все-таки добрался до укушенной ноги и выковыр
нул из ранки головку серой рыбешки. Несколько таких же брызнуло в стороны.
— Что произошло, Раф? — спросил плывущий рядом Лео.
— Какая-то морская тварь напала... Боюсь, что ядовитая.
— Что?! — воскликнул Дон.— Покажи!
Он быстро подплыл к Рафу, осмотрел ранку и смазал универсальным противоядием.
— Как выглядела эта тварь? — поинтересовался Лео.
— Рыбка такая...
— «такая»?
— Тонкая, полупрозрачная, а зубы острые. Она так вцепилась, что оставила мне на память голову. Даже рассказывать противно.— Раф брезгливо поморщился и поплыл дальше.
Друзья вслед за русалкой погрузились в зеленую глубину моря. Вокруг сновали разной величины рыбы, разноцветные, причудливых форм. Одни носились шустрыми стайками, другие вели себя солидно и отрешенно.
— Смотри, Раф! — послышался голос Микки.
Сверкнув зеленым злым глазом, проплыла хищная рыба, несколько полупрозрачных медуз сле
довало за ней.
— Я вижу кораллы,— произнес Раф.
Кораллы поднимались букетами черных, розовых и белых цветов.
— А я вижу красную губку, по ней ползет пятнистая морская звезда! — сказал Донателло.
— Значит вступаем, вернее вплываем в Подводное Царство, во владения принцессы Ресниц,— пояснил Лео.
И тут он увидел огромного горбатого краба, боком семенившего по коралловому кусту. За крабом гнались полупрозрачные серые рыбки. Они резко тыкались зубастыми головками в его панцирь.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
В тот момент, как начался наш рассказ, за столом гостиницы "Унеси
горе", в верхнем этаже, пред окном, из которого картинно была видна гавань
Лисса, сидели четыре человека. То были: капитан Дюк, весьма грузная и
экспансивная личность; капитан Роберт Эстамп; капитан Рениор и капитан,
более известный под кличкой "Я тебя знаю": благодаря именно этой фразе,
которой он приветствовал каждого, даже незнакомого человека, если человек
тот выказывал намерение загулять. Звали его, однако, Чинчар.
Такое блестящее, даже аристократическое общество, само собой, не могло
восседать за пустым столом. Стояли тут разные торжественные бутылки,
извлекаемые хозяином гостиницы в особых случаях, именно в подобных
настоящему, когда капитаны - вообще народ, недолюбливающий друг друга по
причинам профессионального красования, - почему-либо сходились пьянствовать.
Эстамп был пожилой, очень бледный, сероглазый, с рыжими бровями,
неразговорчивый человек; Рениор, с длинными черными волосами и глазами
навыкате, напоминал переодетого монаха; Чинчар, кривой, ловкий старик с
черными зубами и грустным голубым глазом, отличался ехидством.
Трактир был полон; там - шумели; там - пели; время от времени
какой-нибудь веселый до беспамятства человек направлялся к выходу,
опрокидывая стулья на своем пути; гремела посуда, и в шуме этом два раза
уловил Дюк имя "Битт-Бой". Кто-то, видимо, вспоминал славного человека. Имя
это пришлось кстати: разговор шел о затруднительном положении.
- Вот с Битт-Боем, - вскричал Дюк, - я не побоялся бы целой эскадры! Но
его нет. Братцы-капитаны, я ведь нагружен, страшно сказать, взрывчатыми
пакостями. То есть не я, а "Марианна", "Марианна", впрочем, есть я, а я есть
"Марианна", так что я нагружен. Ирония судьбы: я - с картечью и порохом!
Видит бог, братцы-капитаны, - продолжал Дюк мрачно одушевленным голосом, -
после такого свирепого угощения, какое мне поднесли в интендантстве, я
согласился бы фрахтовать даже сельтерскую и содовую!
- Капер снова показался третьего дня, - вставил Эстамп.
- Не понимаю, чего он ищет в этих водах, - сказал Чинчар, - однако
боязно подымать якорь.
- Вы чем же больны теперь? - спросил Рениор.
- Сущие пустяки, капитан. Я везу жестяные изделия и духи. Но мне
обещана премия!
Чинчар лгал, однако. "Болен" он был не жестью, а страховым полисом, ища
удобного места и времени, чтобы потопить своего "Пустынника" за крупную
сумму. Такие отвратительные проделки не редкость, хотя требуют большой
осмотрительности. Капер тоже волновал Чинчара - он получил сведения, что его
страховое общество накануне краха и надо поторапливаться.
- Я знаю, чего ищет разбойник! - заявил Дюк. - Видели вы бригантину,
бросившую якорь у самого выхода? "Фелицата". Говорят, что нагружена она
золотом.
- Судно мне незнакомо, - сказал Рениор. - Я видел ее, конечно. Кто ее
капитан?
Никто не знал этого. Никто его даже не видел. Он не сделал ни одного
визита и не приходил в гостиницу. Раз лишь трое матросов "Фелицаты",
преследуемые любопытными взглядами, чинные, пожилые люди, приехали с корабля
в Лисс, купили табаку и более не показывались.
- Какой-нибудь молокосос, - пробурчал Эстамп. - Невежа! Сиди, сиди,
невежа, в каюте, - вдруг разгорячился он, обращаясь к окну, - может, усы и
вырастут!
Капитаны захохотали. Когда смех умолк, Рениор сказал:
- Как ни крути, а мы заперты. Я с удовольствием отдам свой груз (на что
мне, собственно, чужие лимоны?). Но отдать "Президента"...
- Или "Марианну", - перебил Дюк. - Что, если она взорвется?! - Он
побледнел даже и выпил двойную порцию. - Не говорите мне о страшном и
роковом, Рениор!
- Вы надоели мне со своей "Марианной", - крикнул Рениор, - до такой
степени, что я хотел бы даже и взрыва!
- А ваш "Президент" утопнет!
- Что-о?
- Капитаны, не ссорьтесь, - сказал Эстамп.
- Я тебя знаю! - закричал Чинчар какому-то очень удивившемуся
посетителю. - Поди сюда, угости старичишку!
Но посетитель повернулся спиной. Капитаны погрузились в раздумье. У
каждого были причины желать покинуть Лисс возможно скорее. Дюка ждала
далекая крепость. Чинчар торопился разыграть мошенническую комедию. Рениор
жаждал свидания с семьей после двухлетней разлуки, а Эстамп боялся, что
разбежится его команда, народ случайного сбора. Двое уже бежали, похваляясь
теперь в "Колючей подушке" небывалыми новогвинейскими похождениями.
Эти суда: "Марианна", "Президент", "Пустынник" Чинчара и "Арамея"
Эстампа спаслись в Лиссе от преследования неприятельских каперов. Первой
влетела быстроходная "Марианна", на другой день приполз "Пустынник", а
спустя двое суток бросили, запыхавшись, якорь "Арамея" и "Президент". Всего
с таинственной "Фелицатой" в Лиссе стояло пять кораблей, не считая барж и
мелких береговых судов.
- Так я говорю, что хочу Битт-Боя, - заговорил охмелевший Дюк. - Я вам
расскажу про него штучку. Все вы знаете, конечно, мокрую курицу Беппо
Маластино. Маластино сидит в Зурбагане, пьет "Боже мой" [нечто убийственное.
Чистый спирт, настоенный на кайеннском перце с небольшим количество меда] и
держит на коленях Бутузку. Входит Битт-Бой: "Маластино, подымай якорь, я
проведу судно через Кассет. Ты будешь в Ахуан-Скапе раньше всех в этом
сезоне". Как вы думаете, капитаны? Я хаживал через Кассет с полным грузом, и
прямая выгода была дураку Маластино слепо слушать Битт-Боя. Но Беппо думал
два дня: "Ах, штормовая полоса... Ах, чики, чики, сорвало бакены..." Но
суть-то, братцы, не в бакенах. Али - турок, бывший бепповский боцман -
сделал ему в бриге дыру и заклеил варом, как раз против бизани. Волна быстро
бы расхлестала ее. Наконец Беппо в обмороке проплыл с Битт-Боем адский
пролив; опоздал, разумеется, и деньги Ахуан-Скапа полюбили других больше,
чем макаронщика, но... каково же счастье Битт-Боя?! В Кассете их швыряло на
рифы... Несколько бочек с медом, стоя около турецкой дыры, забродили, надо
быть, еще в Зурбагане. Бочонки эти лопнули, и тонны четыре меда задраили
дыру таким пластырем, что обшивка даже не проломилась. Беппо похолодел уже в
Ахуан-Скапе, при выгрузке. Слушай-ка, Чинчар, удели мне малость из той
бутылки!
- Битт-Бой... я упросил бы его к себе, - заметил Эстамп. - Тебя, Дюк,
все равно когда-нибудь повесят за порох, а у меня дети.
- Я вам расскажу про Битт-Боя, - начал Чинчар. - Дело это...
Страшный, веселый гвалт перебил старого плута.
Все обернулись к дверям, многие замахали шапками, некоторые бросились
навстречу вошедшему. Хоровой рев ветром кинулся по обширной зале, а
отдельные выкрики, расталкивая восторженный шум, вынеслись светлым воплем:
- Битт-Бой! Битт-Бой! Битт-Бой, приносящий счастье!
IV
Тот, кого приветствовали таким значительным и прелестным именованием,
сильно покраснев, остановился у входа, засмеялся, раскланялся и пошел к
столу капитанов. Это был стройный человек, не старше тридцати лет,
небольшого роста, с приятным открытым лицом, выражавшим силу и нежность. В
его глазах была спокойная живость, черты лица, фигура и все движения
отличались достоинством, являющимся скорее отражением внутреннего
спокойствия, чем привычным усилием характера. Чрезвычайно отчетливо, но
негромко звучал его задумчивый голос. На Битт-Бое была лоцманская фуражка,
вязаная коричневая фуфайка, голубой пояс и толстые башмаки, через руку
перекинут был дождевой плащ.
Битт-Бой пожал десятки, сотни рук... Взгляд его, улыбаясь, свободно
двигался в кругу приятельских осклаблений; винтообразные дымы трубок, белый
блеск зубов на лицах кофейного цвета и пестрый туман глаз окружали его в
продолжение нескольких минут животворным облаком сердечной встречи; наконец
он высвободился и попал в объятия Дюка. Повеселел даже грустный глаз
Чинчара, повеселела его ехидная челюсть; размяк солидно-воловий Рениор, и
жесткий, самолюбивый Эстамп улыбнулся на грош, но по-детски: Битт-Бой был
общим любимцем.
- Ты, барабанщик фортуны! - сказал Дюк. - Хвостик козла американского!
Не был ли ты, скажем, новым Ионой в брюхе китишки? Где пропадал? Что знаешь?
Выбирай: весь пьяный флот налицо. Но мы застряли, как клин в башке дурака.
Упаси "Марианну".
- О капере? - спросил Битт-Бой. - Я его видел. Короткий рассказ,
братцы, лучше долгих расспросов. Вот вам история: вчера взял я в Зурбагане
ялик и поплыл к Лиссу; ночь была темная. О каперах слышал я раньше, поэтому,
пробираясь вдоль берега за каменьями, где скалы поросли мхом, был под
защитой их цвета. Два раза миновал меня рефлектор неприятельского крейсера,
на третий раз изнутри толкнуло опустить парус. Как раз... ялик и я
высветились бы, как мухи на блюдечке. Там камни, тени, мох, трещины, меня не
отличили от пустоты, но не опусти я свой парус... итак, Битт-Бой сидит здесь
благополучно. Рениор, помните фирму "Хевен и Ко"? Она продает тесные башмаки
с гвоздями навылет; я вчера купил пару и теперь у меня пятки в крови.
- Есть, Битт-Бой, - сказал Рениор, - однако смелый вы человек.
Битт-Бой, проведите моего "Президента"; если бы вы были женаты...
- Нет, "Пустынника", - заявил Чинчар. - Я ж тебя знаю, Битт-Бой. Я
нынче богат, Битт-Бой.
- Почему же не "Арамею"? - спросил суровый Эстамп. - Я полезу на нож за
право выхода. С Битт-Боем это верное дело.
Молодой лоцман, приготовившийся было рассказать еще что-то, стал вдруг
печально серьезен. Подперев своей маленькой рукой подбородок, взглянул он на
капитанов, тихо улыбнулся глазами и, как всегда щадя чужое настроение,
пересилил себя. Он выпил, подбросил пустой стакан, поймал его, закурил и
сказал:
- Благодарю вас, благодарю за доброе слово, за веру в мою удачу... Я не
ищу ее. Я ничего не скажу вам сейчас, ничего то есть определенного. Есть
тому одно обстоятельство.
- Хотя я и истратил уже все деньги, заработанные весной, но все же... И
как мне выбирать среди вас? Дюка? О, нежный старик! Только близорукие не
видят твоих тайных слез о просторе и, чтобы всем сказать: нате вам!
Согласный ты с морем, старик, как я, Дюка люблю. А вы, Эстамп? Кто прятал
меня в Бомбее от бестолковых сипаев, когда я спас жемчуг раджи? Люблю
Эстампа, есть у него теплый угол за пазухой. Рениор жил у меня два месяца, а
его жена кормила меня полгода, когда я сломал ногу. А ты - "Я тебя знаю",
Чинчар, закоренелый грешник - как плакал ты в церкви о встрече с одной
старухой?.. Двадцать лет разделило вас да случайная кровь. Выпил я - и
болтаю, капитаны: всех вас люблю. Капер, верно шутить не будет, однако -
какой же может быть выбор? Даже представить этого нельзя.
- Жребий, - сказал Эстамп.
- Жребий! Жребий! - закричал стол. Битт-Бой оглянулся. Давно уже
подсевшие из углов люди следили за течением разговора; множество локтей
лежало на столе, а за ближними стояли другие и слушали. Потом взгляд
Битт-Боя перешел на окно, за которым тихо сияла гавань. Дымя испарениями,
ложился на воду вечер. Взглядом спросив о чем-то, понятном лишь одному ему,
таинственную "Фелицату", Битт-Бой сказал:
- Осанистая эта бригантина, Эстамп. Кто ею командует?
- Невежа и неуч. Только еще никто не видел его.
- А ее груз?
- Золото, золото, золото, - забормотал Чинчар, - сладкое золото...
И со стороны некоторые подтвердили тоже:
- Так говорят.
- Должно было пройти здесь одно судно с золотом. Наверное, это оно.
- На нем аккуратная вахта.
- Никого не принимают на борт.
- Тихо на нем...
- Капитаны! - заговорил Битт-Бой. - Совестна мне странная моя слава, и
надежды на меня, ей-богу, конфузят сердце. Слушайте: бросьте условный
жребий. Не надо вертеть бумажек трубочками. В живом деле что-нибудь живое
взглянет на нас. Как кому выйдет, с тем и поеду, если не изменится одно
обстоятельство.
- Валяй им, Битт-Бой, правду-матку! - проснулся кто-то в углу.
Битт-Бой засмеялся. Ему хотелось бы быть уже далеко от Лисса теперь.
Шум, шутки развлекали его. Он затем и затеял "жребий", чтобы, протянув
время, набраться как можно глубже посторонних, суетливых влияний, рассеяний,
моряцкой толковни и ее дел. Впрочем, он свято сдержал бы слово, "изменись
одно обстоятельство". Это обстоятельство, однако, теперь, пока он смотрел на
"Фелицату", было еще слишком темно ему самому, и, упомянув о нем,
руководствовался он только удивительным инстинктом своим. Так,
впечатлительный человек, ожидая друга, читает или работает и вдруг, встав,
прямо идет к двери, чтобы ее открыть: идет друг, но открывший уже оттолкнул
рассеянность и удивляется верности своего движения.
- Провались твое обстоятельство! - сказал Дюк. - Что же - будем гадать!
Но ты не договорил чего-то, Битт-Бой!
- Да. Наступает вечер, - продолжал Битт-Бой, - немного остается ждать
выигравшему меня, жалкого лоцмана. С кем мне выпадет ехать, тому я в полночь
пришлю мальчугана с известием на корабль. Дело в том, что я, может быть, и
откажусь прямо. Но все равно, играйте пока.
Все обернулись к окну, в пестрой дали которого Битт-Бой, напряженно
смотря туда, видимо, искал какого-нибудь естественного знака, указания,
случайной приметы. Хорошо, ясно, как на ладони, виднелись все корабли:
стройная "Марианна", длинный "Президент" с высоким бугшпритом; "Пустынник" с
фигурой монаха на носу, бульдогообразный и мрачный; легкая, высокая "Арамея"
и та благородно-осанистая "Фелицата" с крепким, соразмерным кузовом, с
чистотой яхты, удлиненной кормой и джутовыми снастями, та "Фелицата", о
которой спорили в кабаке - есть ли на ней золото.
Как печальны летние вечера! Ровная полутень их бродит, обнявшись с
усталым солнцем, по притихшей земле; их эхо протяжно и замедленно-печально;
их даль - в беззвучной тоске угасания. На взгляд - все еще бодро вокруг,
полно жизни и дела, но ритм элегии уже властвует над опечаленным сердцем.
Кого жаль? Себя ли? Звучит ли неслышный ранее стон земли? Толпятся ли в
прозорливый тот час вокруг нас умершие? Воспоминания ли, бессознательно
напрягаясь в одинокой душе, ищут выразительной песни... но жаль, жаль
кого-то, как затерянного в пустыне. И многие минуты решений падают в
неумиротворенном кругу вечеров этих.
- Вот, - сказал Битт-Бой, - летает баклан; скоро он сядет на воду.
Посмотрим, к какому кораблю сядет поближе птица. Хорошо ли так, капитаны?
Теперь, - продолжал он, получив согласное одобрение, - теперь так и решим. К
какому он сядет ближе, того я провожу в эту же ночь, если... как сказано.
Ну, ну, толстокрылый!
Тут четыре капитана наших обменялись взглядами, на точке скрещения
которых не усидел бы, не будучи прожженным насквозь, даже сам дьявол, папа
огня и мук. Надо знать суеверие моряков, чтобы понять их в эту минуту. Между
тем неосведомленный о том баклан, выписав в проходах между судами несколько
тяжелых восьмерок, сел как раз между "Президентом" и "Марианной", так близко
на середину этого расстояния, что Битт-Бой и все усмехнулись!
- Птичка божия берет на буксир обоих, - сказал Дюк. - Что ж? Будем
вместе плести маты, друг Рениор, так, что ли?
- Погодите! - скричал Чинчар. - Баклан ведь плавает! Куда он теперь
поплывет, знатный вопрос?!
- Хорошо; к которому поплывет, - согласился Эстамп.
Дюк закрылся ладонью, задремал как бы; однако сквозь пальцы зорко
ненавидел баклана. Впереди других, ближе к "Фелицате", стояла "Арамея". В ту
сторону, держась несколько ближе к бригантине, и направился, ныряя, баклан;
Эстамп выпрямился, самолюбиво блеснув глазами.
- Есть! - кратко определил он. - Все видели?
- Да, да, Эстамп, все!
- Я ухожу, - сказал Битт-Бой, - прощайте пока; меня ждут.
Братцы-капитаны! Баклан - глупая птица, но клянусь вам, если бы я мог
разорваться на четверо, я сделал бы это. Итак, прощайте! Эстамп, вам,
значит, будет от меня справка. Мы поплывем вместе или... расстанемся,
братцы, на "никогда".
Последние слова он проговорил вполголоса - смутно их слышали, смутно и
поняли. Три капитана мрачно погрузились в свое огорчение. Эстамп нагнулся
поднять трубку, и никто, таким образом, не уловил момента прощания. Встав,
Битт-Бой махнул шапкой и быстро пошел к выходу.
- Битт-Бой! - закричали вслед. Лоцман не обернулся и поспешно сбежал по
лестнице.
V
Теперь нам пора объяснить, почему этот человек играл роль живого
талисмана для людей, профессией которых был организованный, так сказать,
риск.
Наперекор умам логическим и скупым к жизни, умам, выставивший свой
коротенький серый флажок над величавой громадой мира, полной неразрешенных
тайн, в кроткой и смешной надежде, что к флажку этому направят стопы все
идущие и потрясенные, - наперекор тому, говорим мы, встречаются
существования, как бы поставившие задачей заставить других оглядываться на
шорохи и загадочный шепот неисследованного. Есть люди, двигающиеся в черном
кольце губительных совпадений. Присутствие их тоскливо; их речи звучат
предчувствиями; их близость навлекает несчастья. Есть такие выражения,
обиходные между нами, но определяющие другой, светлый разряд душ. "Легкий
человек", "легкая рука" - слышим мы. Однако не будем делать поспешных
выводов или рассуждать о достоверности собственных своих догадок. Факт тот,
что в обществе легких людей проще и ясней настроение; что они изумительно
поворачивают ход личных наших событий пустым каким-нибудь замечанием, жестом
или намеком, что их почин в нашем деле действительно тащит удачу за волосы.
