Глава 17. Берегись оранжевого пламени.
Думаю, в следующий раз, когда я вдруг решу снова впасть в такое… состояние, я лучше вырублюсь, вместо того, чтобы стараться сохранить сознание. Это намного проще и в десять раз менее болезненно. Не то, чтобы у меня что-то болело. Хотя нет, это неправда. Головная боль просто меня убивает. Такое ощущение, что кто-то в самом деле разжег там огонь. Кроме того, ноет все тело. Похоже на то, что когда я что-то вспоминаю, наступает перегрузка мозга огромным количеством новой информации за очень короткое время, и сочетание шока и замешательства приводят к тому, что у меня случается что-то вроде припадка. Это не совсем идентично настоящему припадку, больше похоже на то, что мышцы начинают беспорядочно сокращаться в быстром темпе, не получая сигналов от мозга, и кажется, что тело бьет крупная дрожь. Неудивительно, что все так пугаются, когда я вот так падаю. Если бы это на самом деле был припадок, тогда у кого-нибудь к настоящему времени уже случился бы сердечный приступ, или, по крайней мере, кто-то заработал бы себе парочку прободных язв. После того, как меня перестает трясти, я чувствую себя полностью разбитым, тело тряпично обмякает, и я не могу найти сил, чтобы пошевелиться. Все, на что меня хватает – это держать глаза чуть приоткрытыми, не больше, чем щелочки, чтобы иметь хоть какое-нибудь представление о том, что происходит вокруг. Эта бешеная дрожь высосала всю мою энергию, и мне становится холодно, скорее всего, из-за того, что мои нервы так же устали как и мои мышцы, поэтому тело становится безвольным, и все ощущения отсутствуют. Да уж, действительно, никому такого не пожелаешь. Однако испытывать все это смятение и боль и на четверть не так страшно, как слышать, как вокруг меня паникует моя семья.
Они напуганы. Они искренне боятся за меня. Меня поддерживает то, что мой отец и по крайней мере один брат находятся со мной рядом. Если мы так похожи и живем все вместе в одном доме, значит ли это, что Синий и Оранжевый тоже мои братья? Это кажется… правильным. Но мне хотелось бы знать, кто из них кто и как их зовут. Это бы очень мне помогло. А еще больше мне бы помогло, если бы я мог разговаривать, потому что тогда я бы смог сказать им, чтобы они так не волновались, вместо того, чтобы просто лежать на руках Рафа и Синего, слабо вздрагивая и слыша, как они паникуют. Похоже, что приступ почти прекратился, и я вспомнил практически все, связанное с мастером Сплинтером. Кроме этого, я помню все о Рафе, но воспоминания о Синем и Оранжевом начинаются с момента погони по крышам города. Это так странно.
Раф снова подхватывает меня на руки. Ставлю десять баксов, что он собирается отнести меня на диван. Он может быть действительно очень мягким для такого крутого парня, особенно, когда дело касается меня. Странно. Я вздыхаю, уткнувшись ему в плечо, когда он поднимается на ноги. А почему меня всегда таскает туда-сюда он один? Я уверен, и Синий, и Оранжевый вполне смогли бы меня поднять. Я на самом деле не такой уж и тяжелый, самое тяжелое во мне – это панцирь, а они, я знаю, достаточно сильные. Может не до такой степени, как Раф, но более чем достаточно, чтобы поднять меня и отнести в другую комнату.
Ух ты, надо же, как неожиданно, Раф кладет меня на диван. Только представьте себе. Так странно все понимать, но при этом быть лишенным возможности двигаться. Это состояние очень похоже на паралич. Ох, это была пугающая мысль. Как я тогда смогу что-то делать? Ну, по крайней мере, я еще не лишен возможности мыслить… если не учитывать, что я почти ничего не помню… черт. Вот это реально полный привет.
Раф осторожно опускает меня на диван, и тут же из ниоткуда выпрыгивает Оранжевый с застывшим напряженным выражением на лице и укутывает меня одеялом. Кажется, он его принес из моей комнаты. Их голоса доносятся до меня словно издалека. Что они говорят? ОЙ! Да уж, ой. Даже попытка прислушаться к их искаженному языку рождает звон в моей голове. Все, что требует сосредоточения и глубоких размышлений сейчас вызывает новую волну боли. Наверное, мне стоит заснуть. Звучит заманчиво, но чем больше я выясню о том, что происходит со мной после приступа, тем ближе я смогу подойти к решению проблемы постановки диагноза, и, что еще важнее, формулирования прогноза. Насколько было бы проще, если бы я мог читать!
Что это за странный запах? Похоже на… перечную мяту? Нет, этот запах более резкий. Чайная ягода? Точно, гаультерия. Откуда у нас в убежище могла взяться чайная ягода? Мастер Сплинтер? Что? Черт, жаль, что я не могу нормально открыть глаза. Мне было бы проще понять, что происходит. А так я могу только рассмотреть, как мастер Сплинтер что-то вынимает из небольшого ящичка, который он откуда-то принес. Наверное, из своей комнаты. Он там держит множество разнообразных лечебных трав. В его комнате из-за этого всегда стоит запах леса. А что он сейчас делает? Он растирает мою шею и плечи. Не знаю, что за пахучий крем он втирает мне в кожу, но он сразу начинает разогревать мышцы. Очень приятные ощущения. Он нажимает на чувствительные точки на шее и плечах… там, где нервные окончания… заставляет меня расслабиться… усыпляет меня…
…
Я… опять я заснул, да? Этого следовало ожидать. Я совсем забыл, что именно так сенсей когда-то успокаивал нас после ночных кошмаров, чтобы мы снова уснули. Он доставал свои травки, все эти мяты и чайные ягоды, и втирал их в шею, попутно нажимая на чувствительные точки, где находятся нервные окончания, одним нажатием на которые можно вырубить человека (правда, он каждый раз, как я его спрашивал, отрицал это). Это, пожалуй, единственное, чему он наотрез отказался нас обучать, сказав, что еще не время. Возможно, он опасается, что Раф будет использовать это знание, чтобы заставить Оранжевого заткнуться, если тот его сильно достанет.
Кстати говоря о некой гиперактивной надоедливой черепахе, Оранжевый внимательно меня рассматривает, усевшись на кофейный столик. Когда он замечает, что я на него смотрю, он расплывается в широченной улыбке и приветственно машет мне рукой. Вот же чудо в перьях. Я все равно не могу удержаться от ответной улыбки и пытаюсь тоже помахать ему рукой, но не могу выпутать ее из-под одеяла. Кто-то так плотно подоткнул его вокруг меня, что я чувствую себя связанным. Может, это их намерение – сделать так, чтобы я не смог сбежать с дивана, завернув меня в одеяло? Минутку… Я прекращаю сражаться с одеялом и устремляю на Оранжевого такой взгляд, что он сразу начинает беспокоиться. Его улыбка тут же меркнет. Он понимает, что мой взгляд не предвещает ему ничего хорошего.
– Уда ри ю, уда Ноч! – выпаливает он, срываясь с кофейного столика с почти сверхзвуковой скоростью.
– Фда дй дол зна лирю ксопом? – голова Рафа высовывается из-за спинки дивана, и он за секунду оценивает ситуацию с моим одеялом. – Лоысе, зафилэ Тар поженрэд ж атиюма дос, фда ри лавид жкдад? – Ох, голос Рафа звучит очень сердито. Ну, он всегда так звучит, но сейчас он срывается на рык. Раф перелетает через диван и кидается в погоню за Оранжевым, который верещит, как девчонка, и улепетывает от старшего брата во все лопатки. Как у него вообще получается брать ноты самой верхней октавы? Хотя я и рад, что Раф приведет в исполнение мои мстительные намерения, но лучше бы он сначала освободил меня, хоть чуть-чуть распутав одеяло. Блин, и почему Оранжевый так любит складывать оригами? Спорю на что угодно, он применил свой талант, чтобы так туго завернуть это одеяло.