Иногда эти люди рассеянны и беспечны, но чаще оживленно-серьезны. Одна есть
верная их примета: простой смех - смех потому, что смешно и ничего более;
смех, не выражающий отношения к присутствующим.
Таким человеком, в силе необъяснимой и безошибочной, был лоцман
Битт-Бой. Все, за что брался он для других, оканчивалось неизменно
благополучно, как бы ни были тяжелы обстоятельства, иногда даже с
неожиданной премией. Не было судна, потерпевшего крушения в тот рейс, в
который он вывел его из гавани. Случай с Беппо, рассказанный Дюком, не есть
выдумка. Никогда корабль, напутствуемый его личной работой, не подвергался
эпидемиям, нападениям и другим опасностям; никто на нем не падал за борт и
не совершал преступлений. Он прекрасно изучил Зурбаган, Лисс и Кассет и все
побережье полуострова, но не терялся и в незначительных фарватерах.
Случалось ему проводить корабли в опасных местах стран далеких, где он бывал
лишь случайно, и руль всегда брал под его рукой направление верное, как если
бы Битт-Бой воочию видел все дно. Ему доверяли слепо, и он слепо - верил
себе. Назовем это острым инстинктом - не все ли равно... "Битт-Бой,
приносящий счастье" - под этим именем знали его везде, где он бывал и
работал.
Битт-Бой прошел ряд оврагов, обогнув гостиницу "Колючей подушки", и
выбрался по тропинке, вьющейся среди могучих садов, к короткой каменистой
улице. Все время он шел с опущенной головой, в глубокой задумчивости, иногда
внезапно бледнея под ударами мыслей. Около небольшого дома с окнами,
выходящими на двор, под тень деревьев, он остановился, вздохнул, выпрямился
и прошел за низкую каменную ограду.
Его, казалось, ждали. Как только он проник в сад, зашумев по траве, и
стал подходить к окнам, всматриваясь в их тенистую глубину, где мелькал
свет, у одного из окон, всколыхнув плечом откинутую занавеску, появилась
молодая девушка. Знакомая фигура посетителя не обманула ее. Она кинулась
было бежать к дверям, но, нетерпеливо сообразив два расстояния, вернулась к
окну и выпрыгнула в него, побежав навстречу Битт-Бою. Ей было лет
восемнадцать, две темные косы под лиловой с желтым косынкой падали вдоль
стройной шеи и почти всего тела, столь стройного, что оно в движениях и
поворотах казалось беспокойным лучом. Ее неправильное полудетское лицо с
застенчиво-гордыми глазами было прелестно духом расцветающей женской жизни.
- Режи, Королева Ресниц! - сказал меж поцелуями Битт-Бой. - Если ты
меня не задушишь, у меня будет чем вспомнить этот наш вечер.
- Наш, наш, милый мой, безраздельно мой! - сказал девушка. - Этой ночью
я не ложилась, мне думалось после письма твоего, что через минуту за письмом
подоспеешь и ты.
- Девушка должна много спать и есть, - рассеянно возразил Битт-Бой. Но
тут же стряхнул тяжелое угнетение. - Оба ли глаза я поцеловал?
- Ни один ты не целовал, скупец!
- Нет, кажется, целовал левый... Правый глаз, значит, обижен. Дай-ка
мне этот глазок... - И он получил его вместе с его сиянием.
Но суть таких разговоров не в словах бедных наших, и мы хорошо знаем
это. Попробуйте такой разговор подслушать - вам будет грустно, завидно и
жалко: вы увидите, как бьются две души, пытаясь звуками передать друг другу
аромат свой. Режи и Битт-Бой, однако, досыта продолжали разговор этот.
Теперь они сидели на небольшом садовом диване. Стемнело.
Наступило, как часто это бывает, молчание: полнота душ и сигнал
решениям, если они настойчивы. Битт-Бой счел удобным заговорить, не
откладывая, о главном.
Девушка бессознательно помогала ему.
- Сделай же нашу свадьбу, Битт-Бой. У меня будет маленький.
Битт-Бой громок расхохотался. Сознание положения отрезало и отравило
смех этот коротким вздохом.
- Вот что, - сказал он изменившимся голосом, - ты, Режи, не перебивай
меня. - Он почувствовал, как вспыхнула в ней тревога, и заторопился. - Я
спрашивал и ходил везде... нет сомнения... Я тебе мужем быть не могу,
дорогая. О, не плачь сразу! Подожди, выслушай! Разве мы не будем друзьями,
Режи... ты, глупая, самая лучшая! Как же я могу сделать тебя несчастной?
Скажу больше: я пришел ведь только проститься! Я люблю тебя на разрыв сердца
и... хоть бы великанского! Оно убито, убито уже, Режи! А разве к тому же я
один на свете? Мало ли хороших и честных людей! Нет, нет, Режи; послушай
меня, уясни все, согласись... как же иначе?
В таком роде долго говорил он еще, перемалывая стиснутыми зубами
тяжкие, загнанные далеко слезы, но душевное волнение спутало наконец его
мысли.
Он умолк, разбитый нравственно и физически, - умолк и поцеловал
маленькие, насильно отнятые от глаз ладони.
- Битт-Бой... - рыдая, заговорила девушка. - Битт-Бой, ты дурак, глупый
болтунишка! Ты ведь еще не знаешь меня совсем. Я тебя не отдам ни беде, ни
страху. Вот видишь, - продолжала она, разгорячась все более, - ты расстроен.
Но я успокою тебя... ну же, ну! - Она схватила его голову и прижала к своей
груди. - Здесь ты лежи спокойно, мой маленький. Слушай: будет худо тебе -
хочу, чтобы худо и мне. Будет тебе хорошо - и мне давай хорошо. Если ты
повесишься - я тоже повешусь. Разделим пополам все, что горько; отдай мне
бОльшую половину. Ты всегда будешь для меня фарфоровый, белый... Я не знаю,
чем уверить тебя: смертью, быть может?!
Она выпрямилась и сунула за корсаж руку, где, по местному обычаю,
девушки носят стилет или небольшой кинжал.
Битт-Бой удержал ее. Он молчал, пораженный новым знанием о близкой
душе. Теперь решение его, оставаясь непреклонным, хлынуло в другую форму.
- Битт-Бой, - продолжала девушка, заговоренная собственной речью и
обманутая подавленностью несчастного, - ты умница, что молчишь и слушаешь
меня. - Она продолжала, приникнув к его плечу: - Все будет хорошо, поверь
мне. Вот что я думаю иногда, когда мечтаю или сержусь на твои отлучки. У нас
будет верховая лошадь "Битт-Бой", собака "Умница" и кошка "Режи". Из Лисса
тебе, собственно, незачем больше бы выезжать. Ты купишь нам всю новую медную
посуду для кухни. Я буду улыбаться тебе везде-везде: при врагах, при
друзьях, при всех, кто придет, - пусть видят все, как ты любим. Мы будем
играть в жениха и невесту - как ты хотел улизнуть, негодный, - но я уж не
буду плакать. Затем, когда у тебя будет свой бриг, мы проплывем вокруг света
тридцать три раза...
Голос ее звучал сонно и нервно; глаза закрывались и открывались.
Несколько минут она расписывала воображаемое путешествие спутанными
образами, затем устроилась поудобнее, поджав ноги, и легонько, зевотно
вздохнула. Теперь они плыли в звездном саду, над яркими подводными цветами.
- ... И там много тюленей, Битт-Бой. Эти тюлени, говорят, добрые.
Человеческие у них глаза. Не шевелись, пожалуйста, так спокойнее. Ты меня не
утопишь, Битт-Бой, из-за какой-то там, не знаю... турчаночки? Ты сказал - я
Королева Ресниц... Возьми их себе, милый, возьми все, все...
Ровное дыхание сна коснулось слуха Битт-Боя. Светила луна. Битт-Бой
посмотрел сбоку: ресницы мягко лежали на побледневших щеках. Битт-Бой
неловко усмехнулся, затем, сосредоточив все движения в усилии неощутимой
плавности, высвободился, встал и опустил голову девушки на клеенчатую
подушку дивана. Он был ни жив ни мертв. Однако уходило время; луна поднялась
выше... Битт-Бой тихо поцеловал ноги Режи и вышел, со скрученным в душе
воплем, на улицу.
По дороге к гавани он на несколько минут завернул в "Колючую подушку".
VI
Было около десяти вечера, когда к "Фелицате", легко стукнув о борт,
подплыла шлюпка. Ею правил один человек.
- Эй, на бригантине! - раздался сдержанный окрик.
Вахтенный матрос подошел к борту.
- Есть на бригантине, - сонно ответил он, вглядываясь в темноту. - Кого
надо?
- Судя по голосу - это ты, Рексен. Встречай Битт-Боя.
- Битт-Бой?! В самом деле... - Матрос осветил фонарем шлюпку. - Вот так
негаданная приятность! Вы давно в Лиссе?
- После поговорим, Рексен. Кто капитан?
- Вы его едва ли знаете, Битт-Бой. Это - Эскирос, из Колумбии.
- Да, не знаю. - Пока матрос спешно спускал трап, Битт-Бой стоял
посреди шлюпки в глубокой задумчивости. - Так вы таскаетесь с золотом?
Матрос засмеялся.
_ О, нет, - мы нагружены съестным, собственной провизией нашей да
маленьким попутным фрахтом на остров Санди.
Он опустил трап.
- А все-таки золото у вас должно быть... как я понимаю это, -
пробормотал Битт-Бой, поднимаясь на палубу.
- Иное мы задумали, лоцман.
- И ты согласен?
- Да, так будет, должно быть, хорошо, думаю.
- Отлично. Спит капитан?
- Нет.
- Ну, веди!
В щели капитанской каюты блестел свет. Битт-Бой постучал, открыл двери
и вошел быстрыми прямыми шагами.
Он был мертвецки пьян, бледен, как перед казнью, но, вполне владея
собою, держался с твердостью удивительной. Эскирос, оставив морскую карту,
подошел к нему, щурясь на неизвестного. Капитан был пожилой, утомленного
вида человек, слегка сутулый, с лицом болезненным, но приятным и открытым.
- Кто вы? Что привело вас? - спросил он, не повышая голоса.
- Капитан, я - Битт-Бой, - начал лоцман, - может быть, вы слышали обо
мне. Я здесь...
Эскирос перебил его:
- Вы? Битт-Бой, "приносящий счастье"? Люди оборачиваются на эти слова.
все слышал я. Сядьте, друг, вот сигара, стакан вина; вот моя рука и
признательность.
Битт-Бой сел, на мгновение позабыв, что хотел сказать. Постепенно
соображение вернулось к нему. Он отпил глоток; закурил, насильственно
рассмеялся.
- К каким берегам тронется "Фелицата"? - спросил он. - Какой план ее
жизни? Скажите мне это, капитан.
Эскирос не очень удивился прямому вопросу. Цели, вроде поставленной им,
- вернее, намерения - толкают иногда к откровенности. Однако, прежде чем
заговорить, капитан прошел взад-вперед, чтобы сосредоточиться.
- Ну что же... поговорим, - начал он. - Море воспитывает иногда
странные характеры, дорогой лоцман. Мой характер покажется вам, думаю,
странным. В прошлом у меня были несчастья. Сломить они меня не смогли, но
благодаря им открылись новые, неведомые желания; взгляд стал обширнее, мир -
ближе и доступнее. Влечет он меня - весь, как в гости. Я одинок. Проделал я,
лоцман, всю морскую работу и был честным работником. Что позади - известно.
К тому же есть у меня - была всегда - большая потребность в передвижениях.
Так я задумал теперь свое путешествие. Тридцать бочек чужой солонины мы
сдадим еще скалистому Санди, а там - внимательно, любовно будем обходить без
всякого определенного плана моря и земли. Присматриваться к чужой жизни,
искать важных, значительных встреч, не торопиться, иногда - спасти беглеца,
взять на борт потерпевших крушение; стоять в цветущих садах огромных рек,
может быть - временно пустить корни в чужой стране, дав якорю обрасти солью,
а затем, затосковав, снова сорваться и дать парусам ветер, - ведь хорошо
так, Битт-Бой?
- Я слушаю вас, - сказал лоцман.
- Моя команда вся новая. Не торопился я собирать ее. Распустив старую,
искал я нужных мне встреч, беседовал с людьми, и, один по одному, набрались
у меня подходящие. экипаж задумчивых! Капер нас держит в Лиссе. Я увильнул
от него на днях, но лишь благодаря близости порта. Оставайтесь у нас,
Битт-Бой, и я тотчас же отдам приказание поднять якорь. Вы сказали, что
знали Рексена...
- Я знал его и знаю по "Радиусу", - удивленно проговорил Битт-Бой, - но
я еще не сказал этого. Я... подумал об этом.
Эскирос не настаивал, объяснив про себя маленькое разногласие
забывчивостью своего собеседника.
- Значит, есть у вас к Битт-Бою доверие?
- Может быть, я бессознательно ждал вас, друг мой.
Наступило молчание.
- Так в добрый час, капитан! - сказал вдруг Битт-Бой ясным и бодрым
голосом. - Пошлите на "Арамею" юнгу с запиской Эстампу.
Приготовив записку, он передал ее Эскиросу.
Там стояло:
"Я глуп, как баклан, милый Эстамп. "Обстоятельство" совершилось.
Прощайте все - вы, Дюк, Рениор и Чинчар. Отныне этот берег не увидит меня."
Отослав записку, Эскирос пожал руку Битт-Бою.
- Снимаемся! - крикнул он зазвеневшим голосом, и вид его стал уже
деловым, командующим. Они вышли на палубу.
В душе каждого несся, распевая, свой ветер: ветер кладбища у Битт-Боя,
ветер движения - у Эскироса. Капитан свистнул боцмана. Палуба, не прошло
десяти минут, покрылась топотом и силуэтами теней, бегущих от штаговых
фонарей. Судно просыпалось впотьмах, хлопая парусами; все меньше звезд
мелькало меж рей; треща, совершал круги брашпиль, и якорный трос, медленно
подтягивая корабль, освобождал якорь из ила.
Битт-Бой, взяв руль, в последний раз обернулся в ту сторону, где
заснула Королева Ресниц.
"Фелицата" вышла с потушенными огнями. Молчание и тишина царствовали на
корабле. Покинув узкий скалистый выход порта, Битт-Бой круто положил руль
влево и вел так судно около мили, затем взял прямой курс на восток, сделав
почти прямой угол; затем еще повернул вправо, повинуясь инстинкту. Тогда, не
видя вблизи неприятельского судна, он снова пошел на восток.
Здесь произошло нечто странное: за его плечами раздался как бы
беззвучный окрик. Он оглянулся, то же сделал капитан, стоявший возле
компаса. Позади них от угольно-черных башен крейсера падал на скалы Лисса
огромный голубой луч.
- Не там ищешь, - сказал Битт-Бой. - Однако прибавьте парусов, Эскирос.
Это и то, что ветер усилился, отнесло бригантину, шедшую со скоростью
двадцати узлов, миль на пять за короткое время. Скоро повернули за мыс.
Битт-Бой передал руль вахтенному матросу и сошел вниз к капитану. Они
откупорили бутылку. Матросы, выпив тоже слегка "на благополучный проскок",
пели, теперь не стесняясь, вверху; пение доносилось в каюту. Они пели песню
"Джона Манишки".
Не ворчи, океан, не пугай.
Нас земля испугала давно.
В теплый край - Южный край -
Приплывем все равно.
Припев:
Хлопнем,тетка, по стакану!
Душу сдвинув набекрень,
Джон Манишка без обмана
Пьет за всех, кому пить лень.
Ты, земля, стала твердью пустой:
Рана в сердце... Седею... Прости!
Это твой
След такой...
Ну - прощай и пусти!
Припев:
Хлопнем,тетка, по стакану!
Душу сдвинув набекрень,
Джон Манишка без обмана
Пьет за всех, кому пить лень.
Южный Крест там сияет вдали.
С первым ветром проснется компас.
Бог, храня
Корабли,
Да помилует нас!
Когда зачем-то вошел юнга, ездивший с запиской к Эстампу, Битт-Бой
спросил:
- Мальчик, он долго шпынял тебя?
- Я не сознался, где вы. Он затопал ногами, закричал, что повесит меня
на рее, а я убежал.
эскирос был весел и оживлен.
- Битт-Бой! - сказал он. - Я думал о том, как должны вы быть счастливы,
если чужая удача - сущие пустяки для вас.
Слово бьет иногда насмерть. Битт-Бой медленно побледнел; жалко
исказилось его лицо. Тень внутренней судороги прошла по нему. Поставив на
стол стакан, он завернул к подбородку фуфайку и расстегнул рубашку.
Эскирос вздрогнул. Выше левого соска, на побелевшей коже торчала
язвенная, безобразная опухоль.
- Рак... - сказал он, трезвея.
Битт-Бой кивнул и, отвернувшись, стал приводить бинт и одежду в
порядок. Руки его тряслись.
Наверху все еще пели, но уже в последний раз, ту же песню. Порыв ветра
разбросал слова последней части ее, внизу услышалось только:
"Южный Крест там сияет вдали...", и, после смутного эха, в
захлопнувшуюся от качки дверь:
"...Да помилует нас!"
Три слова эти лучше и явственнее всех расслышал лоцман Битт-Бой,
"приносящий счастье".
------------------------
...Когда-то в одной из гостиниц на Коралловом острове сидели за столом четыре человека. Это бы
ли Желтый капитан, очень грузный и экспансив
ный, Белый капитан, Бордовый капитан и капитан Пятой Звезды.
Белый капитан был очень бледный, сероглазый, с рыжими бровями, молчаливый человек неопределенного возраста, Бордовый — средних лет, с длинными черными волосами и глазами навыкате. И наконец, капитан Пятой Звезды — кривой, лов
кий старик с черными зубами и грустным голубым глазом. Этот отличался ехидством.
Капитаны пили, ели, шутили и часто вспоминали имя Кольна.
— Вот с капитаном Кольном,— кричал Желтый капитан,— я не побоялся бы никаких рифов, никаких чудовищ! Но увы, его нет. А я ведь, братцы ка
питаны, нагружен кораллами. То есть, не я, а мой корабль...
— А «Призрак» снова показался сегодня в море,— вставил Белый капитан.
— Не понимаю, что он ищет здесь,— сказал капитан Пятой Звезды,— однако боязно подымать якорь.
— А я знаю, что он ищет, этот разбойник,— заявил Желтый капитан.
— Что? — потянулись к нему капитаны.
— Кораллы... Наши кораллы ему нужны.
— Ну, это вряд ли... Тут что-то другое... Я слышал о каких-то плодах... то ли Силы, то ли Зна
ния,— сказал Бордовый капитан.
— На этот счет мне ничего неизвестно,— пожал плечами капитан Пятой Звезды.
— А я заметил, что этот «Призрак» все крутится возле одного незнакомого корабля, нагруженного какими-то плодами,— возразил Бордовый капитан.
— Чье это судно? — спросил Белый капитан.
— Не знаю,— сказал Бордовый капитан.— Хотя и видел его...
— Никто ничего не знал об этом судне и о его капитане,— продолжала принцесса Ресниц.— Капитана в городе даже не видели. Он не нанес ни одного визита и не приходил в гостиницу.
— Какой-нибудь молокосос,— пробурчал Желтый капитан.
Капитаны захохотали.
— А я говорю: подайте мне капитана Кольна,— вернулся к своему Желтый капитан.— Без него я боюсь выйти из этого проклятого места. Если на корабле Кольн, то всегда все будет в порядке.
— Капитана Кольна и я хотел бы видеть у себя на палубе,— сказал Бордовый капитан.— Тебе-то что, Желтый, все равно ты уже в годах, а у меня дети...
И вдруг в зал вошел сам Кольн, капитан Золотого Корабля,— оживилась принцесса Ресниц.— Как всегда, его встретил восторженный рев, в котором выделялись приветственные выкрики:
— Капитан Кольн! Вот он! Капитан Кольн, наш Спаситель!
Капитан Кольн, которого встречали таким почетным титулом, сильно покраснев, остановился у входа, засмеялся и подошел к столу капита
нов.
Ему тогда было около тридцати лет. Приятное открытое лицо, выражавшее силу и нежность. В глазах — спокойная живость. Статная фигура и все движения выражали достоинство. Отчетливо, но негромко звучал его задумчивый голос. Он пожал десятки, сотни рук, отвечая сердечностью на сердечность встречи.
Наконец он освободился и попал в объятия Желтого капитана.
— Ты удачливей всех нас, Кольн,— сказал Желтый капитан.— Где ты пропадаешь? Выведи отсю
да хоть кого-нибудь из нас! Мы не в силах бороться с «Призраком». Спаси нас.
— «Призрак»? — переспросил капитан Кольн.— Я его видел. Вчера, поздно ночью пробираясь вдоль берега за Черным Валом, где скалы поросли мхом, два раза прошел рядом.
— Кольн! Смелый человек! — сказал капитан Пятой Звезды.— Проведите мой корабль мимо «Призрака».
— Нет, мой! — заявил Бордовый капитан.
— А почему же не мой? — спросил Желтый.
Капитан Кольн, приготовившийся было рассказать что-то еще, стал вдруг печально серьезен. Под
перев рукой подбородок, он сказал:
— Я благодарю вас за добрые слова, за веру в мою удачу. Я не ищу ее. Я ничего не скажу вам сейчас, ничего определенного. Есть, видите ли, одно обстоятельство... Впрочем, как же мне выбирать между вами, капитаны? — улыбаясь, спросил он.
— Жребий! — сказал Желтый капитан.
— Жребий! — согласился Бордовый.
— Жребий! — хлопнул в ладоши капитан Пятой Звезды.
Кольн оглянулся. Многие завсегдатаи, подсевшие из углов, вслушивались в разговор, много лок
тей лежало на столе. Все были само внимание. По
том взгляд Кольна перешел на окно, за которым тихо плавилось море. В дымке испарений ложился на воду вечер.
Скользнув взглядом по таинственному, никому не известному кораблю, стоявшему на рейде, Кольн сказал:
— Прекрасный корабль, Желтый капитан! Послушайте, кто им командует?
— Скорее всего, невежа и неуч. Только никто еще не видел его.
— А груз?
— Плоды какие-то...
— Капитаны! — заговорил Кольн.— В тягость мне странная моя слава и ваши надежды на меня. Да уж ладно, пусть будет жребий. Только без этих бумажных трубочек. Пусть выбор сделает какое- нибудь живое существо. Кому выпадет, с тем и пойду, если не вмешается одно обстоятельство...
— Провались твое обстоятельство! — буркнул Желтый капитан.
— Бывают вещи, которые сильнее нас,— продолжал Кольн.— Вам немного остается ждать. С кем мне выпадет плыть, тому я в полночь пришлю мальчугана с запиской. Не исключаю, что мне при
дется отказаться. Но все равно, пока — жребий.
Все обернулись к окну, в пестрой дали за которым Кольн напряженно выискивал какой-нибудь естественный знак, указание, случайную примету. Четко, как на ладони, виднелись корабли всех ка
питанов. В том числе и неизвестный корабль...
Принцесса Ресниц перевела дух и проглотила подкативший к горлу комок.
— Как печальны бывают здесь, на Коралловом острове, летние вечера!—сказала она рассеянно.— Их розовая полутень бродит, обнявшись с усталым солнцем, бродит по притихшей земле... Их эхо протяжной замедленно-печально... На пер
вый взгляд все вокруг еще полно жизни и дела, но уже кого-то жаль... Возможно, себя...
— Ну вот,— сказал капитан Кольн,— летает птица, скоро она сядет на воду. Посмотрим, к какому кораблю она сядет ближе. Пусть птица укажет, кого мне нынче ночь проводить мимо «Призрака». Хорошо, капитаны? Так и решим. Ну, давай, тол- стокрылая!
Четыре капитана впились взглядами в птицу, а она, покружив над бухтой, села между кораблем Желтого капитана и капитана Пятой Звезды.
— Птица берет на буксир обоих,— сказал Желтый капитан.— Что ж? Идет?
— Погодите! — вскричал Белый капитан.— Птица ведь плавает! Куда она теперь поплывет — вот вопрос.
— Хорошо, к которому поплывет,— согласился Желтый капитан.
Капитан Пятой звезды заслонился ладонью, .но сквозь неплотно сжатые пальцы он с ненавистью смотрел на птицу. Та словно почуяла его взгляд — подплыла к кораблю Желтого капитана.
— Вот! — победно огляделся тот.— Все видели?
— Да-да, Желтый капитан, все!
— Я ухожу,— сказал капитан Кольн.— Пока прощайте, меня ждут. Конечно, если бы я мог разорваться на четыре части, я бы так и сделал, капи
таны. Прощайте! Желтый капитан, вы, значит, жди
те в полночь от меня известия. Мы поплывем вместе или... расстанемся навсегда.
Последние слова Кольн произнес тихо, вполголоса — их смутно слышали и смутно поняли,— до
бавила принцесса Ресниц.
Капитан Кольн пересек приморский бульвар и вышел на берег. Здесь, у кромки воды, у него была назначена встреча.
— Я давно его ждала,— улыбнулась принцесса Ресниц.— Это была единственная любовь в моей жизни.
— Моя принцесса! — сказал меж поцелуями Кольн.— Моя волшебница! Если ты не задушишь меня в объятиях, я долго буду вспоминать этот наш вечер.— Он вдруг спохватился: — Оба ли глаза я поцеловал?
— Ни одного ты не целовал, Кольн!
— Нет, кажется, целовал левый... Правый глаз, значит, обижен. Дай-ка мне этот глазок...— И он получил его вместе со слезинкой счастья в уголке,— сказала принцесса Ресниц.
— Мы сидели на огромном красном коралле, выступающем из воды,— продолжала она.— Уже стемнело. Я заговорила о главном:
— У меня скоро появится маленький Кольн. Нам нужно сыграть свадьбу...
Он громко расхохотался. А затем сказал изменившимся голосом:
— Ты, принцесса, только не перебивай меня,— он почувствовал мою тревогу и заторопился: — Я долго думал, спрашивал себя, копил и отбрасывал сомнения... И вот к чему пришел: я тебе мужем быть не могу, дорогая волшебница. Но не спеши плакать! Подожди, выслушай! Разве мы не оста
немся друзьями? Ты... ты самая лучшая! А я — морской бродяга. Как же я могу сделать тебя не
счастной? Скажу больше: я пришел проститься! Я люблю тебя, очень люблю... Мое сердце разбито, принцесса! Но разве, скажи, я один на свете? Мало ли хороших и честных людей? Нет-нет, моя прин
цесса, послушай меня...
— В таком роде он говорил долго, перемалывая стиснутыми зубами терпкие, загнанные далеко слезы,— сказала принцесса Ресниц.— Наконец, умолк.
— Кольн! — рыдая, произнесла я.— Кольн, ты прекрасный и сильный капитан Золотого Корабля, но ты глупый болтун! Ты ведь еще не знаешь меня, морскую волшебницу. Я успокою тебя...— Я взяла его голову и прижала к груди.— Не знаю, как и чем убедить тебя в том, что я готова стать любой половиной твоей судьбы. Может, смертью?
— У меня на груди, вот как и сейчас, был спрятан маленький волшебный кинжал,— сказала принцесса Ресниц.— Это моя смерть. Я им вос
пользуюсь, как только захочу.
Когда Кольн узнал мою тайну, он молчал, пораженный. Уже тогда его решение, оставаясь непре
клонным, начало обретать другую форму.
— Кольн! — говорила я, введенная в заблуждение собственной речью и подавленностью моего любимого.— Кольн, ты умница, что молчишь и слу
шаешь меня. Все будет хорошо, поверь мне. Ты будешь моим, вечно моим, любимым, мужем. Мы поплывем на твоем Золотом Корабле, куда ты за
хочешь...
Несколько минут я расписывала ему наше воображаемое путешествие, а затем под ласковый ше
пот моря, убаюканная собственной речью, уснула у него на груди.
— Что же произошло с капитаном Кольном? — взволнованно спросил Раф.
— Да...— задумчиво произнесла принцесса Ресниц,— его, спасенного от смерти вместе со своей командой, его одного ждала другая судьба...
Голос ее дрогнул.
— Я узнала обо всем после... Мне рассказало волшебное зеркало Большого Кристалла, хранящее время... Оно по-прежнему отражает все собы
тия, происходящие на Коралловом острове... Но слишком поздно я заглянула в него... Впрочем, слушайте, черепахи, как было дальше.
Около десяти вечера к кораблю никому не известного капитана, нагруженному плодами Позна
ния, подплыла лодка.
— Эй, на борту! — раздался с нее негромкий окрик.
— Кого надо? — послышалось в ответ.
— Встречайте Кольна!
— Кольн? В самом деле? Очень приятно слышать.
— Кто капитан этого корабля?
— Вы его едва ли знаете... Его имя Капитан- Счастье.
— И впрямь не знаю.
— У вас на корабле плоды Познания,— проговорил Кольн, поднимаясь на палубу.
— Да, мы везем их из страны друидов на остров Голубых фей.
— Я слышал, эти голубые феи умеют летать? — спросил Кольн.
— Да. Их покровительница — волшебница На- ра...
— Отлично. Капитан-Счастье здесь?
— Здесь.
— Ведите меня к нему.
Между тем Капитан-Счастье, оставив свою карту, уже шел ему навстречу.
Это был пожилой человек, слегка сутулый, с лицом болезненным, но открытым и приятным.
— Кто вы? Что привело вас? — спросил он.
— Капитан, я — Кольн. Может быть, слышали?..
Капитан-Счастье перебил его:
— Вы Кольн? Капитан Золотого корабля, потопленного «Призраком»?
— Да.
— Я слышал удивительную историю о том, как вам помогли морские волшебницы.
— Морская волшебница спасла меня и мою команду.
— Вот вам моя рука и признательность,— сказал Капитан-Счастье.
— К каким берегам направляется ваш корабль? — еще раз уточнил Кольн.— Каков план вашей жизни? Расскажите мне, капитан.
Капитан-Счастье не удивился вопросу.
— Ну что ж... поговорим...— начал он.— Мой характер и образ жизни покажутся вам Кольн, думаю, несколько странными... Мир всегда привле
кал меня своей необъятностью. Я одинок, вслед
ствие чего испытываю потребность в передвижени
ях... Так и это мое путешествие... Тридцать бочек плодов Познания, которые мы везем от друидов, предназначены Голубым феям. Они присылали к друидам свою волшебницу Нару с просьбой при
везти им плоды с дерева Познания... А вообще... я и моя команда с успехом можем обходиться без всякого определенного плана. Бродить по морю и по земле, присматриваться к жизни живых су
ществ, помогать кому-то... Ведь хорошо так, Кольн?
— Я слушаю вас.
— Моя команда вся новая. Я не торопился собрать ее. Распустив старую, долго искал, и один за одним подобрались подходящие люди. «При
зрак» уже охотился за мной. Но я чудом увильнул от него... Оставайтесь у нас, капитан Кольн, и я сейчас же отдам приказание поднять якорь.
— Значит, вы мне доверяете? — спросил Кольн.
— Может быть, я неосознанно ждал вас...
Наступило молчание.
— Так в добрый час, Капитан-Счастье! — наконец сказал Кольн ясным и бодрым голосом.— По
шлите, пожалуйста, на судно к Желтому капитану кого-нибудь с запиской.
Приготовив записку, он передал ее Капитану - Счастье.
Там было:
«Я глуп, как перелетная птица... «Обстоятельство» и впрямь оказалось сильнее меня. Прощайте все: вы, Желтый капитан, вы, Бордовый капитан, вы, Белый капитан, вы, Капитан Пятой Звезды... Отныне Коралловый остров больше не увидит ме
ня».
Отослав записку, Капитан-Счастье пожал Кольну руку.
— Снимаемся! — крикнул он зазвеневшим голосом, и вид его стал уже деловым, начальственным.
Они вышли на палубу. Кольн, встав у руля, в последний раз обернулся в сторону Кораллового ост
рова, где в это время беззаботно спала я...
Корабль вышел с погашенными огнями. Молчание и тишина царили на нем. Оставив позади ска
листый берег острова, Кольн резко переложил руль влево и так вел корабль около мили, затем взял курс на восток, но еще и еще раз повторил этот ма
невр, повинуясь внутреннему голосу. Наконец, не видя вблизи «Призрака», пошел прямо на восток к острову Голубых фей.
— Тогда же и произошло нечто странное,— продолжала свой рассказ принцесса Ресниц.— У него за спиной раздался как бы беззвучный окрик. Кольн оглянулся. То же сделал капитан, стоявший рядом. Позади них от темных неясных очертаний пиратского корабля падал на скалы Черного Вала огромный фосфоресцирующий луч!
— Не там ищешь, Призрак! — сказал Кольн.— Однако прибавьте ходу, Капитан-Счастье!
Когда со свежим ветром и при всех парусах корабль повернул за мыс, Кольн передал руль кому- то из команды Капитана-Счастье и сошел вниз, к капитану.
Они долго смотрели друг другу в глаза и молчали. Когда зачем-то вошел мальчик, ездивший с за
пиской к Желтому капитану, Кольн спросил:
— Мальчик, он долго шпынял тебя?
— Я не сказал, где вы. Он топал ногами, кричал, что повесит меня, но я убежал.
Капитан-Счастье был весел и оживлен удачей.
— Кольн! — сказал он.— Я думал о том, как должны вы быть счастливы, если удача другого сущий пустяк для вас.
Принцесса Ресниц вздохнула. На глазах у нее были слезы.
— Кольн медленно побледнел,— продолжала она.— Его лицо свело судорогой. Он завернул к подбородку рубашку. Капитан-Счастье вздрогнул: у Кольна на груди на пергаментно-белой коже синела безобразная опухоль...
— Что же это было? Неужели результат атомных испытаний Колдуна возле Кораллового остро
ва? — подавленно спросил Раф.
Принцесса Ресниц кивнула.
— Да. Многие живые существа погибли, многие превратились в уродцев или чудовищ, многие покончили с собой... Как, например, киты... А среди людей это, кажется, называется — рак...
— Если бы я был рядом в ту минуту! — воскликнул Раф.— Я бы помог Кольну! Ведь у нас есть сильное противоядие ото всех язв, укусов и опухо
лей... Верно, Дон?
— Да, верно,— кивнул Донателло.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Алиса и Пашка шли по узкой тропинке, уклоняясь от колючек и отмахиваясь от слепней. Воздух был неподвижный и густой от жары.
Они пересекли запущенное поле, над которым поднимались засохшие стебли.
Пашка сбросил куртку и повесил ее через плечо.
Он обернулся к Алисе, которая шагала сзади, и сказал хрипло:
— Могли бы нам фляжку с водой дать.
— Они бы дали, — ответила Алиса, которой тоже ужасно хотелось пить. — Но ты так спешил сражаться с чудовищем, что забыл их попросить.
— А у тебя что, языка нет? — огрызнулся Пашка. — О хозяйстве в походе заботятся женщины.
Тропинка стала совсем узкой. Кусты кончились, вокруг стояли корявые деревья с редкими узкими листьями, которые почти не давали тени. На ветках грелись ящерицы.
— Может, и нет никакого чудовища, — сказал вдруг Пашка. — Одна видимость.
Алиса поняла, что Пашка ищет предлог вернуться на корабль, но промолчала. Пашка к любому слову придерется.
— Они ведь совершенно первобытные люди, — продолжал Пашка. — У них дикое воображение. Увидят камень, а думают — слон.
И в этот момент до них донеслось глухое рычание. Этот звук трудно было с чем-нибудь сравнить. Похоже, что какая-то большая машина разводит пары. В наступившей тишине было слышно, как трещат сучья, — нечто огромное и могучее пробивалось к ним навстречу сквозь чащу.
Ребята замерли. Даже по тому, как трещат сучья, можно было догадаться, что чудовище не придумано жителями деревни. И оно очень большое.
— Тише, — прошептал Пашка. — Нам нужно к нему поближе подобраться, посмотреть. Только чтобы оно нас не заметило.
Алиса подумала: «Какой Пашка храбрый. Вот я испугалась, а Пашка ничуть не испугался. Он даже рад, что чудовище наконец объявилось».
Треск и шум прекратились. Видно, чудовище не знало, где притаились его враги.
— Сойдем с тропинки, — прошептал Пашка, — попытаемся обойти его лесом.
Они осторожно взяли вправо. Деревья были колючие, ноги проваливались в песок и застревали в перепутанных корнях. Идти было трудно...
И вдруг впереди послышался оглушительный треск.
Потом снова тишина. Только жужжат мухи.
Ребята застыли на месте. Минута, две, три...
Ничего не произошло. Пошли дальше.
Когда они подобрались к тому месту, откуда слышался треск, оказалось, что несколько деревьев повалено так, что получился непроходимый завал. Деревья упали только что — даже листья на них не успели пожухнуть.
— Давай вернемся, Пашка, — сказала Алиса. — Я боюсь, что такое чудовище нам не по зубам. Долетим до Паталипутры, попросим, чтобы сюда наведались зоологи. Они лучше знают, как обращаться с чудовищем.
— Нет, — сказал Пашка твердо. — Сначала мы на него поглядим.
Через завал они перебрались там, где его край упирался в склон холма.
Дальше шли медленно, стараясь не наступить на сучок, готовые при первом признаке опасности броситься наутек.
С холма, на который они взобрались, была видна низина, поросшая редкими деревьями и зеленой травой. За низиной поднималась каменная стена.
— Чего же оно молчит? — прошептала Алиса. — Наверное, подстерегает.
— А я думаю, что оно нас потеряло, — сказал Пашка.
— Тогда подождем, — сказала Алиса. — Посмотрим, что оно будет делать.
— Может, ты и подождешь, — не согласился Пашка, — а я скоро умру от жажды. Знаешь как сделаем: ты сиди здесь и смотри. Как только опасность — кричи мне. А я спущусь вниз и поищу воды. Потом тебя позову.
Алиса согласилась остаться на наблюдательном посту.
Пашка, пригибаясь, побежал вниз, виляя среди стволов.
Ближайшее к нему дерево вдруг покачнулось и начало падать.
Пашка отпрыгнул.
Дерево ухнуло в траву.
Видно, Пашка решил, что дерево упало само по себе. Он взял правее. Но тут же рухнуло другое дерево — Пашка чуть было под него не угодил.
Это Пашку всерьез рассердило.
Он поднялся во весь рост, вытащил свой нож и закричал:
— Трусливая скотина! Выходи на бой! Чего прячешься?
В листве деревьев за стволами что-то блеснуло. Чудовище!
Оно медленно приближалось к Пашке.
— Назад, Пашка! — крикнула Алиса. — Оно нападает!
Пашка не стал испытывать судьбу — как заяц он взлетел обратно на холм.
— Что же делать? — сказал он, стараясь отдышаться. — Надо что-то придумать. Зря я лук не взял — сейчас бы пустить в него стрелу. Оно бы взвыло и выскочило на открытое место.
Но чудовище не спешило выходить на открытое место.
И это было совершенно удивительно, потому что ни Алисе, ни Пашке еще не приходилось встречать говорящих чудовищ.
— Уходите! — пронесся над лесом глухой голос. — Уходите, пока целы!
— Этого нам не хватало! — сказала Алиса. — Значит, это не ящер и не дракон...
— Снежный человек? — предположил Пашка.
— А может, здешние драконы разумные?
Пашка приподнялся и крикнул:
— Чудовище, ты меня слышишь?
— Уйди! — раздался голос в ответ.
— Я не уйду, — ответил Пашка. — Пока тебя не победю! Нет, пока тебя не побежу... Пока тебя не одолею!
— Уйди! — тупо протянуло в ответ чудовище.
— По-моему, — сказал Пашка, — оно умом не отличается.
— Нам от этого не легче, — сказала Алиса.
— Нет, легче. Значит, мы его перехитрим. Мы сделаем так. Ты останешься на холме, так, чтобы чудовище тебя видело. И будешь с ним разговаривать. А я окружу его...
— Это опасно, — испугалась Алиса.
— Мы с тобой космические волки. Не нам бояться отсталых чудовищ на отдаленных планетах.
С этими словами Пашка быстро пополз в сторону, а Алиса, стоя так, чтобы ее было видно, закричала:
— Чудовище, чем мы тебе помешали? Почему ты нас не пускаешь?
— Нельзя, — проревело чудовище. — Не хочу!
— Это не ответ, — сказала Алиса. — Мало ли чего кому хочется. Мне хочется пить, а ты не даешь. Разве это правильно?
— Уходи, — ответило чудовище, видно, ничего умнее не придумало.
Алиса кинула взгляд направо. Пашка скрылся в кустах.
Чудовище может услышать, как ползет Пашка, подумала Алиса. Надо отвлекать его энергичнее.
— Слушай, чудовище! — воскликнула Алиса. — Сейчас я пойду к тебе. Я тебя не боюсь. И ты пустишь меня к роднику.
— Нельзя! — зарычало чудовище в ответ.
Алиса стала спускаться с холма.
— Я могучий, я страшный! — раздался голос чудовища. — Я обвалю на тебя скалы, я подниму против тебя горы! Беги, ничтожное создание!