– Тар, залац рэвро? – Синий, вот лучше убери с лица ухмылку, а то я тебя заставлю съесть это одеяло на завтрак. Он только посмеивается надо мной. Я чувствую, как у меня начинает подергиваться глаз. Он может быть таким редиской, когда захочет. Ну, по крайней мере, у него хватает сострадания, чтобы помочь мне выпутаться из моего плена, в отличие от других двух черепах. Я слышу, как они носятся по всему убежищу, выкрикивая что-то, что я могу только предположить, является подколками со стороны одного и смертельными угрозами со стороны второго. А, так-то лучше, наконец, свобода. Синий жестом зовет меня за собой на кухню. Почему бы и нет? Как бы то ни было, я вроде бы уже проголодался.
Интересно, сколько сейчас времени. На этот раз я оправился после наплыва воспоминаний быстрее, чем после двух других случаев. После того, как я вспомнил себя, мне было гораздо хуже. Я тогда был в отключке все утро и большую часть дня. Когда я вспомнил Рафа, прошло восемь или десять часов, прежде чем я смог подняться. В этот раз у меня заняло… Черт! Сейчас почти час? Это значит, что я спал около шести часов, максимум семь. Мое восстановление после приступов занимает все меньше времени. Это хороший признак. Может быть, я уже скоро все вспомню? Учитывая мое невезение, я потом забуду все снова. Меня действительно преследует жуткое невезенье.
Мастер Сплинтер на кухне, он широко мне улыбается, пока Синий усаживает меня за стол. Он пьет чай. Интересно, а мне… ух ты, моментальная доставка. Я слегка кланяюсь Синему. Он просто читает мои мысли. Сплинтер все так же улыбается мне. Я теперь знаю, что он испытывает гордость за меня. Правда, я не знаю, то ли это связано с моим успехом во время импровизированного урока тайдзи, то ли он просто рад тому, что я уже на ногах.
Что это было?! Мастер Сплинтер, я и Синий все одновременно оборачиваемся к додзё, откуда слышится страшный грохот, когда оранжевая ракета, носившаяся по убежищу, наконец во что-то врезается. Похоже, что это была стойка с оружием, и, судя по звуку, она развалилась на части. Я могу расслышать, как Раф и Оранжевый орут друг на друга. По-любому, они сейчас выясняют, кто именно виноват в гибели несчастной стойки. И Синий, и мастер Сплинтер не слишком довольны тем, что происходит в додзё.
– Ю к удел нопгинэк, – ворчит Синий и решительной поступью направляется к тренировочному залу с вполне определенными намерениями. Сейчас я очень рад, что я не на месте одной из черепах в додзё, Синий может производить пугающее впечатление, когда захочет.
Я поворачиваюсь к своей чашке и смотрю на струйку пара, поднимающуюся над чаем. Что дальше? Наверное, пойду спать. Неважно, что я только что проснулся, я все равно чувствую себя измотанным и до крайности уставшим. Все мышцы ноют, и головная боль никак не утихнет. Может, мне удастся убедить кого-нибудь дать мне аспирин или какое-либо обезболивающее. Я осторожно отпиваю глоток из чашки и замечаю, что Сплинтер все еще смотрит на меня, наблюдая за каждым моим движением. В его глазах видна тревога. Отец… что мне сделать, чтобы вы не так беспокоились? Со мной все хорошо. Честно.
Я ставлю чашку на стол, тянусь к нему, и обхватываю ладонью его угловатую от старости руку.
– Сенсей, я знаю, что вы не сможете меня понять, но послушайте и поверьте мне. Мне становится лучше. Я справлюсь со всем этим. А потом я сделаю так, чтобы доктор Сака больше никогда ни с кем не мог сотворить такого. Он заплатит за то, что похитил меня. Он заплатит за каждый день, что украл из моей памяти. Он заплатит за то, что заставил меня забыть мою семью. Поверьте мне, отец, когда я до него доберусь, он пожалеет, что вообще затеял этот эксперимент. – Я не могу удержаться от слабой улыбки. – Ну, или до него доберется Раф, оттащит его в какое-нибудь укромное место в городе, и тогда Сака пожалеет, что вообще родился на свет.
Он внимательно смотрит мне в глаза, пока я произношу свою маленькую речь. Я понимаю, что он знает о том, что я пытаюсь его приободрить, и я чувствую себя намного лучше, видя в его взгляде гордость за меня. Возможно, мы и не в силах понять друг друга, но он знает, что я рядом. У меня просто не получается поговорить с ним.