И для того чтобы доказать силу, чудовище начало раскачивать вершины деревьев, и далеко впереди со скалы начали сыпаться камни.
Любопытно, думала Алиса, продолжая спускаться. Оно не нападает. Пугает, кричит, но само не нападает. Казалось бы — что может быть проще для чудовища, если оно видит, какие маленькие его враги? Может быть, оно боится, что Алиса вооружена? А может быть, оно не умеет бегать?!
Алиса спустилась с холма в низину.
Перед ней лежало сваленное дерево. Надо было через него перелезть.
Алиса с опаской поглядела на соседнее дерево. Как бы оно не рухнуло. Чудовище было мастером валить деревья.
Как там Пашка, подумала Алиса. Скорее бы уж он зашел в тыл чудовищу. Пока оно не подозревает о Пашкиной хитрости. Ну что ж, продолжим разговор.
— Только попробуй погубить еще одно дерево! — крикнула Алиса. — Я очень на тебя рассержусь. Видишь, я иду к тебе.
— Нельзя! — Голос чудовища раздался совсем близко. — Дальше ни шагу нельзя.
— Можно, — ответила Алиса. Она уже поняла, что чудовище что-то защищает. Вернее всего, свое гнездо, своих детенышей.
Дерево перед Алисой зашаталось.
Сквозь листву она разглядела лапу чудовища, которая оканчивалась двумя пальцами.
Лапа была велика — каждый палец размером с руку Алисы.
Но что же неладно? Конечно же!
Лапа была металлической!
А металлических чудовищ, как известно, природа пока не изобрела.
— Стой! — крикнула Алиса. — Приказываю, замри!
Рука замерла. Дерево, накренившись, шелестело листьями.
— Ты робот? — спросила Алиса, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул. — Отвечай!
— Отвечаю, — послышался голос из чащи. — Я робот.
— А я человек, — сказала Алиса. — Неужели ты не знаешь об этом? Неужели тебя не научили, что ты не имеешь права причинить человеку вред?
— Уйди, — сказал робот. — Я не причиню тебе вреда. Но дальше ты не пойдешь.
— Покажись мне, не бойся, — приказала Алиса. — Я без оружия. Я не буду на тебя нападать.
Она смело пошла вперед и чуть не налетела на громадного робота, который стоял в самой чаще.
Такого робота Алисе еще не приходилось видеть.
Ростом он был с двухэтажный дом, держался на трех лапах коротких мощных ног, а над «туловищем» поднималась полушарием голова с выпуклыми глазами, которые поочередно вспыхивали красным светом. У робота было две длинные членистые ручищи, они кончались металлическими пальцами. Правда, с одной рукой что-то было неладно — она была прижата к длинному туловищу и неподвижна.
При виде Алисы робот начал отступать и показался ей похожим на жука, который испугался муравья.
— Ты куда? — спросила Алиса.
— Уйди, — прогудел робот. — Нельзя!
— Робот, ты мне надоел, — сказала Алиса. — Сколько можно повторять одно и то же? Роботы так себя не ведут. Они должны слушаться людей, а не пугать их. Ты знаешь, что из-за тебя целая деревня сидит без воды? Что люди не могут поливать поля и останутся без урожая. Ты о людях хоть раз подумал?
Робот продолжал отступать к скале, в которой чернела узкая расщелина.
Он с трудом втиснулся в расщелину и застрял в ней, выставив вперед железную руку.
«Хорошо мне сейчас, — подумала Алиса. — Я-то знаю, что это робот. Большой служебный робот, который потерялся. Может быть, его забыла экспедиция, и от одиночества робот сошел с ума».
Алиса знала, что подобные машины служат на кораблях и в экспедициях грузчиками, носильщиками и ремонтниками и к тому же охраняют членов экипажа.
«Хорошо мне, а каково бедным здешним крестьянам? Они никогда не видели автомобиля или ракеты, даже о телеге не знают. А тут — служебный робот высотой в шесть метров. К тому же рычит, пугает, блестит и мигает огнями...»
Алиса подошла к роботу поближе.
— Простите, — сказала она. — Почему вы здесь оказались? Вас забыли? Скажите, откуда вы, я обязательно сообщу на вашу планету или базу, и за вами прилетят. Я даю вам слово.
Алиса была почти уверена, что робот, если кибернетический мозг цел, обязательно успокоится и ответит, как положено разумной машине.
Но робот, ничего не отвечая, продолжал отчаянно втискиваться в расщелину.
Алиса решила позвать Пашку. Теперь, когда чудовище оказалось не чудовищем, его хитрые маневры потеряли смысл.
— Павел! — закричала Алиса. — Па-ша! Иди сюда! Это всего-навсего робот!
С громким скрежетом, смяв себе бока, робот все же протиснулся задом в расщелину. Алиса не спешила за ним. Осторожность не помешает.
Она подождала, пока робот исчез между скал, и только тогда заглянула в расщелину.
В расщелине было полутемно. Впереди ухал, скрипел, трещал по всем швам отступающий робот.
На полминуты шум прервался.
И затем: удар, громкий плеск! И снова тишина...
Алиса прошла по расщелине метров тридцать. Впереди светило солнце.
Алиса остановилась на краю невысокого обрыва.
Оттуда она увидела небольшое заболоченное озеро. Чистая вода была лишь в самой середине, а по краям озеро было затянуто тиной и заросло тростником.
Робота нигде не было видно.
Алиса присела на каменную глыбу, рассуждая, что же делать дальше. Если робот подстерегает ее за скалой, то лучше не соваться туда, а подождать Пашку. Этот робот какой-то ненормальный.
И тут тростники у дальнего берега озерка расступились, и из воды показалось страшное существо.
Алиса даже не сразу сообразила, что это — робот.
Существо было густо покрыто тиной, к бокам прилипли длинные водоросли, а с вытянутой вперед руки робота они свисали густо, словно конская грива.
Буро-зеленое существо, разгребая прибрежную грязь, медленно и неуверенно выбралось на берег, и именно в этот момент из кустов на той стороне вышел забывший об осторожности друг Алисы, отважный рыцарь Павел Гераскин.
Вместо того чтобы смотреть перед собой, Пашка глядел под ноги, потому что увидел куст земляники. Он даже присел на корточки, чтобы удобнее было сорвать ягоды, и Алиса, понимая, что произойдет, если Пашка сейчас поднимет голову и увидит вблизи робота, закричала:
— Пашка! Назад!
То ли Пашка услышал крик, то ли треск тростника, но голову он поднял и замер от ужаса.
Представьте себе Пашкино положение. Ты гуляешь по лесу, ты почти забыл, за чем идешь. Никаких чудовищ нет, вокруг поют птички и звенят стрекозы. Ты нагибаешься, чтобы сорвать спелую ягоду. Потом поднимаешь голову, потому что тебе слышится какой-то шум...
А к тебе зловеще тянется зеленая волосатая ручища, что принадлежит бурой громадине, страшнее и отвратительнее которой тебе и видеть не приходилось.
Это долго рассказывать. На самом же деле события заняли ровно две секунды. За это время Пашка поднял голову, увидел замаскированного водорослями робота и сделал невероятное сальто назад из положения «на корточках». Если вам или какому-нибудь великому гимнасту удавалось совершить такое сальто без подготовки, то первое место в мире вам обеспечено.
Совершив сальто, Пашка не стал останавливаться на достигнутом.
Он понесся в лес с такой скоростью, что поставил несколько мировых рекордов. На стометровке, на двухсотметровке и по трехкилометровому бегу с препятствиями.
Опомнился он только через пять километров на вершине скалы, что поднималась круто над лесом выше десятиэтажного дома. И только там к нему вернулась способность думать.
И он принялся думать:
Как спасти Алису и предупредить ее, что чудовище непобедимо, громадно и смертельно для любого человека?
Как выбраться из леса живым и не попасться чудовищу на зуб?
Как спуститься со скалы, если ты забрался на нее неизвестно как?
Пока Пашка думал, Алиса, спокойная за его судьбу, отправилась дальше за роботом, который, ничего не видя, брел сквозь чащу, ломая деревья, словно спички.
Алисе было интересно узнать, есть ли цель в движении робота.
К тому же она еще не знала, как уговорить машину не портить жизнь обитателям деревни.
Так они и шли минут десять.
Раза два робот останавливался и пытался стереть с себя слой тины и водоросли. Он терся боками о стволы самых толстых деревьев, но деревья не выдерживали этого и, как правило, падали.
Было бы у робота две здоровые руки, он бы сумел привести себя в порядок. Но с одной рукой это сделать нелегко.
Лес становился все реже. Между деревьями попадались поляны, поросшие мягкой травой. Из травы высовывались серые спины камней.
Робот не оборачивался и не замечал, что Алиса идет следом.
Он перевалил через груду камней, и тут Алиса увидела, что впереди, в понижении между скал, лежит, накренившись, космический корабль.
Ясно, что корабль потерпел крушение.
Люк в корабль был открыт. Вокруг ни одной живой души.
Робот добрался до корабля и обернулся.
Водоросли подсохли, грязь местами отвалилась от его тела, и в тех местах проглядывал металл.
— Нельзя, — сказал робот.
Как будто только теперь сообразил, что Алиса рядом.
Но Алиса его уже совсем не боялась.
— Робот, — сказала она. — Я все поняла. Ты охраняешь свой корабль. Ты никого не хочешь убивать. Но ты не знаешь, что тебе делать и откуда ждать помощи. Разве я не права?
— Нельзя, — сказал робот. Он замолчал, словно подыскивал слова. — Авария. Всякие существа идут. Я не пускаю. Связи нет. Жду помощи.
— Отойди от люка, — сказала Алиса. — Мне надо войти.
— Нельзя.
— Я хочу помочь, — сказала Алиса. — Пойми же ты, железный цепной пес!
Она подошла к роботу, который поднял руку, чтобы помешать ей войти в люк.
Но рука двигалась плохо. Видно, и ее робот повредил, когда свалился в озеро.
Алиса наклонилась и быстро проскользнула в корабль.
Там было темно.
Робот неуверенно вошел в открытый люк следом за Алисой.
— Дай свет, — приказала ему Алиса.
Робот подчинился. Вспыхнул прожектор.
В свете его Алиса дошла до следующего люка, поменьше, который вел во внутренние помещения. Робот остановился. Он был слишком велик, чтобы войти в жилые отсеки.
— Дай сюда фонарь, — сказала Алиса.
Робот покорно вывинтил один из своих глаз и передал девочке. Фонарь был большой и тяжелый.
Алиса пошла по коридору. Вскоре она отыскала вход на капитанский мостик.
Там было пусто.
Пульт управления был почти не поврежден, но от удара некоторые приборы сдвинулись со своих мест. Очевидно, корабль шел на автоматическом режиме. Где же тогда экипаж?
Дальше наш автор проделывает свой любимый трюк. Он переводил одно произведение Булычева в другое - "Пленники астероида" (между прочим, уже третье от данного писателя. На него тоже упор определенный был сделан. Видимо, тоже под рукой была книга с творчеством Булычева )))) ). Мне кажется, что я его читал в детстве, но содержания вспомнить не могу.
Трилли и Дуду пошли по узкой тропинке, веду
щей от берега в глубь острова. Воздух был непо
движен и густ от жары. Они пересекли запущенное поле, над которым торчали засохшие стебли. Трил
ли обернулся к Дуду и спросил:
— Ты пить хочешь?
— Да.
— Возьми съешь несколько плодов Силы.
Дуду взяла плод и забеспокоилась:
— Как ты думаешь, никто не найдет бочонки там, на берегу?
— Думаю, что на острове нет никого, кому бы они могли понадобиться... Но я их все же хорошо спрятал под скалой.
Между тем тропинка почти сошла на нет. Кусты кончились, вокруг стояли корявые деревья с редкими узкими листьями, почти не дававшими тени. На ветвях грелись ящерицы.
— Смотри, Дуду, ящерицы,— произнес Трилли задумчиво.
— Почему ты так встревожился? — спросила Дуду.
— Знаешь, если есть ящерицы и если здесь когда-либо был Колдун, то...
— А-а! Понимаю! — воскликнула Дуду.— Ты боишься, что вскоре мы увидим атомных ящеров...
— Ну, в общем, да,— сказал Трилли.
— Тогда нам следовало бы съесть еще несколько плодов Силы.
— Да! Ты права.
Трилли и Дуду, подкрепившись, почувствовали себя уверенней и добрей.
— Может, и нет здесь никаких атомных ящеров,— сказал Трилли.— Только эта мелюзга.
И тут до них донеслось глухое рычание. Этот звук ни с чем было не сравнить. В наступившей затем тишине стало слышно, как трещат сучья. Нечто огромное и могучее пробиралось к ним навстречу сквозь чащу.
Дуду обмерла.
— Чудовище! — прошептала она.
— Тише,— сказал Трилли.— Нам нужно подобраться к нему поближе, только чтобы оно нас не заметило.
Треск и шум прекратились. Видно, чудовище гадало, где притаились его враги.
— Сойдем с тропинки,— прошептал Трилли.
Они осторожно приняли вправо. Деревья были колючие, ноги проваливались в песок и застревали в перепутанных корнях. Идти было трудно. И вдруг впереди послышался оглушительный треск. Потом снова тишина.
Трилли и Дуду застыли на месте. Минута, две, три... Ничего! Пошли дальше. Когда они подобрались к тому месту, откуда слышался треск, обнару
жилось: несколько деревьев брошено поперек тро
пинки так, что получился непроходимый завал.
— Деревья упали только что,— заметил Трилли.
— Почему? Ты так думаешь?
— Еще живые листья... Смотри...
— Давай вернемся к берегу, Трилли,— сказала Дуду.— Я боюсь чудовищ.
— Нет! — сказал Трилли твердо.— Мне интересно на него взглянуть.
Через завал они перебрались там, где его край упирался в склон холма. Дальше шли медленно, стараясь не шуметь, готовые при первом признаке опасности броситься наутек. С холма, на который они взобрались, была видна низина, поросшая редкими деревьями и зеленой травой. За низиной воз
вышалась каменная стена.
— Что же оно молчит? — прошептала Дуду.— Наверное, подстерегает.
— А я думаю, оно нас потеряло,— сказал Трилли.
— Тогда подождем,— сказала Дуду.— В конце концов, мы поели плодов Силы, посмотрим, что оно будет делать...
— Я спущусь вниз... А ты стой здесь,— сказал Трилли.— Если что-то случится, кричи мне.
Дуду молча кивнула.
Трилли побежал вниз, скользя меж стволов. Ближайшее к нему дерево вдруг покачнулось и стало падать.
Трилли отпрыгнул. Дерево ухнуло в траву. Он побежал дальше. Но тут же упало второе дерево.— Трилли чуть было под него не угодил. Это его всерьез рассердило.
— Трусливый ящер! Выходи на бой! Чего прячешься? — прокричал он.
В листве деревьев за стволами что-то шевельнулось. Чудовище! Оно медленно приближалось к Трилли.
— Назад, Трилли! — крикнула Дуду.— Оно нападает!
Трилли не стал испытывать судьбу — взлетел обратно на холм.
— Что же делать? — сказал он, пытаясь отдышаться.— Надо что-то придумать. Жаль, нет с на
ми Лео с его Огненным мечом... Сейчас бы этому ублюдку не поздоровилось...
Между тем чудовище заговорило.
— Уходите! — пронесся над островом глухой голос.— Уходите, пока целы!
— Голос не тот, что у атомных ящеров,— прошептал Трилли.
— Значит, не ящер,— еле слышно произнесла Дуду.
— Тогда кто же? — прошептал Трилли. Он поднялся и крикнул: — Чудовище, ты меня слышишь?
— Уйди! — раздалось в ответ.
— Я не уйду,— крикнул Трилли.
— Уйди! — тупо повторило чудовище.
— По-моему,— сказал Трилли,— оно умом не отличается.
— Но нам-то от этого не легче,— сказала Дуду.
— Нет, легче. У нас есть еще плоды Знаний... И мы его перехитрим. Съешь-ка один... А теперь слушай. Мы сделаем так. Ты останешься на холме. Так, чтобы чудовище тебя видело. И будешь с ним разговаривать. А я зайду с тыла.
— Это опасно,— испугалась Дуду.
— Ну, нам ли с плодами Силы и Знаний бояться чудовищ?! — попытался развеселить ее Трилли.
С этими словами он быстро пополз в сторону, а Дуду, стоя так, чтобы ее было видно, закричала:
— Чудовище, чем мы тебе помешали? Почему ты нас гонишь?
— Нельзя! — проревело чудовище.— Не хочу!
— Это не ответ,— улыбнулась Дуду.— Мало ли чего кому хочется-не хочется...
— Уходи! — стояло на своем чудовище.
Дуду кинула взгляд направо. Трилли скрылся в кустах.
— Чудовище может услышать, как он ползет,— подумала Дуду.— Надо продолжать отвлекать его».
— Слушай, чудовище!—крикнула она.— Сейчас я подойду к тебе. Я тебя не боюсь. И ты пу
стишь меня к роднику. Я знаю, там, за холмом, должен находиться родник. У нас, на Коралловом острове, за большими валунами тоже есть родник... А я очень хочу пить...
— Нельзя! — прокричало чудовище в ответ.
Дуду стала спускаться с холма.
— Я могучий, страшный! — раздался трубный голос.— Я обрушу на тебя скалы. Я подниму против тебя горы! Беги, ничтожное водяное создание!
И, чтобы показать свою силу, чудовище принялось раскачивать вершины деревьев, и далеко впе
реди со скалы посыпались камни.
— Любопытно,— подумала Дуду, спускаясь все ниже.— Оно не нападает. Пугает, кричит, но само не нападает. Казалось бы — что может быть проще для чудовища, если перед ним такие маленькие враги? Может быть, оно боится, что я вооружена? А может, не умеет бегать?»
Дуду спустилась с холма в низину. Перед нею лежало сваленное дерево. Надо было через него перелезть.
Дуду с опаской посмотрела на соседнее дерево.
«Как бы оно не рухнуло... Ведь чудовище валит деревья».
— Только попробуй погубить еще хоть одно дерево! — крикнула Дуду.— Я на тебя очень рассер
жусь. Видишь, я иду к тебе.
— Нельзя! — голос чудовища прозвучал совсем близко.— Больше ни шагу!
— Можно,— ответила Дуду. Она уже поняла, что чудовище, наверное, просто защищает свое гнездо, своих детенышей.
Дерево перед Дуду закачалось. Сквозь листву она разглядела огромную лапу, которая оканчивалась двумя металлическими пальцами.
— Стой! — приказала Дуду.— Приказываю, замри!
Рука замерла. Дерево, накренившись, шелестело листьями.
— Ты робот? — спросила Дуду, стараясь, чтобы голос ее не дрогнул.— О! Отвечай!
— Отвечаю,— послышалось из чащи.— Я робот.
— А я русалка,— сказала Дуду.— Я живое существо. Неужели тебя не научили, что ты не имеешь права причинять вред живому существу?
о это робот. Большой робот, который, наверное, заблудился. Может быть, его забыла какая-нибудь экспедиция с другой планеты. И, может, от одиночества робот тронулся умом... Хорошо, что я те
перь это знаю. И не боюсь, когда он рычит, пугает, вращает глазами...»
Дуду подошла к роботу поближе.
— Простите,— начала она.— Как вы здесь оказались? Вас забыли? Скажите, откуда вы, я сооб
щу на вашу планету, и за вами прилетят. Я даю вам слово.
Дуду была почти уверена, что робот ответит, как положено разумной машине.
Но робот, ничего не отвечая, продолжал все глубже втискиваться в расщелину. Дуду решила по
звать Трилли. Теперь, когда чудовище оказалось вовсе не страшным, прятаться не имело смысла.
— Трилли! — закричала Дуду.— Трилли! Иди сюда! Это всего-навсего робот!
С громким скрежетом, помяв себе бока, робот все же протиснулся в расщелину. Дуду не спешила за ним. Она подождала, пока тот скроется совсем, и только после этого заглянула в расщелину. Там было полутемно. В глубине ухало, скрипело, трещало. На какую-то долю минуты шум прервался. Затем: удар, громкий всплеск! И снова тишина...
Дуду прошла по расщелине метров сорок. Впереди светило солнце. Остановившись на краю не
высокого обрыва, она увидела перед собою озеро. Чистая вода плескалась лишь на середине, а по краям озеро было затянуто тиной и заросло трост
ником.
Робота нигде не было видно.
Дуду села на каменную глыбу, прикидывая, что ей делать. «Если робот подстерегает меня за скалой, то лучше дальше не идти. Лучше подождать Трилли...»