О, черт, похоже, у него в глазах слезы. Я отпихиваю стул и спешу к нему, опускаюсь на колени рядом с ним и крепко его обнимаю. Отец… самое главное, за что заплатит тот мерзавец, это за то, что он заставил страдать мою семью. Я чувствую, как руки Сплинтера так же крепко обхватывают меня. Мне на самом деле не очень хочется снова выступать в роли жилетки, но я сделаю что угодно для своих родных, если им от этого станет легче. Хотя… если у меня на плече захочет поплакать Черноволосый, я, пожалуй, попробую этого избежать.
– Кйр лаы… – тело мастера Сплинтера вздрагивает в моих объятиях. Я понимаю, что он изо всех сил пытается сдержать слезы, но одинокая капля, упавшая на мое плечо, доказывает, что и у него бывают моменты слабости, как бы он ни пытался их от нас скрыть. – Лаы гитрйы кйр… – на самом деле, я удивлен, что он так долго держался. Он действительно много времени проводит в своей комнате, и я уверен, что не все это время проходит в медитации. О, сенсей… что происходит с вами за закрытой дверью? Я чувствую, как в моих глазах тоже начинают скапливаться непрошенные слезы. Я не хочу даже думать об этом. – Тародимма… – я зарываюсь лицом в его кимоно. Не плакать. Не смей плакать… О… черт.
Я не знаю, сколько я так простоял, уткнувшись лицом в его плечо и тихо всхлипывая. Поверить не могу, насколько эгоистично я себя вел. Я был так поглощен собой, попытками поскорее всех вспомнить и мыслями о том, как наладить общение с ними, что совершенно не думал о том, какие чувства они, должно быть, испытывают, видя мое состояние. Мне следовало об этом задуматься, еще когда Раф расплакался мне в плечо. Раф никогда не плачет, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы довести его до слез, и моя амнезия как раз такой случай. Я когда-то давно говорил ему, что больше всего на свете боюсь утратить разум, и сейчас произошло что-то подобное. И я давно осознал, чего больше всего боится мастер Сплинтер. Когда мы всей семьей смотрели «Две башни», Сплинтер вышел из комнаты на той сцене, где король Теоден говорит, что ни один отец не должен хоронить своего сына.
Сплинтер всегда боялся потерять одного из нас, и сейчас, хотя я рядом с ним, меня на самом деле в каком-то смысле нет.
Я заставляю его жить в самом страшном из его кошмаров.
Нет, не я.
Сака.
Он за все заплатит!
Мой гнев помогает мне успокоиться и перестать плакать, так, что я снова могу нормально дышать. Будет лучше, если со мной будет Раф, когда мы придем за Сака, чтобы он смог оторвать меня до того, как я изувечу этого бессердечного урода. Я хочу, чтобы он за все ответил, но если я доберусь до него первым, боюсь, он слишком быстро потеряет сознание. Может, мне следует сначала отдать его братьям. Но… что, если он сумеет захватить одного из них прежде, чем мы до него доберемся? Что, если он сделает с моим братом то же, что сотворил со мной? Правда, Сака упомянул, что они хотели захватить именно меня. Интересно, почему. Что, если любого другого из них он просто убьет, если поймает? Мне придется придумать, как обеспечить безопасность моих братьев и вывести Сака из игры прежде, чем он сможет как-то еще навредить нам.
Сплинтер гладил мой панцирь все время, пока я плакал, уткнувшись в его халат, но он тут же убирает руку, как только я поднимаю голову от его плеча.
– Простите, сенсей, – бормочу я, осторожно отстраняясь от него. Я вижу, что он не очень хочет меня отпускать, но все же разжимает руки. Черт, колени ноют от долгого стояния на них на бетонном полу. Сколько прошло времени? Пятнадцать минут. Мне нужны новые наколенники, если в этих я всего через четверть часа начал чувствовать себя так, словно по моим коленям молотили кувалдой. Я сажусь на свой стул, растираю онемевшие колени и поворачиваюсь к… О, ну замечательно! Мой чай остыл!