И тут тростники у дальнего берега расступились, из воды показалось страшное существо. Дуду даже не сразу сообразила, что это тот самый робот. Существо было густо покрыто тиной, к бокам липли длинные водоросли, а с вытянутой вперед руки они свисали густо, словно конская грива. Буро-зеленое существо, разгребая прибрежную грязь, медленно и неуверенно выбралось на берег. И именно в этот момент из кустов на той стороне вышел совсем за
бывший об осторожности Трилли. Он даже присел, разглядывая какие-то цветы под ногами. Дуду, понимая, что произойдет, если Трилли сейчас поднимет голову и увидит вблизи робота, крик
нула:
— Трилли! Назад!
То ли Трилли услышал крик, то ли треск тростника, но он поднял голову и замер от ужаса. Прямо к нему тянулась зеленая волосатая ручища, при
надлежащая бурой громадине, страшнее и отвра
тительнее которой ему никогда не приходилось ви
деть. Сделав сальто, Трилли взлетел с такой ско
ростью, что Дуду не успела перевести дух, как он скрылся.
Теперь, спокойная за Трилли, Дуду двинулась дальше за роботом, который, ничего не видя, брел сквозь чащу, ломая деревья, словно спички.
Дуду задумалась: «Интересно, знает ли он сам, куда идет?»
Несколько раз робот останавливался, пытаясь избавиться от груза тины и водорослей, терся боками о стволы самых толстых деревьев. Деревья не выдерживали — падали.
Если бы у робота обе руки были здоровы, он бы сумел привести себя в порядок. Но с одной рукой это сделать было нелегко.
Лес становился все реже. Меж деревьев попадались поляны, поросшие мягкой травой. Из травы торчали серые спины камней.
Робот не оборачивался и не замечал, что Дуду идет следом. Он перевалил через груду камней, и тут Дуду увидела, что впереди, в понижении между скал, лежит, накренившись, корабль.
«Ясно, корабль потерпел крушение,— подумала Дуду.— Но почему он находится здесь, а не там, на берегу?»
Вокруг не было ни одной живой души. Робот поднялся на палубу и обернулся. Водоросли подсохли, грязь кое-где осыпалась с его тела, и в тех местах проглядывал металл.
— Нельзя! — проскрипел робот.
Как будто только сейчас сообразил, что Дуду рядом.
Но маленькая русалка его уже совсем не боялась.
— Робот,— сказала она.— Я все поняла. Ты охраняешь этот корабль... Ты никого не хочешь убивать. Но ты не знаешь, откуда ждать помощи и что делать. Верно?
— Нельзя! — как завороженный, твердил свое робот.
— Отойди, пожалуйста, от люка, я хочу спуститься в трюм,— сказала Дуду, взойдя на ко
рабль.
— Нельзя!
— Я хочу тебе помочь! Пойми же ты, железный болван!
Она подошла к роботу. Тот поднял было руку, чтобы помешать ей войти в люк. Но ошибся — не ту. Руку заело в плече. Дуду наклонилась и быстро проскользнула вниз. Там, в трюме, было темно.
Робот неуверенно вошел в открытый люк следом за Дуду.
— Дай свет,— сказала Дуду.
Робот подчинился. Вспыхнул прожектор. В его свете Дуду двинулась дальше. Робот остановился.
— Дай мне какой-нибудь фонарь,— сказала Дуду.
Робот покорно вывинтил один из своих глаз и передал Дуду. Глаз был велик и тяжел. Но не поэтому Дуду вернула его роботу — ей стало не по себе. Сделала в полумраке несколько шагов. Пе
ред нею был вход в узкий коридор. В этот момент послышался голос Трилли:
— Дуду! Ты жива?
— Эх, Трилли? — сказала Дуду,—ты видишь, куда мы попали? Настоящий корабль. Корабль на суше.
— Пойдем посмотрим, что там,— быстро сказал Трилли.
"Дерево познания":
— Иди на три шага сзади, — сказала Алиса своему спутнику. — Если со мной что-то случится, ты сможешь отпрыгнуть назад.
Через несколько шагов они дошли до поворота коридора.
Коридор был узким, стены холодными и неровными, словно он был вытесан в скале. За поворотом коридор расширялся, в стенах появились ниши и ответвления, но Алиса не рисковала пока заглядывать туда, потому что думала, что основной коридор скорее приведет их к центру астероида.
Освещен коридор был еле-еле. От светильника до следующего светильника было метров по тридцать, а горели они слабо. А так как в нишах и ответвлениях вообще света не было, то все время казалось, что там таятся какие-то существа и настороженно следят за Алисой и Юдзо.
И хоть Алиса была готова к любым неожиданностям, то, что случилось, испугало ее смертельно.
Большая тяжелая рука высунулась из черной ниши и опустилась ей на плечо.
Алиса ахнула и присела. Она даже не смогла убежать — ноги подкосились от страха.
Юдзо налетел на нее.
— Что? — спросил он сдавленным голосом.
— Тише, — ответил кто-то. Тот, чужой голос донесся откуда-то сверху, будто с потолка. — Ни звука.
И что вы думаете? Автор "Черепашек-ниндзя и Дерева познания" взялся за Булычева всерьез! Эта история Трилли и Дуду продолжается (в самой книге она прерывается другими событиями) через повесть "Ржавый фельдмаршал" (изначально она вышла под названием "Остров ржавого генерала", затем была экранизирована - эта экранизация очень малоизвестна, в отличие от "Гостьи из будущего" - после чего Булычев переписал книгу, приблизив ее к киноверсии. Именно более поздний вариант использует автор "Дерева познания". Конечно, он проявляет творческую жилку, когда историю одного персонажа превращает в историю двух. Но насколько же это слияние нескольких произведений Булычева смотрится бессмысленным, оторванным от остального сюжета в рамках "Дерева познания"!). Эту книгу я и читал, и перечитывал, но бОльшую ее часть забыл.
— Дуду! Ты жива?
— Эх, Трилли? — сказала Дуду,—ты видишь, куда мы попали? Настоящий корабль. Корабль на суше.
— Пойдем посмотрим, что там,— быстро сказал Трилли.
— Держись в трех шагах позади меня,— проговорила Дуду.— Если со мной что-нибудь случится, ты сможешь отскочить назад.
Через несколько шагов коридор поворачивал. Он был узок, стены холодны и неровны. Приходило в голову, что он вытесан в скале.
— По-моему, мы в каком-то саркофаге,— произнес Трилли.— Очень похоже на древнее святи
лище друидов... Только стены другие...
За поворотом коридор расширялся, в стенах появились ниши и ответвления, но Дуду робела за
глядывать туда.
Коридор худо-бедно был освещен. От одного светильника до другого — около тридцати метров, и горели они слабо. А так как в нишах и ответвлениях вообще не было света, то все время казалось, что там таятся какие-то существа и чего-то выжидают.
И, хотя Дуду была готова к любым неожиданностям, то, что случилось, испугало ее смертельно.
Большая тяжелая рука высунулась из черной ниши и легла ей на плечо. Дуду ахнула и присела.
— Привидение,— прошептал Трилли.
— Тише, ни звука! — сказала Дуду.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Алисе было страшно. Алисе было жалко старика. Но еще Алисе очень хотелось пить и есть... Она сжалась в углу ямы и закрыла глаза. И сейчас же увидела большой, больше ее, бокал с лимонадом. Лимонад переливался через край, и шипучие брызги его прыгали по камням.
Алиса открыла глаза, чтобы отогнать наваждение. В яме было совсем темно, и только в неровном четырехугольнике неба горели звезды. Алисе пришла в голову мысль, что в сумке, о которой она совсем позабыла, может заваляться что-нибудь съестное. Это, конечно, была чепуха, и Алиса понимала, что это чепуха, но все-таки она расстегнула сумку и, замерев от возможности удачи, тихонько сунула туда руку. Но ничего не произошло. В сумке лежали аппарат миелофон, носовой платок и кляссер с менными марками. И еще несколько ракушек и камешков, найденных на берегу. С горя Алиса положила один из них в рот и стала сосать. Но пить все равно хотелось.
— Робот! — позвала Алиса. — Робот, я хочу пить! Никто не отозвался.
Может, закричать громко, так громко, чтобы все эти роботы испугались и забегали? Но Алиса не решилась. Она видела, как погиб старик, и понимала, что роботы могут убить и ее, если подумают, что она выдаст своим криком их убежище.
А может, на островке и вообще нет воды? Роботам ведь она не нужна. Пить хотелось так, что горело во рту, и голова казалась большой и гулкой...
Алиса встала и обошла свою тюрьму, ощупывая стены руками. С одной стороны стена была покатой, и Алиса попробовала выкарабкаться, но утыканная камешками земля не удержала ее, и Алиса соскользнула вниз. Алиса испугалась, что роботы могут услышать, как она барахтается в яме. Она прислушалась. Вроде бы все тихо. Но ведь роботы не спят. Один из них мог притаиться у ямы, и, когда Алиса вылезет, он ударит ее. Постойте, ведь есть же миелофон!
Алиса достала его из сумки и вставила в ухо наушник. В аппарате что-то очень тихо потрескивало, но ни мыслей, ни голосов не было слышно. Алиса покрутила колесико миелофона, посылая его волны в разные стороны, но так ничего и не услышала. Значит, вблизи роботов нет.
Алиса выплюнула камешек и сделала еще одну попытку выкарабкаться из ямы. Она уминала ногами ступеньки в откосе и, прижимаясь животом к склону, медленно ползла вверх. Было темно, камешки и песчинки скатывались вниз, ноги скользили, и приходилось замирать, распластавшись, чтобы удержать равновесие. Путешествие наверх казалось Алисе бесконечным, и она уже начала думать, что никогда не выберется из этой ямы, как вдруг руки ее, протянутые вверх, вместо стены встретили пустоту...
Алиса выползла на поверхность островка и минуты две лежала, отдыхала и слушала, не идет ли кто-нибудь. Тихо. Теперь надо решить, в какой стороне может быть вода, если она есть на островке. Алиса решила, что если вода здесь есть, то она должна, в конце концов, стекать с острова в море, и поэтому лучше всего обойти остров вокруг. Она спустилась на четвереньках к морю и присела за камнем.
Взошла луна, и море было разрезано лунным светом на две половинки. Лунная дорожка убегала к далекому берегу и упиралась в черную полосу гор. Среди гор мерцали разноцветные огоньки домов и палаточных лагерей. В одном месте на берегу горел костер, и белый столбик дыма от него был ясно виден на черном теле горы.
«Поздно спать не ложатся», — подумала Алиса, не догадываясь, что костер горит в лагере туристов потому, что на костре висит котелок с черным кофе, — группы, возвращающиеся с поисков Алисы, пьют этот кофе, чтобы не заснуть.
С неба протянулась к кромке воды полоска прожектора с невидимого в темноте флаера. Лучик ощупывал бухточки. Это тоже искали Алису. А горстка огоньков напротив островка означала вовсе не освещенный домик и не карнавальное шествие — киношники и спасатели обшаривали берег бухточки, где были обнаружены полчаса назад следы роботов.
Алисе захотелось нырнуть в воду и поплыть к далеким огонькам, но она понимала, что утонет — она очень устала и ослабела без воды и пищи, переволновалась, и руки двигались еле-еле, не слушались.
И даже коленки дрожали.
Только Алиса решилась продолжить свое путешествие в поисках воды, как неподалеку раздались тяжелые редкие шаги. Один из роботов медленно спускался к морю. На мгновение его силуэт заслонил лунную дорожку, и Алиса узнала по каске генерала-робота. Он подошел к воде и остановился, с хрустом подняв железные руки и скрестив их на груди.
Теперь Алисе никак нельзя было вылезать из-за камня: робот обязательно услышал бы ее. А генерал все не уходил. Он стоял на берегу, смотрел на огоньки далекого берега и, наверно, думал. Может, стоит узнать его мысли? Алиса тихонько достала наушник из сумки. Повернула колесико на миелофоне, пока не настроилась на мысли робота. И вот они уже ясно слышны. Робот думал медленно и со скрипом. «Десант... Надо высадить десант затемно. Они не ждут нападения? Нет подкреплений. Нет связи с центром... Завтра будет связь... На острове в крепости оставим охранение... Человека маленького надо убрать. И в воду. Чтобы следов не осталось... в воду. Всегда надо концы в воду...»
— Я генерал, — сказал вдруг робот вслух. — Я произвожу себя в генерал-лейтенанты. Завтра произведу себя в фельдмаршалы.
И снова мысли:
«... Мы освободим всех пленных роботов, и армия моя несокрушима... пора поднимать по тревоге... Нет, сначала сам уберу маленького человека... Он слишком много знает...»
Робот перестал думать, опустил руки, ударив со звоном ладонями по бокам, и пошел наверх, к тюрьме, из которой Алиса так недавно выбралась.
Алиса поняла, что теперь не до воды. Надо спрятаться, пока ее не нашли. Она выскочила из-за камня и побежала вдоль берега, ища надежное укрытие. Но островок был гол, и обыскать его можно было в две минуты.
Меж камней темнело углубление. Алиса нырнула туда и замерла. Обеспокоенные роботы так топали по островку, что началось небольшое землетрясение.
Вот шаги робота все ближе и ближе... Топ-топ... Остановились у Алисиного убежища. Неужели она плохо спряталась?
Яркий свет ударил в глаза. Робот зажег фару на полную мощность и шарил ее лучом по камням.
— Здесь! — крикнул он. — Человек есть здесь!
Железная рука протянулась к Алисе, и она попыталась увернуться от нее, прижимаясь к стенке. Рука прошла в сантиметре от Алисиного лица и ударилась протянутыми вперед пальцами о камень. Алиса воспользовалась секундной заминкой и, оцарапав плечо о ржавую ногу, выбежала на берег.
И тут же ей в лицо ударил свет прожектора другого робота. Ее заметили. Алиса металась по берегу, увертываясь от протянутых рук, от камней, которые кидали в нее, правда, не очень метко, железные солдаты, но кольцо сдвигалось...
— Бери живой! — крикнул генерал-робот над самым ее ухом, и Алиса скорее почувствовала, чем увидела, руку, тянущуюся к ее голове. Алиса отпрыгнула, ударилась носом о что-то твердое, пробежала несколько шагов, остановилась и обернулась.
Генерал побежал за Алисой, но споткнулся и с грохотом покатился по камням.
Из воды, метрах в двадцати от берега, черным углом торчал нос полузатопленной баржи, на которой роботы приплыли на остров. Вот где можно спрятаться. Алиса вошла в воду, подняв высоко над головой сумку с миелофоном, и, как только вода достигла груди, поплыла, подгребая одной рукой и стараясь не производить никакого шума.
Сумка оказалась тяжелой, и очень хотелось бросить ее в воду, но Алиса знала, что миелофон — ценный аппарат, и надо его обязательно сберечь.
Плавала Алиса неплохо и даже сейчас, усталая и избитая, добралась до черного носа минуты за три, перебралась через борт и уселась на угол рубки, уходящей в воду.
Роботы перекликались, топали по острову, разыскивая ее. Вот один подбежал к самому берегу напротив баржи и осветил фарой песок, чтобы разыскать следы. Алисе было холодно и хотелось попрыгать, чтобы согреться, а приходилось сидеть и не двигаться.
Стрекотание флаера послышалось почти над головой. Флаер зажег прожектор и рыскал им по острову. Роботы замерли и замолчали. Луч скользнул по берегу, по барже, но Алиса не посмела пошевелиться и привлечь внимание летчика к себе. Вдруг тогда роботы догадаются, что она прячется так близко от них, и заберутся на баржу раньше, чем придет помощь!
Теперь Алиса не сомневалась, что флаер был послан ее друзьями. Ее разыскивают. И обязательно найдут. Но сейчас важнее было другое — надо предупредить людей на берегу, что роботы собираются вот-вот начать наступление. А ведь люди там, туристы и отдыхающие, даже не подозревают, что роботы могут нападать на людей. И роботы застанут их врасплох и могут кого-нибудь убить или ранить. Жалко, что не удалось найти, где у них спрятана лодка. Хотя лодку они, как сказал генерал, охраняют. «Придется, видно, плыть к берегу, — решила Алиса. — Может быть, я не утону и тогда успею раньше, чем роботы. Только надо это сделать незаметно. Подождать, пока они не прекратят поиски».
Флаер улетел, и роботы, включив прожекторы, шарили лучами по воде, думая, наверно, что Алиса попыталась уплыть с острова и не успела отплыть далеко.
— Человек мог спрятаться на барже, — сказал вдруг явственно скрипучий голос на берегу.
— Но мы теряем время. Пора в поход.
— Сначала убьем человека. Проверьте баржу.
Шаги робота удалились по берегу.
Алиса поняла, что больше ждать нельзя. Она спрятала сумку с миелофоном в углубление на палубе баржи, надеясь, что роботы в спешке не найдут аппарата. Потом она спустила ноги за борт, повисла на руках и, оторвавшись от борта, сразу ушла вглубь. Вынырнула и поплыла к берегу. Алиса еще не успела высохнуть, на ветру было холодно, и вода поэтому показалась ей в первый момент теплой, как будто ее специально нагрели.
Сколько до берега? Меньше километра. Теперь они ее никогда не найдут...
И в этот момент в лицо ей ударил яркий луч.
Алисе так хотелось надеяться, что это фонарь ее друзей, что она подняла руку над водой и крикнула:
— Я здесь! На помощь!
В ответ раздался скрипучий смех ржавого фельдмаршала.
Еще и еще фонари впивались в лицо Алисе.
Оказывается, роботы были не так уж глупы. Они успели спустить в воду надувную лодку и даже запустить ее беззвучный мотор — поэтому Алиса и не заметила их приближения.
Алиса пыталась нырнуть, но и тут роботы ее перехитрили.
Как только ее голова вновь показалась над водой — рука робота схватила ее за волосы и втащила в лодку.
Алиса пыталась отдышаться. Железная рука придавила ее грудь, и Алисе казалось, что сейчас робот раздавит ее. Дышать было очень трудно.
— Раз-два-три-четыре! — скомандовал робот.
Лодка закачалась, вокруг Алисы шла какая-то суетня.
Потом все стихло.
Фельдмаршал резким движением перехватил Алисину руку, посадил ее рядом с собой и сказал:
— Смотри и удивляйся, человеческий шпион!
Алиса посмотрела вокруг. И в самом деле было отчего удивляться. Лодка оказалась пустой.
Только она и робот-генерал с железным гарпуном в лапе.
— А где все остальные? — спросила Алиса.
Робот довольно захохотал. Хохот у него был такой, словно били колотушкой по бочке.
— А это видишь? — спросил он, показывая на минимизатор.
Чемодан стоял у его ног, закрытый, черный, мирный.
— Я не такой дурак, — сказал робот. — Я принес этот ящик к себе в штаб. Я стал смотреть внутрь. Я увидел — сколько в нем лежит маленьких вещей. Я их стал вынимать, и вещи стали большие. Это очень хитрое военное изобретение. Мне оно понравилось.
— Это совсем не военное изобретение, — сказала Алиса.
— Не возражать! Это универсальное десантное средство. Я все понял. За это я был награжден следующим чином. Можешь обращаться ко мне: господин фельдмаршал.
— Но зачем вам оно?
— Не притворяйся.
Не отпуская Алисиной руки, робот-фельдмаршал открыл минимизатор и позволил Алисе заглянуть внутрь. Сам же он направил в минимизатор свет своего налобного фонаря.
И Алиса с ужасом убедилась в том, что внутри минимизатора стоят рядами ржавые роботы — махонькие, как игрушки, каждый меньше мизинца.
Робот-фельдмаршал захлопнул минимизатор.
— Теперь вы будете побеждены, — сказал он. — И даже не сообразите, как это случилось.
— Но я вам зачем?
— Ты нам нужна, — сказал робот, — чтобы ввести в заблуждение охрану побережья.
Он поднял со дна лодки соломенную шляпу старика-киноробота и натянул ее на свою голову.
— Теперь мы с тобой мирные поселяне, которые катаются на лодочке. И если кто-то нас выслеживает, он никогда не догадается, что началось великое наступление. Если ты, человечий детеныш, будешь вести себя смирно и исполнять все мои указания, я тебя отпущу живой и, может, даже награжу медалью. Но если ты попытаешься меня обмануть, то ты не проживешь и секунды!
И тут Алиса в самом деле испугалась. Она понимала, что они с каждой минутой все ближе подплывают к берегу, на котором отдыхают тысячи людей. Люди сейчас собираются спать, ходят по берегу, любуются звездами, укачивают детей — и не подозревают, что к берегу приближаются настоящие безжалостные убийцы.
— Хорошо, — сказала Алиса, — я буду вам помогать. Только отпустите мою руку. Мне больно.
— Я этого не сделаю, — сказал робот, — я тебе не верю. Я никому не верю. Я даже себе самому не верю.
— Но куда я уплыву! — воскликнула Алиса. — Ведь ваша лодка плывет быстрее меня, вы же меня догоните!
— Ты так думаешь? — Хватка робота ослабла.
И тут Алиса увидела, что в воде недалеко от лодки скользит черная полоса.
Неужели дельфины?
Было почти совсем темно, и темные тени двигались быстро и беззвучно. Конечно же дельфины. Как жаль, что они все-таки не умеют говорить... Но, может, они поймут?
Если бы удалось схватиться за плавник дельфина — тогда бы лодка ее не догнала!
Рискнуть? А вдруг дельфины испугаются?
Но нельзя же сидеть так и ждать, пока военные роботы начнут топать по мирному берегу?
— Дельфины! — крикнула Алиса. — На помощь!
И, вырвав руку у робота, она кинулась в воду.
Вода сразу забурлила вокруг. Алиса вынырнула и поняла, что ни одного дельфина рядом нет.
А нос лодки разворачивался в ее сторону. Она увидела черный силуэт робота, который поднялся над лодкой и занес руку с железным гарпуном. Вспыхнул свет его фонаря...
Все погибло, подумала Алиса.
И в тот же момент упругое тело дельфина ударило снизу. Она инстинктивно схватилась за высокий скользкий плавник. Дельфин пошел в сторону, и Алиса не увидела, но почувствовала, как вонзился в воду железный гарпун.
Второй дельфин подплыл к Алисе. Вдвоем дельфины быстро понесли ее к берегу.
Рядом можно было разглядеть спины и смеющиеся рыла других дельфинов.
— Стой! — рычал робот, шаря лучом фонаря по воде.
Стрела шлепнулась о воду рядом с ними.
Вторая поразила одного из дельфинов.
Он застонал, как человек.
— Не смей! — крикнула Алиса, но, конечно, за плеском и шумом ее голос был не слышен.
Берег был уже совсем близко — его черный обрыв закрывал звездное небо. И над обрывом мелькали яркие огоньки.
— Плохие люди, — сказал дельфин. — Мы таких не знаем.
— Это не человек! — сказала Алиса, совсем не удивившись, что дельфины говорят — не до удивления было. — Это железные роботы. Это машины. Это злые машины.
Дельфины запищали, засвистели, видно, старались понять, что же произошло.
— Это не люди? — спросил снова дельфин, который помогал Алисе.
— Это враги людей.
Дельфин громко свистнул, и тут же черные спины других дельфинов ушли в сторону.
— Смотри, — сказал дельфин, разворачиваясь.
И Алиса увидела, как сразу несколько дельфинов ударили в борт надувной лодки, посреди которой стоял робот-фельдмаршал.
Лодка накренилась, зачерпнула воды, робот не удержал равновесия и рухнул в воду, подняв высокий фонтан брызг.
— Молодцы! — закричала Алиса. — Ура!
И тут же сообразила, что там, в лодке — минимизатор. Он тоже утонет!
— Лодка! — крикнула Алиса, глядя, как та раскачивается на волнах. — Мне надо в лодку!
Дельфин не стал ничего спрашивать. Он в несколько секунд доплыл до лодки и замер рядом.
Алиса перебралась в лодку.
Чемодан-минимизатор лежал на дне.
— Спасибо вам, дельфины! — крикнула Алиса.
— Пожалуйста, смелая девочка.
— У вас есть раненый, — сказала Алиса, направляя лодку к берегу. — Вам нужна помощь? Я вызову врача?
— Не надо, — ответил дельфин. — Рана не опасная.
И дельфины растворились в ночи.
А я-то думал, что это за роботы, откуда, почему, что за уменьшенные роботы и т.д. Думал, когда читал "Дерево познания". Теперь-то хоть можно ответить на все эти вопросы
Дуду было страшно и холодно. Она сжалась в углу склепа так же, как и Трилли, и закрыла глаза. Но тотчас опять открыла. Было совсем темно. Только в неровном четырехугольнике неба мигали звезды.
— Послушай, Трилли, до чего хочется есть! —сказала она.
— Я бы предложил тебе плодов Силы, но их больше не осталось. Если бы нам снова пробраться к нашим бочонкам...
— Эти не выпустят...— прошептала Дуду.
— Я знаю.
— Эй, робот! — позвала Дуду.— Робот, я хочу есть!
Никто не отзывался.
— Может, закричать изо всех сил, чтобы они там, в этом дурацком подземелье, испугались и забегали?
— Не надо,— сказал Трилли.— Они могут убить нас.
Дуду встала, обошла все помещение, в котором они были брошены четырьмя новыми, взявшимися невесть откуда роботами. Ощупала стены руками. С одной стороны стена была покатой, и Дуду попробовала выбраться, но смешанная с мелкими камешками земля осыпалась, и она соскользнула вниз.
— Не надо. А то они услышат, как мы возимся здесь,— сказал Трилли.
— Но их вблизи нет. Это точно,— прошептала Дуду.— Я это чувствую.
Она сделала еще одну попытку выбраться из склепа-ямы. Прижимаясь животом к склону, медленно ползла вверх.
— Давай за мной, Трилли...
Трилли пополз следом.
Было темно, камешки вместе с песком скатывались вниз. Чтобы не последовать за ними, прихо
дилось распластовываться на склоне и замирать. Путь наверх казался Дуду бесконечным. Она уже думала, что никогда не выберется, как вдруг ее рука протянулась вверх, вместо стены нащупала пустоту...
— Сюда! Скорей, Трилли!
Они выползли под звездное небо и несколько минут лежали, отдыхая и прислушиваясь не идет ли кто-нибудь.
— Вроде бы тихо,— сказал Трилли.— Теперь надо ползти к морю, к нашему тайнику с плодами.
Спустились к морю и притаились за большим камнем.
Взошла луна, и море было надвое разрезано лунным светом. Сверкающая дорожка убегала к дале
кому берегу и упиралась в черную полосу гор.
Трилли заглянул в тайник.
— Ну что,— прошептала Дуду,— плоды на месте?
— Все в порядке. Все целы.
— Смотри, Трилли, что за корабль там вдали?
Трилли всмотрелся в темную морскую даль.
— Не пугайся, Дуду,— сказал он,— но мне кажется, это «Призрак».
— Нас ищут?
— Возможно, не нас, а плоды.
— Что же делать?! Может быть, перепрячем? — прошептала маленькая русалка.
— Не стоит,— так же тихо отозвался Трилли.— Давай-ка лучше съедим по паре тех и других. Может быть, это нам пойдет на пользу.
Лучик далеко плывущего пиратского судна ощупывал берег.
— У меня все равно пальцы дрожат,— сказала Дуду.— Так хочется нырнуть в воду и поплыть... >1
— Ты что? — испугался Трилли.— Во-первых, ты ослабла, а во-вторых...
— Во-вторых, я не оставлю тебя здесь одного,— улыбнулась Дуду.— Мы, русалки, всегда помогаем другим.
Неподалеку раздались тяжелые редкие шаги.
— По-моему, это один из железных роботов, которые упрятали нас сюда...— прошептала Дуду.
— Он спускается к морю,— добавил Трилли.
Робот подошел к воде, остановился, с лязгом поднял железные руки и скрестил их на груди.
— Не показывайся из-за камня,— предупредила Дуду Трилли.— Иначе он услышит нас.
А между тем робот не уходил. Стоял на берегу и смотрел вдаль.
— Интересно, о чем он думает? — прошептала Дуду.
Я могу прочесть его мысли, если тебе это интересно,— отозвался Трилли.— Нам, друидам, это совсем не сложно. Только надо сосредоточиться.
— Ой, Трилли, давай! Как интересно! — загорелась Дуду.
— Ну вот, его мысли очень просты,— через минуту сказал Трилли.— Воспроизвожу дословно: «Где же капитан-призрак? Надо бы ему высадиться затемно. Но я уверен, что это его корабль. У меня нет связи с Высочайшим Колдуном. Завтра связь будет. На острове в саркофаге-корабле остав
лена охрана. Маленьких человечков надо убрать. Чтобы следов не осталось. Завтра я стану самым главным роботом, командиром всех остальных. Моя армия будет несокрушима. Но сначала уберу маленьких человечков. Они что-то знают. Но что?..
Трилли посмотрел на Дуду.
— Это все? — спросила она.
— Да.
Робот тем временем опустил руки, со звоном ударив ладонями по бокам, и пошел наверх, к яме, которую Дуду и Трилли недавно покинули.
— Надо спасаться! — шепнул Трилли.— Он сейчас станет искать.
Трилли вскочил, схватил Дуду за руку, и они пустились бежать вдоль берега в поисках надежного укрытия. Но берег был гол, и обыскать его можно было за считанные минуты.
— Если б знать, сколько их здесь...— проговорила Дуду.
— Кого?
— Роботов.
— Что это даст?
— Как-то спокойнее.
Меж камней темнело углубление.
— Сюда! — позвал Трилли.
Дуду нырнула вслед за ним и замерла.
— Слышишь? — немного погодя прошептала она.— Бегут... О боже, сколько их!
— Тс-с,— Трилли прикрыл ей рот ладонью.
Обеспокоенные роботы топали так, что вызвали небольшое землетрясение.
— Они приближаются,— тихо сказал Трилли.
Топот роботов оборвался у убежища, где притаились Трилли и Дуду.
«Неужели мы плохо спрятались?» — со страхом подумала маленькая русалка.
Яркий свет ударил в глаза. Робот включил фару на полную мощность и шарил ее лучом по камням.
— Здесь! — крикнул он.— Они здесь!
Железная рука протянулась к Дуду. Она попыталась увернуться, отпрянула к стене. Рука прошла в сантиметре от ее лица и ударилась вытянутыми вперед пальцами о камень.
Трилли, воспользовавшись секундной заминкой, схватил Дуду за руку и с силой рванул. Оцарапавшись о железную ногу робота, они выбежали на берег. И тут же им в глаза ударил свет прожек
тора другого робота.
— Они нас опять заметили! — закричала Дуду.
Трилли и Дуду метались по берегу, уворачиваясь от протянутых рук, от камней, которые летели в них. Но железное кольцо роботов сжималось.
— Бери живыми! — крикнул главный над самым ухом Дуду.
Она отскочила, ударилась обо что-то острое, пробежала несколько шагов и обернулась.
— Держись за меня, Дуду! — прошептал Трилли.— Возьми меня за руку.
Огромный железный робот бросился за ними, но споткнулся и с грохотом покатился по камням.
На воде, метрах в двадцати от берега, чернела шлюпка. Она привезла с «Призрака» на берег несколько роботов-истребителей.
— Мы пропали! — прошептал Трилли, увидев новую опасность.
— В воду, иди в воду! — сказала Дуду.— Теперь ты держись за мою руку.
Они вошли в воду. Как только она достигла груди, поплыли, стараясь производить как можно меньше шума.
— Подплывем к их шлюпке,— сказала Дуду.— Все роботы на берегу, она пустая. Мы там спрячемся.
Трилли кивнул.
Роботы, перекликаясь, топали по острову в поисках Дуду и Трилли. Вот один подбежал к самому берегу напротив шлюпки и осветил море фа
рой. С другой стороны на воду лег луч прожектора с пиратского судна.
— Не двигайся, Трилли,— еле слышно прошептала Дуду.
— Маленькие человечки могли спрятаться на шлюпке,— вдруг явственно прозвучал скрипучий голос на берегу. .
— Но мы теряем время,— отозвался кто-то из роботов-истребителей.— Пора возвращаться на корабль. А мы не нашли никаких плодов...
— Они должны быть здесь,— снова прозвучал скрипучий голос.
— Ладно, сначала убьем этих маленьких человечков.
Как ни странно, шаги роботов стали удаляться.
— Трилли, ждать больше нельзя! — прошептала Дуду.
— Что ты думаешь делать? — встревожился Трилли.
— Плыви за мной!
Она, скользнув за борт, повисла на руках, и тотчас ушла вглубь.
— Дуду! — испугался Трилли, барахтаясь в воде.
— Я здесь! Тише! Держись за меня.
— Сколько до берега? — спросил Трилли.
— Меньше километра... Теперь они нас ни за что не найдут.
И в этот момент в глаза беглецам ударил яркий луч. Раздался скрипучий смех огромного железного робота.
Еще и еще фонари впивались в лица Дуду и Трилли.
— Оказывается, эти роботы не так уж и глупы,— пробормотал Трилли.— Они успели спустить на воду надувную лодку».
— Даже я не почувствовала их приближения,— вздрогнула Дуду.
Она попыталась нырнуть, но провести роботов оказалось не так-то просто. Как только голова Дуду вновь показалась над водой, железная рука схватила ее за волосы и втащила в лодку, где уже находился Трилли.
Дуду пыталась отдышаться. Но железная рука лежала у нее на груди, и Дуду показалось, что сейчас робот раздавит ее. Дышать было очень трудно.
— Раз-два-три-четыре! — командовал робот.
Лодку стало качать. Вокруг Дуду и Трилли шла какая-то суета. Потом все стихло.
Огромный железный робот резким движением сгреб их обоих в охапку, посадил рядом с собой и сказал:
— Смотрите и удивляйтесь, маленькие человечки!
Дуду и Трилли огляделись. В самом деле было отчего удивиться: лодка оказалась пустой. Только Трилли, Дуду и огромный железный робот.
— Где же все остальные? — нерешительно спросил Трилли.
Робот довольно захохотал. Хохот у него был такой, словно били колотушкой по бочке.
— А это видишь? — спросил он, показывая на небольшой черный не то ящик, не то чемодан, стоящий у его ног.
— Что это? — спросила Дуду.
— Я не такой болван, как ты думала,— сказал робот.
— Я ничего не думала.
— Я очень долго таскал с собой этот ящик,— продолжал робот.— Это очень хитрый ящик.
— Но зачем он тебе? — спросил Три л ли.
Не выпуская из железных лап Дуду и Трилли, робот позволил им заглянуть внутрь: там, как игрушечные солдатики, стояли рядами роботы-истребители, прибывшие на остров в поисках плодов Знаний и Силы.
— Ой, они теперь каждый меньше мизинца! — воскликнула Дуду.
Робот захлопнул ящик.
— Теперь все будут побеждены, никто не сможет тягаться со мной,— сказал он. — Я сам привезу Высочайшему Колдуну плоды, которые вы спрятали где-то на острове. Я найду их. Я — самый главный из роботов. Я буду командовать всеми... Никакой капитан-призрак со своими роботами-ист
ребителями теперь мне не страшен. У меня есть универсальное оружие.— Он снова захохотал.
— Но зачем вам нужны мы? — спросил Трилли.
— Чтобы спросить: где вы спрятали плоды Силы и Знаний? Как ими пользоваться?
«Отдать плоды безмозглому железному чудовищу?!» — в ужасе подумал Трилли.
«Отдать плоды в лапы Высочайшего Колдуна?» — подумала со страхом Дуду.
— Но ведь ты — безжалостный убийца! — сказал Трилли.— Нет, ты не получишь плодов Зна
ний, выращенных друидами. Они принадлежат жи
вым существам этой планеты, а не железным истуканам.
— И не Колдуну,— поддержала его Дуду.
— Если вы не отдадите мне плоды Силы и Знаний, я убью вас,— спокойно сказал робот.
— Хорошо,— сказала маленькая русалка, переглянувшись с Трилли.— Я согласна, только отпу
сти мою руку, чудовище, мне очень больно!
— Ну уж нет! — сказал робот.— Я тебе не верю.
— Но почему?
— Я никому не верю. Даже себе.
— Да я же никуда не уплыву! — воскликнула Дуду.— Твоя лодка запросто догонит меня.
— Ты так думаешь? — Хватка робота ослабла, а потом он и вовсе разжал ручищи.
И тут Дуду увидела, что в воде недалеко от лодки скользит темная тень.
«Неужели киты?» — обрадовалась она.
Было почти совсем темно. Массивные бугры теней двигались быстро и беззвучно.
«Конечно же, это киты,— уже с уверенностью подумала русалка.— Надо позвать их! А потом ухватиться за плавник или хвост! Тогда лодка не догонит...»
— Эй, киты! — громко выкрикнула Дуду.— На помощь! На помощь! Я, русалка Дуду, и мой друг Трилли в беде!
Дуду и Трилли бросились в воду. Все вокруг забурлило. Дуду вынырнула и обнаружила, что ни одного кита рядом нет. А нос лодки уже разворачивался в ту сторону, где плыли она и Трилли. ДУДУ увидела черный силуэт робота, который встал во весь рост и занес руку с железным гарпуном. Вспыхнул свет его фонаря...
— Все. Конец,— прошептал Трилли.
И в тот же миг они ощутили под собой скользкое тело кита. Дуду и Трилли изо всех сил вцепились в его гладкую спину. Кит пошел в сторону, и смертоносный гарпун вонзился в воду рядом с ним.
Кит понесся навстречу ветру. Справа, слева, позади можно было разглядеть спины его собратьев.
— Стой! — рычал робот, шаря лучом фонаря по воде.
В воду недалеко от них булькнула стрела. Вторая поранила одного из китов. Он застонал, как человек.
— Не смей, чудовище! — крикнула Дуду, но за плеском и шумом моря ее голос не был слышен.
...Над головой Дуду и Трилли сверкало звездами небо.
— Плохие люди! — сказал кит.— Мы таких не любим.
— Это не человек! — возразила Дуду.— Это железный робот. Машина. Злая машина.
Киты зашумели, зашелестели, словно переговариваясь о чем-то понятном им одним.
— Это не человек? — переспросил кит, который нес Дуду и Трилли.
— Это враг живых существ, такой же, как и Высочайший Колдун.
— Высочайший Колдун...— с тоской произнес кит, и тотчас спины других китов скрылись под водой.
— Смотрите,— сказал кит, разворачиваясь.
Дуду и Трилли увидели, как сразу несколько китов атаковали лодку, посреди которой стоял железный робот. Лодка накренилась, зачерпнула бортом, робот не удержался на ногах и рухнул в воду, подняв высокий фонтан брызг.
— Молодцы, киты! — закричала Дуду.
— Ура! — захлопал в ладоши Трилли.
— Посмотрите-ка, кто там плывет,— сказал кит.
Дуду и Трилли проследили за его взглядом и увидели сверкающий огнями огромный Золотой Корабль. Он словно не плыл, а парил на невидимых крыльях, двигаясь им навстречу.
— Я опять вижу Золотой Корабль капитана Кольна! — проговорила потрясенная русалка.— Этого не может быть... Мы его видели уже однажды. Здесь, на острове, когда попались в лапы же
лезным роботам. Он так внезапно появился и так же внезапно исчез...
— Золотой Корабль давно ищет вас, маленькие беглецы,— услышала Дуду над собой знакомый голос принцессы Ресниц.
— Трилли! А где же плоды Знаний и Силы? — с улыбкой спросил Лео, поднимая Трилли и Дуду на палубу Золотого Корабля.
— Черепашки ниндзя! — обрадовался Трилли.— Вот теперь мы спасены!
— Спасибо вам, киты! — сказала принцесса Ресниц.— У вас есть раненый... Нужна ли помощь?
— Не надо,— ответил кит.— Рана не опасная, а морская вода — тоже волшебница.
И киты растворились в ночи.
Издательство "Минск":
― Смотрите ― прервал беседу возглас Громеко, ― какие огромные морские змеи!
На расстоянии около ста метров от берега над поверхностью моря поднялась одна, а затем другая голова, сидевшие на длинной шее; головы были плоские, как у змеи, а шеи грациозно извивались. Казалось, что плывут два огромных чёрных лебедя, туловища которых чуть поднимались над водой.
― Это не змеи, ― сказал Каштанов, разглядывая животных в бинокль. ― Я уверен, что это не что иное, как плезиозавры, присутствие которых в верхнеюрском море вполне возможно
----------------
— Смотрите! — всполошился Раф.— Смотрите, какие огромные морские змеи плывут к нашему кораблю! Они потопят нас!
В нескольких метрах от правого борта корабля над поверхностью моря поднялась одна, затем другая голова, сидевшие на длинной шее. Головы были плоские и угрожающе вращались на длинных шеях.
— Чудовища! — пробормотал Лео, поднимая свой Огненный меч.
— Остановись! — услышал он глухой голос.
Знакомый кит показался у носа корабля.
— Остановись, Лео! Это не змеи. Это здешние водяные и русалки. Капитан-призрак превратил их в ужасных змей и выпустил из трюма, чтобы они потопили ваш корабль...
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Пустившись на розыски, суда взяли противоположные направления: «Обзор» двинулся к материку, а «Олень» — к югу, в пустынное лоно вод, где изредка можно было встретить лишь скалистый риф. На рассвете следующего дня был густой белый туман. К «Обзору» кинулась бесшумная торпеда, разорвала и потопила его, а «Олень», застигнутый тем же туманом, находился в это утро неподалеку от архипелага. Паруса, заполоскав, сникли. Ветер исчез.