Сплинтер тихонько смеется, глядя на меня. Наверное, я с большим отвращением посмотрел на чашку, когда поднес ее к губам, и осознал, что ее содержимое холодное. Он встает со стула и идет к плите, на которой стоит чайник. Ему не следует так за мной ухаживать… ну, или пусть, уж очень грозно он на меня покосился, когда я начал подниматься со стула. Не волнуйтесь, сенсей, я не тронусь с места. Я знаю, как вы можете выбить черепаху из панциря с помощью своей трости.
Некоторое время спустя мы снова оба потягиваем горячий чай. Я чувствую в своем привкус ромашки. Интересно, возможно ли получить отравление ромашкой, если употребить внутрь достаточно большое ее количество? К тому времени, как я смогу восстановить все свои воспоминания, я уверен, я это выясню опытным путем. Все пытаются добавить в мое питье как можно больше этой травы. Ну, не все, но наседка Синий и Сплинтер уж точно. Раф вроде пока не пытался провернуть такое, а Оранжевый стал бы меня поить отваром ромашки, только если ему кто-то велел бы. Кстати говоря об остальных троих черепахах, они как раз в этот момент выходят из додзё. Судя по серьезному выражению лица Оранжевого и по смешинкам, прыгающим в его глазах, что бы там ни обрушилось в зале, оно того стоило. Раф пытается взглядом прожечь дырку в затылке Оранжевого. Синий выходит из додзё последним, неодобрительно глядя на этих двоих, когда они направляются к лестнице и по своим комнатам.
Матерь черепашья, да он же отослал их по комнатам! Вот это номер. Дождаться не могу, когда смогу снова с ними разговаривать. Я получу такое удовольствие, постоянно напоминая им об этом! Взгляд Синего останавливается на мне, и он пару мгновений смотрит, как я хихикаю над своими незадачливыми братьями. Что он хоче… о черт, и меня тоже? По его хитрой усмешке я вижу, как он наслаждается моментом, показывая на меня, а затем на верх лестницы. Это нечестно, я же ничего не делал!
– Миаронта, икд атра тнижрии жйксопйжореи, саданаи бмокед: «Гамцеи жоплавракде – уда е гамцою аджедкджирракд».
Да, так его, мастер Сплинтер!
– О нопжи уда ри еп атраба еп чемлаж Лоысе зна кэзинбинаиж? – вот только не надо напускать на себя невинный вид. Сплинтер с тобой сейчас разберется!
– Еп даба, фда уда чнопо знапжэфомо ж чемли, ри кмитэид, фда ии ри рота жакзнерелод жкиньип. О дизин ете ж кжая салродэ, – почему Сплинтер указывает наверх?
– ФДА?! – все, я больше не могу. Я покатываюсь со смеху, глядя на выражение лица Синего. Очевидно, нашего бесстрашного не так-то часто посылают в комнату, как ребенка. Бесстрашного? Откуда у меня всплыло это слово? Я перестаю смеяться и просто внимательно на него смотрю. Я знаю, что его зовут бесстрашным… кем-то, дальше я не помню. Он смотрит на меня, как на чокнутого. Вообще-то, если учитывать, как я в последнее время себя веду, я удивлен, что они еще не заперли меня в комнатку с обитыми войлоком стенами, предварительно надев на меня симпатичную белую плотно сидящую рубашечку.
– Тарре? Дй ж занютси? – его голос звучит обеспокоенно. Извини, Синий, похоже, я выключился из реальности на более длительное время, чем следовало бы.
Я пытаюсь поставить свою чашку в раковину, но Сплинтер тут же шугает меня из кухни. Мне уже начинает действовать на нервы то, что мне не разрешают убирать за собой и то, что за мной постоянно присматривают. Синий все еще разглядывает меня со странным видом, когда я прохожу мимо него, направляясь к лестнице.
– Расслабься, Синий. Я всего лишь пытаюсь вызвать воспоминания о тебе, чтобы опять рухнуть на пол, и чтобы вы все снова смогли впасть в панику, – я легонько пихаю его в плечо. – Не грузись.
Может, он и не понимает моих слов, но видно, что мой дружеский тычок в плечо заставляет его почувствовать себя немного лучше. А теперь пора спать, и, надеюсь, готовиться к новым воспоминаниям завтра.
…
Я вздыхаю, перепрыгивая через перила, и вхожу в кухню. Кто-то уже сварил кофе. Должно быть, это Раф включил кофеварку перед тем, как пойти в душ. Или это сделал Оранжевый, судя по тому, что он уже приготовил себе завтрак и запихивает хлопья в рот, он на кухне уже давненько. Попутно он увлеченно разглядывает комикс. Он что-то бормочет, когда я вхожу, должно быть, приветствие. Я иду налить себе кофе и достать рогалик. Вот он, завтрак чемпионов. Ну, или чокнутых ученых.
Синий заходит в кухню, как раз когда я обхватываю ладонями первую из многих чашку кофе на сегодня и прислоняюсь к столу, ожидая пока поджарятся мои тосты. Синий, можешь сколько угодно сверлить меня негодующим взглядом, но я ни за что не променяю кофе на чай! Чай предназначен для расслабления, а не для того, чтобы проснуться, а мне реально необходимо проснуться. Ненавижу утро. О, тосты готовы! Обожаю сливочный сыр со вкусом клубники. Кто бы ни был тот, кто его придумал, ему должны были дать Нобелевскую премию. Я опускаюсь на свой стул со второй чашкой кофе в руках и тостами из рогалика. Где тут утренняя газета? А, вот она. Посмотр… почему Оранжевый давится от смеха, глядя на меня? О…
Я смотрю на перемешанные буквы в словах и поднимаю укоризненный взгляд на Оранжевого, который больше не может сдерживаться и взрывается от смеха. Он показывает на меня пальцем, хватается за живот и все такое. Кажется, даже Синий пытается спрятать улыбку за краем своей чашки. Я скручиваю газету, беру ее одной рукой и смачно шлепаю ей Оранжевого по затылку.
– Это не смешно, – сердито говорю я, не в силах сдержать улыбку, когда он издает странный писк, похожий на птичий крик. Потом надо будет провести небольшое исследование, чтобы посмотреть, не содержит ли его ДНК части, аналогичные ДНК попугая. Синий уже не просто улыбается, он чуть ли не смеется, поэтому я наклоняюсь вперед и быстро стукаю его по затылку все той же газетой.
– А ты его не поощряй.
А чего ты в таком шоке, Синий? Я и тебя могу стукнуть. Не то, чтобы я попытался повторить такое в ближайшее время, а то ты моим панцирем отполируешь пол в додзё. Ммм… тосты.
В кухню заходит Раф, он пахнет мылом и выглядит вполне проснувшимся. Сомневаюсь, что он на самом деле полностью проснулся, судя по тому, как он тяжело падает на стул. Надо узнать, хочет ли он кофе. Я похлопываю его по плечу и слышу только странное бормотание, которое явно дает мне понять, что Раф на самом деле проснулся только наполовину. Я снова подталкиваю его в плечо, и в этот раз я вознагражден за свои усилия коротким взглядом поверх массивного бицепса и молчаливым обещанием скорой страшной смерти на лице. Я показываю на чашку кофе, а затем на него. Он опять что-то ворчит и отрицательно встряхивает головой, прежде чем снова опустить ее на сложенные на столе руки. Интересно, может ли утро само по себе стать причиной смерти? Если да, то Раф уже находится в критическом состоянии.
В гостиной слышится постепенно приближающееся легкое постукивание трости по бетонному полу и практически неслышное шелестение шагов. Сплинтер проснулся. Он проходит позади моего стула, направляясь к чайнику, и напевает себе под нос что-то похожее на колыбельную. Налив себе чаю, он усаживается между Синим и Оранжевым на другом конце стола от меня. Это что-то новенькое. Обычно утром во время завтрака он уходит смотреть свои мыльные оперы. Получается, он почти ничего не ест на завтрак. Мне надо будет поговорить с ним об этом. Это вредно для здоровья. Конечно, сперва мне придется найти способ снова общаться с ними, прежде чем я смогу выполнить свое намерение. А сейчас мы сидим и ждем, пока Сплинтер не допьет свой чай, и не позовет нас на утреннюю тренировку. Это так хорошо. Мы просто сидим, никуда не торопясь, в молчании, которое всех устраивает (наверное, впервые в жизни Оранжевого), тишину нарушают только тихий хруст тостов и случайное позвякивание ложки о тарелку. Это каким-то образом успокаивает, и я почти хочу, чтобы это длилось вечно.