Гирам вышел на палубу. В матово-белой тьме, насыщенной душной влагой, царило совершенное молчание. Дышалось тяжело и тревожно. На баке матрос чистил гвоздём трубку, и скрип железа о дерево был так явственно близок, как если бы эти звуки раздавались в жилетном кармане.
II
Гирам некоторое время смотрел перед собою, словно мог взглядом разогнать туман. Затем, бессильный увидеть что-либо, он сел на складной стул в странном, полугипнотическом состоянии. Оно пришло внезапно. Капитан не дремал, не спал, его ум был возбужден и ясен, но чувствовал он, что при желании встать или заговорить не смог бы выполнить этого. Однако он не беспокоился. Ему случалось переходить за границу чувств, свойственных нашей природе, довольно часто, начиная именно подобным оцепенением, и тогда что-нибудь вне или внутри его принимало особый истинный смысл, родственный глубокому озарению. Скоро он услышал шум воды, рассекаемой невидимым судном. По стуку винта можно было судить, что оно проходит совсем близко от «Оленя». Два человека разговаривали на судне не громко, но так явственно, что все слова, с грустным и величественным оттенком их были слышны, как в комнате:
— Что происходит с нами?
— Не знаю.
— Мы, как во сне.
— Да, это не может быть действительностью.
— Где остальные?
— Все на том свете.
— Кругом море, и нам не уйти отсюда.
— Кажется, сегодня туман.
— Я чувствую сырость и тяжесть в груди.
— О, как мне больно, как безысходно горько!
— В тьме родились мы и в тьме умираем!
Шум отдалился, голоса стихли.
Гирам встрепенулся. Стоя за его плечами, вахтенный офицер вполголоса приводил свои соображения относительно неизвестного судна. Он думал, что оно весьма подозрительно.
— Вы слышали разговор, Тиррен?— спросил капитан.
— Я слышал действительно невнятное бормотание, но был ли это разговор, или проклятие, решать не берусь.
— Нет, это был разговор и очень странный, чтобы не сказать больше.
— А именно?
— Признаюсь, я не мог бы передать его содержания. Однако туман редеет.
Туман, точно, редел. Под белым паром просвечивала заспанная вода, а вверху наметился мутный голубой тон. Вскорости, рассекаемый золотым ливнем, туман распался стаями белых теней, в апофеозе блистающих облаков открылось океанское солнце. Сникшие паруса, взяв ветер, крылато потянулись вперед, и «Олень» двинулся дальше, на поиски истребителя. Как ни осматривал горизонт капитан Гирам,— нигде не было видно следов недавно проскользнувшего судна.
И буквально тут же, в следующей же строке наш автор-компилятор переходит к рассказу Грина "Белый шар". Но вот здесь обратите внимание, насколько творчески он его переработал. В оригинале события "Белого шара" происходят в доме или квартире, тогда как в "Дереве познания" они перенесены в море и совсем в другие условия. Тем не менее, первоисточник и плагиат очевидны.
Пустившись на розыски «Призрака», взявшего в плен водяных жителей Кораллового острова и друидов, черепашки ниндзя вместе с принцессой Ресниц и волшебницей Нарой третий день борозди
ли пустынное лоно вод, где на глаза попадались лишь скалистые рифы.
Рассвет четвертого дня встретил их густым белым туманом.
Лео вышел на палубу. Он некоторое время смотрел перед собою, словно силился взглядом разо
гнать туман. Рядом с ним были его друзья: Микки, Донателло, Рафаэль.
— Как хорошо, что Нара догадалась воскресить Золотой Корабль,— сказал Лео.— Я чувствую себя намного увереннее и сильнее в роли капитана такого судна.
— И правильно, что мы взяли с собой принцессу Ресниц,— сказал Раф.— На море без ее помощи нам бы не обойтись.
— У принцессы Ресниц есть цель — отомстить капитану-призраку,— сказала волшебница Нара.
Она сидела на складном стуле на палубе в стран ном гипнотическом состоянии. Оно пришло внезапно. Нара не дремала, не спала, ее ум был возбуж
ден и ясен, но она уже перешла за границу чувство
ваний, свойственных обычному состоянию живых существ. Часто именно в таком оцепенении она обретала способность далеко видеть и слышать во времени и пространстве. Иными словами, на нее находило озарение.
И сейчас, Нара вдруг услышала шум воды, рассекаемой невидимым судном. Ей почудилось, что судно проходит совсем близко от Золотого Кораб
ля, на котором плыли они с черепашками.
— Что ты слышишь, говори,— подошел Лео.
Нара слово в слово передала содержание разговора на невидимом судне:
— Что происходит с нами?
— Не знаю.
— Мы как во сне.
— Да, это не может быть действительностью.
— Где Трилли?
— Неизвестно...
— Кругом море, нам никак не выбраться.
— Кажется, сегодня туман.
— Я ощущаю сырость и тяжесть.
— Как мне грустно!
— Как мне горько!
— Во тьме мы умрем!
— Во тьме умрем,— повторила последнюю фразу Нара.
Шум отдалился и голоса стихли.
Лео встрепенулся. Стоя у него за спиной, Дон и Микки вполголоса обсуждали услышанное.
— По-моему, их голоса раздавались очень близко,— сказала Нара.
— Ты слышал, Лео? — спросил Донателло.
— Да. Я думаю, это был разговор друидов, попавших в плен,— ответил Лео.
— Очень странный разговор,— сказал Раф.
— Почему? — не понял Лео.
— Они говорили о гибели, о смерти...
— Они пали духом,— сказала Нара.
— Но почему?! — воскликнул Микки.— Ведь друиды очень жизнерадостный народ. Пессимизм им вообще не свойственен.
— Я знаю, почему,— сказал Раф.— Они потеряли Трилли. А без него им трудно. Ведь Трилли — самый знающий и самый находчивый из всех друи
дов.
— Нам нужно срочно найти их! — горячо произнес Донателло.
— Нам надо найти Трилли и маленькую русалку Дуду,— сказала принцесса Ресниц.— Если На
ра говорит, что они живы и спасли часть плодов с дерева Познания, то наверняка капитан-призрак уже разыскивает их. Но, с другой стороны, только он и может повести нас на след Трилли и Дуду.
— Верно ты говоришь, принцесса,— согласился Раф.— Я тоже так думаю.
— Однако, туман редеет,— заметил Лео.
Туман и впрямь редел. Под белым паром просвечивала заспанная вода, а вверху наметился мут
ный голубой тон. Вскоре рассекаемый золотым лив
нем туман распался стаями белых теней, в апофео
зе блистающих облаков открылось океанское солнце.
Золотой Корабль, воскресший из небытия, двинулся дальше. Но, как ни всматривался в горизонт Лео,— нигде не было видно пиратского «Призра
ка».
"Дерево познания":
Первый удар грома был оглушителен и резок, как взрыв.
Разговор оборвался. Сантус, сохраняя запальчивое выражение лица, с каким только что перешел к угрозам, сжал рукой свою длинную бороду и посмотрел на расстроенного Кадудара так, как будто гром вполне выражал его настроение, - даже подкреплял последние слова Сантуса, разразившись одновременно. Эти последние слова были:
- Более - ни одного дня!
Кадудар мог бы сравнить их с молнией. Но ему было не до сравнений.
Срок взноса арендной платы минул месяц назад, между тем дожди затопили весь урожай. И у него не было никакого денежного запаса.
Как всегда, если один человек сказал что-нибудь непреложно, а другой потерял надежду найти сколько-нибудь трезвое возражение, длится еще некоторое время молчаливый взаимный разговор на ту же тему.
"Злобное, тупое животное! - подумал Кадудар. - Как мог я заставлять себя думать, думать насильно, что такой живодер способен улыбнуться по-человечески".
"Жалкий пес! - думал Сантус. - Ты должен знать, что меня просить бесполезно. Мне нет дела до того, есть у тебя деньги или нет. Отдай мое.
Плати аренду и ступай вон, иначе я выселю тебя на точном основании статей закона".
Второй удар грома охватил небо и отозвался в оконном стекле мгновенным жалобным звоном. Волнистые стены туч плыли стоймя над лесом, иногда опуская к земле свитки тумана, цепляющиеся за кусты, подобно клубам дыма паровозной трубы. Налетел хаос грозы. Уже перелетели с края на край мрачных бездн огненные росчерки невидимого пера, потрясая искаженным светом мигающее огромное пространство. Вверху все слилось в мрак. Низы дышали еще некоторое время синеватыми просветами, но и это исчезло; наступила ночь среди дня.
Затем этот хлещущий потоками воды мрак подвергся бесчисленным, непрерывным, режущим глаза падениям неистовых молний, разбегающихся среди небесных стремнин зигзагами адских стрижей, среди умопомрачительного грохота, способного, казалось, вызвать землетрясение. В комнате было то темно, то светло, как от пожара, причем эта смена противоположных эффектов происходила с быстротой стука часов. Кадудару казалось, что Сантус скачет на своем стуле.
- Серьезное дело! - сказал он, беря шляпу. - Закройте окно.
- Зачем? - холодно отозвался Сантус.
- Это гроза не шуточная. Опасно в такой час сидеть с раскрытым окном.
- Ну, что же, - возразил Сантус, - если меня убьет, то, как вы знаете, после меня не остается наследников. Ваш долг исчезнет, как дым.
Вексель все еще лежал на столе, и Кадудар резонно подумал, что здесь наследники ни при чем. Действительно, порази Сантуса гром, ничего не стоило бы расправиться с этим клочком бумаги. Просто Сантус подсмеивался.
- Я не понимаю вас, - сказал Кадудар и сделал шаг к двери. - Мне не до шуток. Прощайте.
- Останьтесь, - сказал Сантус, - хотя ваш дом близко, но в такую погоду вы подвергаетесь серьезной опасности.
- Пропадет долг? - язвительно спросил Кадудар.
- Совершенно верно. А я не люблю терять своих денег.
- В таком случае я доставлю вам несколько неприятных минут, - Кадудар открыл дверь. - Пусть я промокну, как собака, но под защитой вашего крова оставаться я не хочу.
Он замер. Небольшой светящийся шар, скатанный как бы из прозрачного снега, в едва уловимом дыме электрической эманации, вошел в комнату - мимо лица Кадудара. Его волосы трещали и поднялись дыбом прежде, чем ужас запустил зубы в его сердце. Шар плавно пронесся в воздухе, замедлил движение и остановился над плечом Сантуса, как бы рассматривая человека в упор, не зная еще, что сделать, - спалить его или поиграть.
Сантус не шевелился так же, как не шевелился и Кадудар: оба не имели сил даже перевести дух, внимали движению таинственного шара с чувством конца. В комнате произошло нечто непостижимое. За дверцей буфета начало звенеть, как если бы там возилась человеческая рука. Дверной крючок поднялся и опустился. Занавеска взвилась вверх, трепеща, как от ветра;
неясный, мучнистый свет разлился по всем углам. В это время шар был у ног
Сантуса, крутясь и передвигаясь, как солнечное пятно колеблемой за окном листвы. Он двигался с неторопливостью сытой кошки, трущейся о хозяина. Вне себя, Сантус двинул рукой, чтобы убрать стоявшее возле него ружье, но, как бы поняв его мысль, шар перекатился меж ног и занял сторожевую позицию почти у приклада.
- Кадудар, - сказал дико и тихо Сантус, - уберите ружье!
Должник помедлил не долее трех биений сердца, но все же имел силу помедлить, в то время как для Сантуса эта пауза была равна вечности.
- Отсрочка, - сказал Кадудар.
- Хорошо. Полгода. Скорей!
- Год.
- Я не спорю. Бросьте ружье в окно.
Тогда, не упуская из вида малейшего движения шаровидной молнии, описывающей вокруг ног Сантуса медленные круги, все более приближающие ее к магнетическому ружью, Кадудар, весь трясясь, перешел комнату и бросил ружье в окно. В это время он почувствовал себя так, как если б дышал огнем. Его правая рука, мгновенно, но крепко схватив со стела вексель, нанесла ему непоправимые повреждения.
Казалось, с удалением предмета, способного вызвать взрыв, шар погрузился в разочарование. Его движение изменилось. Оставив ноги Сантуса, он поднялся, прошел над столом, заставив плясать перья, и ринулся в окно.
Прошло не более вздоха, как из-под ближайшего холма раздался рванувший по стеклам и ушам гром, подобный удару по голове. Молния разорвалась в дубе.
Встав, Сантус принужден был опереться о стол. Не лучше чувствовал себя и Кадудар.
- Все? - спросил Сантус. - Вы довольны?
- Дайте вексельный бланк, - спокойно ответил Кадудар, - я - не грабитель. Я перепишу наш счет на сегодняшнее число будущего года. Таким образом, вы сохраняете и деньги и жизнь!
================
Первый удар грома был оглушителен и резок, как взрыв. Гроза надвинулась внезапно. Только что светило солнце — и вот уже волнистые тучи плывут над морем, иногда роняя на воду свитки тумана. Уже перелетают из конца в конец мрачных бездн огненные росчерки невидимого пера, заливая мерт
венным светом огромные пространства. Вверху все слилось. Волны еще некоторое время отливали синевой, но вскоре наступила ночь среди бела дня.
— Нешуточное дело,— сказал Лео, спускаясь вместе с остальными в каюту.— По-моему, Высочайший Колдун перешел в атаку. Как ты думаешь, Раф?
— Пожалуй,— отозвался тот.
— Да, это не простая гроза,— сказала Нара.— Я чую опасность.
— Ну что ж, если предстоит бой с тучами, я готов,— попробовал шутить Донателло, подготавли
вая солнечный распылитель.
— Скорее мы исчезнем, как дым, чем пробьем такое количество туч! — вздохнул Микки.
— Я не понимаю вас,— досадливо сказал Дон.— Мы солнечные воины или нет? Чего вы скисли?!
— Погода действует,— ответил Микки.
— Я уж и не знаю, встретимся ли мы когда-либо с «Призраком»,— произнес Лео и осекся на полуслове.
Небольшой лучащийся фиолетовым светом шар, словно слепленный из прозрачного снега, ворвался на корабль. Он скачками пронесся в воздухе, замедлил движение и остановился над головой Дона, как бы рассматривая его в упор, не зная еще, как вести себя дальше.
— Не шевелись, Дон,— шепнула Нара.
Происходило нечто необъяснимое. За дверью
слышалась какая-то возня. Дверной крючок подымался и опускался. Легкая занавеска взвилась вверх, трепеща, как от ветра. Грязный темно-фиолетовый свет разлился по всем углам. Шар задер
жался у ног Рафа, крутясь и паясничая, словно клоун, затем двинулся дальше с неторопливостью сытой кошки, трущейся о ноги хозяина, наконец, будто в разочаровании, поднялся, проплыл над головой Лео и выскользнул в щелку над дверью. На миг друзья разглядели внутри фиолетового шара налитое злобой, сморщенное лицо Высочайшего Колдуна. Немного погодя над океаном раздался его клокочущий смех.
— Он шпионил за нами,— выдохнул Дон.
— Черепахи, скоро мы встретимся с капитаном- призраком,— сказала Нара.— Будьте наготове.
"Черепашки-ниндзя и Дерево познания":
Подхалимы звали Дино Завра королем болот. И был у этого болотного короля один недостаток — тщеславие. Он до того обожал лесть, что, если никого из льстецов рядом не оказывалось, Дино Завр льстил сам себе. И как-то раз, когда он был один и по обыкновению жаждал лести, не выдержав, высунулся из болотной тины, выпрямился во весь свой огромный рост и громко, с вызовом крикнул:
— Росту во мне тридцать метров, а весу — десять тонн. Кто на свете больше, тяжелее и сильнее меня?
Услыхала его слова некая Бло Ха, которая пряталась, как она сама утверждала, в лесной чаще, а на самом деле — в волосатой правой ноздре Дино Завра, вылезла из этих зарослей, в два прыжка очутилась у Дино Завра на носу и крикнула что было мочи:
— Не спорю, ты самый большой, тяжелый и сильный, зато я прыгаю выше тебя.
Дино Завр, понятно, не мог ее разглядеть и спросил крайне раздраженно:
— Кто это — я?
— Я — Бло Ха.
— Это еще что такое?
— Насекомое. Я живу в твоей волосатой правой ноздре. А вот сейчас, только чтобы поговорить с тобой, я не поленилась запрыгнуть тебе на кончик носа.
Дино Завр стал усердно созерцать кончик своего носа, едва не ослеп от напряжения, но так ничего и не увидел.
— Я не вижу никакого на… насе…
— …комого. Ну еще бы! Ведь я самое маленькое существо в мире. И все-таки прыгаю выше тебя.
— Но я вообще не прыгаю, — проворчал Дино Завр. — Почему, собственно, я должен прыгать?
— Потому что должен.
— Кто это сказал?
— Никто. Но ты должен прыгать хоть тресни. А я, дорогой мой Дино, все равно прыгаю выше тебя.
Дино Завр крепко задумался.
— Могу я по крайней мере узнать, как высоко ты прыгаешь? — спросил он наконец.
— В сто раз выше себя.
Дино Завр молчал долго, несколько минут. Своим скудным умом он пытался решить сложную задачу. Если в нем росту тридцать метров, то на сколько надо прыгнуть, чтобы в сто раз перекрыть эту высоту?
От напряжения извилин Дино Завр без привычки чуть не упал в обморок. Все же после длительных раздумий он вычислил:
— Если я стану прыгать, то при моем росте прыгну на три тысячи метров. А тебя даже не разглядишь толком — на сколько ж ты можешь прыгнуть? В лучшем случае сантиметров на десять. Вот и ответь: что такое десять сантиметров по сравнению с тремя тысячами метров? Мелочь, пустяк, ничто!
— Пока ты еще и на миллиметр не прыгнул! — воскликнула Бло Ха. — А что такое миллиметр по сравнению с десятью сантиметрами? Мелочь, пустяк, ничто!
Дино Завр сердито запыхтел.
— Да почему, почему я обязан прыгать? Я и так точно знаю, что я бы прыгнул на целых три тысячи метров. Царь болот не унизится до каких-то там прыжков. Ему достаточно уверенности, что при желании он может прыгнуть.
— Враки! — заявила Бло Ха. — Ты просто боишься прыгать, вот и все.
Тут уж Дино Завр разозлился не на шутку.
— Ах так! Ну тогда я прыгну и докажу, что не тебе со мной тягаться.
С этими словами он уперся гигантскими ножищами в дно болота, присел, напружинился, издал боевой клич и… прыгнул.
Но из-за своей тяжести не смог оторваться от земли больше чем на полметра, или даже сантиметров на тридцать и тут же плюхнулся обратно в грязь. Вода выплеснулась из болота и с грохотом обрушилась на беднягу Дино Завра. Когда все утихло, Бло Ха увидела, что Дино Завр застыл посреди болота. Он был мертв. Несчастный с размаху ударился задом о дно, раскололся надвое, словно спелый арбуз.
С той поры и живет в народе пословица: «Лучше Бло Ха сегодня, чем Дино Завр завтра». А еще говорят: «Всем Дино Завр хорош: задница велика, да ума ни на грош».
А Бло Ха?.. Что с нею стало? Она спокойно перебралась из ноздри Дино Завра в здоровенный хобот Сло На. Но это уже другая история.
----------------
Спустившись вниз, они уселись под деревом и стали рассказывать по очереди смешные и неве
роятные истории.
— Я хочу рассказать о прыжке Динозавра! — первым взял слово Трилли.— Когда-то Динозавра звали королем болот. И был у этого болотного короля один недостаток — тщеславие. Он до того обожал лесть, что, если никого из льстецов не оказывалось рядом, льстил сам себе.
— О! Это похоже на Высочайшего Колдуна!
— Молодец, Трилли!
— Хорошо придумал! — опять зааплодировали друиды.
— Но слушайте, слушайте дальше,— улыбнулся Трилли.— И как-то раз, когда Динозавр был один и долго не слышал слов лести, он, не выдер
жав, высунулся из болотной тины, выпрямился во весь свой огромный рост и громко, с вызовом крикнул:
— Росту во мне тридцать метров, а весу — десять тонн. Кто на свете больше, тяжелее и силь
нее меня?
Услыхала его похвальбу некая блоха, которая пряталась, как считалось, в лесной чаще, а на самом деле — в волосатой правой ноздре Динозавра. Вылезла из этих зарослей, в два прыжка оказа
лась у Динозавра в носу и крикнула что было мочи:
— Не спорю, ты самый большой, тяжелый и сильный. Зато я прыгаю выше тебя.