К сожалению, Сплинтер все еще наш сенсей, и когда он встает из-за стола, это знак для всех, что пора начинать убирать свою посуду. Раф так и сидит в той же позе, очевидно досыпая, и Синий подпихивает его в плечо, чтобы напомнить, что пора просыпаться и приступать к делам.
– Лесимортвима, ксове кжаилэ гнодэ, фда кибатрю ар акжагавтоидкю ад дниренажсе.
Что бы ни говорил Сплинтер, речь явно идет обо мне. Иначе почему бы он кинул на меня быстрый взгляд, прежде чем вновь повернуться к Оранжевому?
– Лекк А’Рем замобоид, фда иба знезотсе лагэд гйд жйпжорй чепефикселе робнэпсоле.
– Е ксове илэ, фдагй ри жптэлом жонед ихи сачи, – говорит Синий, следуя за Рафом по направлению к додзё. – Ар эви жйзем гамии, фил токдодафра.
– Зарюм! – отзывается Оранжевый и хватает меня за локоть, не давая мне пойти к додзё. Что еще? Он показывает в направлении додзё, наносит несколько ударов по воздуху, а затем отрицательно мотает головой. Каким-то образом я уже догадался, что мне не разрешат тренироваться сегодня с ними. Теперь он показывает на кофейник и скрещивает руки перед грудью. Нельзя? Я выпил только две чашки! Ты думаешь, я буду способен двигаться, выпив всего две чашки кофе?! Я негодующе смотрю в сторону додзё, Синий за это поплатится.
– Тар, – я снова поворачиваюсь к Оранжевому. Он показывает на себя, снова бьет по воздуху, показывает на панцирь Синего, когда тот как раз исчезает за дверями додзё, и затем, подмигивая, показывает на меня. Я серьезно сомневаюсь в том, что ты сможешь его побить за меня, Оранжевый, но сама мысль хороша. Он торопливо показывает мне пальцы вверх, я быстро отвечаю таким же жестом, и он убегает на тренировку.
И что теперь? Определенно, сначала я выпью весь оставшийся кофе. Семи чашек должно хватить, чтобы я продержался до после обеда, а затем я придумаю, как мне сварить еще один кофейник и при этом не нарваться на Синего. Я мог бы снова использовать бунзеновскую горелку в мастерской, и сказать, что это был эксперимент, но поскольку мне запретили возиться с химикатами, сомневаюсь, что они будут рады, если я использую свое химическое оборудование в лаборатории. Учитывая мое невезенье, они вообще запретят мне туда заходить.
Наверное, я мог бы посмотреть телевизор, но в это раннее время там нет ничего интересного, кроме телемагазина, мыльных опер и мультфильмов, предназначенных для дошкольников. Мне совсем неинтересно слушать людей, пытающихся продать дешевые пластиковые «изобретения», которые ломаются в первые несколько дней использования (я достаточно много раз бывал на свалке, чтобы знать это наверняка), и родные точно решат, что у меня поехала крыша, если увидят, как я смотрю шоу, где большой фиолетовый динозавр поет песенки для малышей. Ну, Раф точно так подумает, Оранжевый начнет истерически ржать, а Синий и отец нахмурятся со смешанным чувством беспокойства и растерянности. В мыльных операх и так-то почти нет смысла, а при условии, что я ни слова не понимаю, я и половины не разберу из того, что там происходит.
Ладно, значит просмотр телевизора отпадает. Читать я не могу, так что это тоже не вариант. Я даже не буду пытаться возиться с чем-нибудь в своей лаборатории: надеюсь, это поможет им поверить, что я больше не буду ничего взрывать, в том числе себя. Хмм… Наверное, я мог бы поиграть в игровые автоматы. Это будет забавно. Я, конечно, ни слова не пойму в играх, но, как и во время просмотра фильмов вчера, мне это не потребуется, чтобы понимать происходящее. Пэк-мена и Джеймса Бонда трудновато забыть. Ну, если учесть, что фильмы бондианы я смотрел примерно сотню раз, и примерно столько же раз проходил пэк-мена на высшем уровне сложности, так что я, наверное, смогу это сделать даже не просыпаясь.