Динозавр, понятно, не мог ее разглядеть и спросил раздраженно:
— Кто это — я?
— Я, блоха.
— Это еще что такое?
— Насекомое. Я живу в твоей волосатой правой ноздре. А вот сейчас, только чтобы поговорить с тобой, я не поленилась вспрыгнуть к тебе на кончик носа.
Динозавр стал усердно созерцать кончик своего носа, едва не ослеп от напряжения, но так ничего и не разглядел.
— Я не вижу никакого насекомого!
— Ну еще бы, ведь я самое маленькое существо в мире/ И все-таки прыгаю выше тебя.
— Но я вообще не прыгаю,— проворчал Динозавр.— Почему, собственно, я должен прыгать?
— Потому что должен. Ты не вправе теперь, чтобы кто-то прыгал выше тебя.
— Кто это сказал?
Динозавр глубоко задумался.
— Могу ли я, по крайней мере, узнать, как высоко ты прыгаешь? — спросил он наконец.
— В сто раз выше тебя.
Динозавр молчал долго, несколько минут. Своим скудным умом он пытался решить сложную задачу. Если в нем росту тридцать метров, то на сколько надо прыгнуть, чтобы в сто раз перекрыть эту высоту?
От напряжения извилин Динозавр без привычки чуть не упал в обморок. Все же после длительных раздумий он вычислил:
— Если я стану прыгать, то при моем росте прыгну на три тысячи метров. А тебя даже не разгля
дишь толком. На сколько же ты можешь прыгнуть? В лучшем случае сантиметров на десять. Вот и ответь: что такое десять сантиметров по сравнению с тремя тысячами метров? Мелочь, пустяк, ничто!
— Пока ты еще и на миллиметр не прыгнул! — воскликнула блоха.— А что такое миллиметр по сравнению с десятью сантиметрами? Мелочь, пустяк, ничто!
Динозавр сердито запыхтел.
— Да почему, почему я обязан прыгать? Я и так точно знаю, что прыгнул бы на целые три тысячи метров. Царь болот не унизится до каких-то там прыжков. Ему достаточно уверенности, что при желании он может прыгнуть.
— Враки! — заявила блоха.— Ты просто боишься прыгать, вот и все.
Тут уж Динозавр разозлился не на шутку.
— Ах так! Ну тогда я прыгну и докажу, что не тебе со мной тягаться.
С этими словами он уперся гигантскими ножищами в дно болота, присел, напружинился, издал боевой клич и... прыгнул. Но из-за своей тяжести не смог оторваться от земли больше, чем на пол
метра или даже сантиметров на тридцать, и тут же плюхнулся обратно в грязь. Вода выплеснулась из болота и ливнем обрушилась на беднягу. Когда все утихло, блоха увидела, что Динозавр мертв! Несчастный при падении ударился задом о дно и раскололся надвое, словно спелый арбуз...
— Вот это да!
— Здорово!
— Молодец, Трилли! — оживленно захлопали в ладоши друиды.— Так ему и надо, этому колдуну, то бишь Динозавру...
"Дерево познания":
Он находился в глухом лесу, у ствола старого дуба, на краю узкого
зеленого луга, замкнутого со всех сторон чащей. Блаженное утреннее солнце
поджигало траву. Веселый аромат сырости, зелени и земли возбуждал легкие.
За деревьями, в гнездах лесного мрака вспыхивали зеленые искры. Ближайшие
птицы, подхватывая или перебивая далекое щебетание, разражались неистовой
трелью; бабочки, сидя на цветах, медленно поникали крыльями; бродил свет,
трепетали тени, дымилась роса.
Лейтер, сжав голову, минут пять осваивался с положением, пока не
натолкнулся на единственное правильное толкование происшедшего.
- Я бежал, - сказал он, внимательно прислушиваясь к своему голосу, с
тревожной и добросовестной подозрительностью человека, не вполне уверенного
в благополучном состоянии собственного рассудка. - Да, я, очевидно, бежал
из больницы, - тресни она. Я был болен. Теперь, кажется, я здоров, я
чувствую, что я здоров, так как у меня нет больше этой проклятой тоски.
Невероятным усилием вырвал он из недр ослабевшей памяти блеск лунного
окна, расшатанную решетку и четыре пустых бочки, поставленных одна на
другую в углу садовой стены.
- Прекрасно, - продолжал он. - Сделаем экзамен рассудку: "Прямая линия
есть кратчайшее расстояние между двумя точками". - "Сомнение в собственном
сумасшествии должно быть признано доказательством психического здоровья". Я
- Джозеф Лейтер, тридцати лет, нахожусь в дикой лесистой местности с явным
желанием немедленно вернуться домой к обычным своим занятиям.
Но он уже понимал, что выздоровел, - и без этих наивных упражнений, -
быть может, благодаря потрясению свободы, добытой путем связных усилий,
долгому сну, отдыху, - вернее же всего - силой тех душевных течений, какие
при остром помешательстве, бурно выйдя из берегов, скоро нащупывают прежнее
основное русло.
Успокоенный и почти счастливый, - так как полному счастью мешало
тревожное нетерпение выбраться возможно скорее к заселенным местам, -
Лейтер обошел лесной луг, избирая верное направление. По теням скоро
заметил он, что двигается спиной к западу, и тотчас повернул обратно,
сделав спустя короткое время привал ради орехов и диких слив, что, утолив
голод, не вернуло, однако, его смягченному воспоминанию о больничном супе
прежнего отвращения. Затем Лейтер продолжал путь, следуя течению маленького
ручья, бегущего к западу.
В поту, с ободранным лицом и руками, он делал милю за милей то вброд,
то по руслу, если растительность, свисавшая над водой, мешала идти берегом,
то проваливаясь в овраги, заваленные буреломом, или продираясь в густой
тьме, с клочком неба над головой, сквозь заросли, вызывавшие припадок
сердцебиения. Чем больше он уставал, тем острее подгоняла его сама
усталость, которую он стремился опередить, оставив лес позади. Меж тем,
вначале маленький, как струя воды из опрокинутого ведра, ручей расширился;
его течение нарастало, ширина увеличивалась, а призрачный блеск мелкого
песчаного дна медленно угасал, оставляя местами воду черной, как полоса
бархата, трепещущая под ветром. Изменялся характер берегов: довольно
просторная опушка, усеянная мысами и желтыми мелями, незаметно образовала
крутые обрывы, к осыпям которых в угрюмой тесноте и вечном молчании
подступали прямые влажные стволы чащи. Их вершины разделялись высоко над
головой Лейтера извилистой синей щелью; внизу бродил искаженный свет, еле
шевеля черноту потока серыми отблесками. Лейтер принимался кричать, но
крики возвращались к нему тупым эхом, запертым на замок. Затем отстаивалась
прежняя тишина, нарушаемая так внезапно и редко, что испуганный слух
болезненно переносил эти краткие нарушения; подавленный, угнетенный,
бессильный, с извращенным удовлетворением раба, возвращался он к прежнему
состоянию покорного напряжения. Плеснула рыба, выдра прошумела в траве,
скакнула и заверещала пума; отдаленный треск, ворочаясь, как кора в огне,
звучал дикой тоской. Эти явления разделялись долгими промежутками лесного
безмолвия.
Так проходил день, пока, наконец, не увидел Лейтер впереди себя,
сквозь стволы, поворота течения, род просвета, заполненного сверкающей
белизной. Вначале показалось ему, что это известковый утес, чему он весьма
обрадовался, надеясь с высоты обозреть местность, но, приближаясь, был
вынужден неоднократно останавливаться, так как белое нечто усложнялось
странными очертаниями, напоминающими группу человеческих тел или статуй;
Лейтер протер глаза. Между тем сомнениям все менее оставалось места; уже,
заслоненный ветвями, мелькнул впереди мраморный профиль, за ним другой,
третий и, наконец, тонкий рисунок фигуры, стоящей где-то вверху, в полных,
как веселый крик, лучах солнца, поднявшегося к зениту.
Лейтер отвернулся, пятясь спиной к таинственному явлению, в надежде,
что оно, если, приблизясь, он станет к нему вдруг снова лицом, рассеется,
подобно туману; однако поймал себя на том, что невольно прибавляет шагу,
подгоняемый любопытством. В том месте лес отступал и был значительно реже;
лишь там, где сверкала чудная белизна, его крылья вновь смыкались у берегов
пышными остриями. Лейтер не выдержал. Он обернулся шагах в двадцати от
зрелища, которое, раскрывшись теперь вполне, исторгло у него крик
изумления. Не бред, не галлюцинация поразили его. Пред ним блистало
подлинное произведение чистого и высокого искусства, брошенное, подобно
аэролиту, - телу непостижимой звезды, - в стомильные дебри лесной пустыни.
Здесь берега ручья несколько возвышались, образуя естественные устои,
на которых держалось сооружение. Это была мраморная лестница без перил,
согнутая над ручьем высокой аркой, с круглым под ней отверстием, в которое,
серебрясь и темнея, шумно устремлялся поток. Оба конца лестницы
повертывались внизу легким винтообразным изгибом так, что нижние их ступени
почти сходились, образуя как бы рассеченное снизу кольцо. По лестнице,
улыбаясь и простирая руки, сбегал рой молодых женщин в легкой, прильнувшей
движением воздуха одежде; общее выражение их порыва было подобно звучному
веселому всплеску, овеянному счастливым смехом. Две нижних женщины,
коснувшись ногой воды, склонялись над ней в грациозном замешательстве;
следующие, смеясь, увлекали их; остальные, образуя группы и пары, спешили
вслед, и с их приветливо вытянутых прекрасных рук слетала улыбка.
Это мраморное движение разделялось на обе стороны лестницы, с
живописным разнообразием, столь естественным, что строго рассчитанная
гармония внутреннего отношения форм казалась простой случайностью. Центром
чуда была легкая фигура девственной чистоты линий, стоявшая наверху, с
лицом, поднятым к небу, и руками, застывший жест которых следовало
приписать инстинкту тела, ощущающего себя прекрасным. Они были приподняты с
слабым сокращением маленькой кисти, выражая силу и стыд, смутную прелесть
юной души, смело и бессознательно требующую признания, и запрещение
улыбнуться иначе, чем улыбалась она, охваченная тайным наитием.
Внизу и на верху лестницы, свешивая ползучие ветви, покрытые темными
листьями, стояло несколько плоских ваз. Растения, выбегающие из них, были,
по-видимому, насажены здесь давно, так как, пробравшись на самую лестницу,
Лейтер заметил, что земля в вазах и дикий вид старых ветвей, почти
высохших, помечены рядом лет. Но ничто не говорило о древности самих
ваяний, в них чувствовалась нервная гибкость и сложность новых воззрений,
мрамор был бел и чист, на медной доске, врезанной под ногами верхней
прекрасной женщины, чернел крупный курсив: "Я существую - в силе, равной
открытию".
"Серый автомобиль":
Звездолет сел на зеленой лужайке посреди глу
хого леса.
Нежаркое утреннее солнце золотило траву. Смешанный аромат сырости, зелени и земли стоял повсюду. В чаще деревьев, где и в эту пору гнез
дился мрак, вспыхивали зеленые искры. Вели не
громкую перекличку лесные птахи. Бродил свет, трепетали тени, дымилась роса.
— Какая благодать!
— Уголок, которого не коснулась рука Высочайшего Колдуна,— добавил Раф.
— Я чувствую себя здесь, словно в первый день рождения,— высокопарно заявил Донателло.
— Давайте прогуляемся,— предложил Лео.
— Выбирай направление,— предложил ему Раф.
— Пойдем по течению вот этого ручья.
— Нет возражений!
Некоторое время друзья шли молча, любуясь окрестными пейзажами.
Постепенно ручей делался шире. Его течение набирало силу, глубина увеличивалась, вода места
ми была аспидно-черной. Изменялся и характер берегов: вместо желтых отмелей пошли крутые обрывы с осыпями, к которым в угрюмой темноте и вечном молчании подступали прямые влажные стволы деревьев.
— По-моему, здесь не такое уж и благолепие, как на первый взгляд! — обронил Дон, пробираясь сквозь кусты.
— Мне тоже немного не по себе,— подтвердил Микки.
Лео крикнул. Но крик возвратился к нему тупым эхом, словно запертым на замок. И снова тишина.
Где-то плеснула рыба, что-то прошуршало в траве.
— Мне все же хотелось бы пройти до конца этой чащи,— сказал Лео.— Я чувствую: есть здесь какая-то тайна.
Наконец друзья увидели впереди, сквозь стволы, просвет, заполненный сверкающей белизной.
— Наверное, известь... Известковый утес,— предположил Дон.
— Пожалуй,— обрадованно согласился Микки.— Можно будет с высоты обозреть местность.
Но с каждым шагом то, что вначале предстало им как белая стена, прояснялось, обретало сложные очертания. Вот уже можно рассмотреть группу человеческих тел или статуй. Лео протер глаза. Да, так и есть: сквозь ветви мелькнул мраморный профиль, за ним другой, третий и наконец — чет
кий рисунок фигуры, словно парящей в лучах солнца, поднявшегося к зениту. Лео поймал себя на том, что невольно прибавляет шагу, подгоняе
мый любопытством.
— Осторожней, Лео! — предостерег его Дон.— Хотя в общем-то у меня распылитель наготове.
— С моим Огненным мечом мне нечего бояться! — сказал Лео.
Лес становился все реже. Впереди сквозила чудная белизна. Когда же глазу предстала вся картина в целом, у Лео вырвался крик изумления:
— Друзья! Это не бред, не галлюцинация? Вы тоже видите? Видите?
— Да-да...— раздумчиво протянул Микки.
Дон и Раф молчали.
— Ведь это... это творение подлинного и высочайшего искусства! Какая же сила забросила его, подобно остывшей звезды в эти лесные дебри? — произнес Лео.
Здесь берега ручья несколько возвышались, образуя естественный постамент, на котором покоилась групповая композиция. Постамент в виде мраморной лестницы без перил, изогнувшейся над ручьем высокой аркой, под которую, серебрясь и звеня, устремлялся поток. Концы лестницы почти сходились внизу, образуя как бы расеменное у основания кольцо.
По лестнице, улыбаясь и простирая вперед руки сбегал рой молодых женщин в легкой, облегающей их стремительные тела одежде. Все это произвело впечатление звучного веселого всплеска, овеянного счастливым смехом.
— Как живые! — вырвалось у Дона.
Две крайние женщины, коснувшись ногами воды, склонились над нею в грациозном замешательстве: еще две, смеясь, поощряли их: ну же, смелее! Остальные, образуя пары и группы, поспешали за ними, словно на какой-то таинственный и радостный обряд.
Центром чуда была легкая фигура, стоящая наверху с лицом, обращенным к небу и руками, за
стывший жест которых говорил, что обладатель
ница их ощущает себя прекрасной: руки были приподняты с слабым сокращением маленькой ки
сти, выражающим силу и смущение, смутную пре
лесть юной души, смело и бессознательно требую
щей признания, и запрет улыбаться иначе, чем улыбалась она, порожденная тайной...
По всей длине лестницы, свешивая ползущие ветви, покрытые темными листьями, стояло несколько плоских ваз. Растения в них были, по-ви
димому, посажены давно, так как, ступив на самую лестницу, черепашки заметили, что земля в вазах и сухожилия ветвей хранят печать многих и мно
гих лет.
— Но ничто не говорит о древности самих скульптур! — прошептал Лео.— Это непостижимо! В них чувствуется нервная гибкость и современная слож
ность. Мрамор бел и чист...
— Смотрите! — вскрикнул Дон, указывая на медную дощечку, врезанную под ногами верхней прекрасной женщины.— Здесь что-то написано... Ты можешь прочесть, Раф?
— «Любовь, Свобода, Природа, Правда и Красота»,— прочел Рафаэль.
"Дерево познания":
Лежа, я смотрел на Эмерсона с отчаянием и негодованием.
— Итак, вы в заговоре со всеми другими, — сказал я, — хорошо, — я бессилен. Уйдите, прошу вас.
— О каком заговоре говорите вы? — спросил он, делая знак людям выйти. — Здесь нет никакого заговора; вам предстоят лечение и отдых.
— Вы притворяетесь, что не понимаете. Между тем, — и я описал рукой в воздухе круг, — дело идет о заговоре окружности против центра. Представьте вращение огромного диска в горизонтальной плоскости, — диска, все точки которого заполнены мыслящими, живыми существами. Чем ближе к центру, тем медленнее, в одно время со всеми другими точками, происходит вращение. Но точка окружности описывает круг с максимальной быстротой, равной неподвижности центра. Теперь сократим сравнение: Диск — это время, Движение — это жизнь и Центр — это есть истина, а мыслящие существа — люди. Чем ближе к центру, тем медленнее движение, но оно равно по времени движению точек окружности, — следовательно, оно достигает цели в более медленном темпе, не нарушая общей скорости достижения этой цели, то есть кругового возвращения к исходной точке.
По окружности же с визгом и треском, как бы обгоняя внутренние, все более близкие к центру, существования, но фатально одновременно с теми, описывает бешеные круги ложная жизнь, заражая людей меньших кругов той лихорадочной насыщенностью, которой полна сама, и нарушая их все более и более спокойный внутренний ритм громом движения, до крайности удаленного от истины. Это впечатление лихорадочного сверкания, полного как бы предела счастья, есть, по существу, страдание исступленного движения, мчащегося вокруг цели, но далеко — всегда далеко — от них. И слабые, — подобные мне, — как бы ни близко были они к центру, вынуждены нести в себе этот внешний вихрь бессмысленных торопливостей, за гранью которых — пустота.
Меж тем, одна греза не дает мне покоя. Я вижу людей неторопливых, как точки, ближайшие к центру, с мудрым и гармоническим ритмом, во всей полноте жизненных сил, владеющих собой, с улыбкой даже в страдании. Они неторопливы, потому что цель ближе от них. Они спокойны, потому что цель удовлетворяет их. И они красивы, так как знают, чего хотят. Пять сестер манят их, стоя в центре великого круга, — неподвижные, ибо они есть цель, — и равные всему движению круга, ибо есть источник движения. Их имена: Любовь, Свобода, Природа, Правда и Красота. Вы, Эмерсон, сказали мне, что я болен, — о! если так, то лишь этой великой любовью. Или…
Что интересно, Лео задается вопросом, которого в повести Грина нет, и на который, в общем-то, нет ответа
Как только он произнес вслух эти слова, друзья отчетливо услышали чей-то негромкий голос.
— Вы ничего не понимаете,— вещал он.— Между тем, все очень просто. Смысл в заговоре...
— В каком заговоре?! — воскликнул Раф.
— Тише! — поднял руку Лео.
— Дело в заговоре окружности против центра,— продолжал голос.— Представьте себе вращение огромного диска в горизонтальной плоскости,— диска, все точки которого заполнены мыслящими живыми существами. Чем ближе к центру, тем медленней. Точка окружности описывает круг с максимальной быстротой, равной неподвижности центра. Теперь упростим сравнение. Диск — это время, движение — это жизнь, центр — истина, а мыслящие существа — люди...
— Что-то очень сложно...— пробормотал Дон.
— По окружности,— продолжал голос,— с визгом и ликом, как бы обгоняя внутренние все более близкие к центру существования, но фатально одновременно с ними описывает бешеные круги подчиненная логике жизнь, сообщая людям мень
ших кругов ту лихорадочную насыщенность, кото
рой полна сама, и нарушая их все более и более спокойный внутренний ритм громом движения, до крайности удаленного от истины. Это впечатле
ние лихорадочного сверкания, якобы предела счастья, есть, по существу, страдание исступлен
ного движения вокруг цели, но далеко, всегда далеко от нее. И слабые, как бы ни близки были они к центру, вынуждены нести в себе этот внешний вихрь бессмысленной торопливости, за гранью которых пустота...
— Это верно,— прошептал Раф, вслушиваясь в доносящиеся из небытия слова.
— В этом и есть высший смысл,— продолжал вещать голос.— Я вижу людей неторопливых, как
точки, ближайшие к центру, живущих мудро и гармонично, во всей полноте жизненных сил, владеющих собой, с улыбкой даже в страдании... Они неторопливы потому, что цель ближе от них. Они спокойны, потому что цель удовлетворяет их. И они красивы, ибо знают чего хотят. Пять сестер манят их, стоя в центре великого круга, неподвиж
ные, ибо они и есть цель, и равные всему движе
нию круга, ибо они есть источник движения. Их имена: Любовь, Свобода, Природа и Красота...
— Значит, я нечаянно произнес пароль,— задумчиво сказал Раф.
— Послушайте, а что же представляет из себя самый центр великого круга, возле которого все это вращается: и Любовь, и Свобода, и Природа, и Правда, и Красота? — спросил Лео с некоторым недоумением в голосе.