Я ставлю чашку с недопитым кофе на край игрового автомата, но вместо того, чтобы начать играть, поворачиваюсь к хаф-пайпу. Когда-то я часто катался на скейте. Я все еще занимаюсь этим время от времени, но и вполовину не так активно, как когда-то. Интересно, смогу ли я сейчас проехаться? Я наклоняюсь и поднимаю видавший виды скейт, нижняя сторона которого так истерта от соприкосновения с твердыми поверхностями, что почти невозможно разглядеть, какой там был рисунок. Все, что я могу сказать, это что его оборотная сторона бледно-оранжевого цвета. По-моему, это в какой-то мере странно. Это его любимый ске…
… потрепанный оранжевый скейт с силой швыряется об пол. Удивительно, как он не разлетелся на куски.
– Настоящая проблема в том, что тебе на все наплевать!..
Что?..
–…ты вечно запираешься в этой своей игровой комнатке! Похоже, тебя вообще не волнует, что с нами со всеми происходит! Да ты вообще оттуда не вылезаешь, а если и да, то только чтобы вести себя как напыщенный эгоистичный маньяк с манией величия! И не смотри на меня так! Я вовсе не дурак! Несмотря на то, что ты там себе думаешь!
– Я… я никогда не говорил, что ты дурак… я… Возможно… Может… ПРЕКРАСНО! ЕСЛИ ВЫ ТАК ПРО МЕНЯ ДУМАЕТЕ, ТО МОЖЕТ МНЕ ПРОСТО СЛЕДУЕТ ВЕРНУТЬСЯ В СВОЮ ИГРОВУЮ!..
Почему он сказал это? С чего вдруг Оранжевый так себя повел? То есть все они, они все на меня кричали. Что я такого сделал? Как так получилось, что все на меня взъярились? Я знаю, что Оранжевый на самом деле не имел в виду то, что сказал. Он тут же закрыл рот обеими руками, и у него на лице появилось выражение крайнего ужаса. Он знал, что мне сказать, чтобы сделать как можно больнее. Ощущения были такое, словно он ударил меня ножом. Мне доставило какое-то извращенное удовольствие видеть, как они были поражены моей вспышкой гнева. До этого я никогда так не орал во время наших ссор, но и Оранжевый до этого никогда на меня так не набрасывался. Черт, больно-то как…
Мне нужно убраться от него подальше. Мне нужно уйти отсюда. Я разворачиваюсь и быстро отхожу от рампы, направляясь к лестнице. Надо уйти, просто куда-нибудь подальше, где я смогу успокоиться. Черт, я же люблю его. Он мой брат. Раф мой ангел-хранитель, но Оранжевый – это тот к кому я прихожу, когда расстроен. То, что он так накричал на меня, это как если бы он взрезал мне сердце, насыпал в открытую рану соли и подлил уксуса. Черт, я снова плачу. Я хватаю ручку двери и поворачиваю ее вниз, чтобы откр…
Что это за звук? Похоже на сирену. А? А что здесь делает эта маленькая коробочка рядом с электронным замком? Я ее сюда не ставил.
– ТАРОДИММА!!!
Почему в голосе Рафа слышен страх? Я оглядываюсь через плечо, и как раз в этот момент он вылетает из дверей додзё, Оранжевый и Синий мчатся за ним по пятам. Черт, сирена сработала при открывании двери! Вот же! Я не хочу сейчас общаться с ними. Я просто хочу побыть один. Я выскакиваю за дверь. Черт, а дальше-то что? Я не смогу убежать от всех троих. Что мне делать? И какого панциря что-то стукается о мою голень?! Больно же!
Скейт Оранжевого!
Все тоннели канализации имеют уклон примерно в сантиметр на каждый метр. В соединении с приложенными мной усилиями и моим весом, у меня должно получиться набрать достаточную скорость для того, чтобы убраться отсюда, прежде чем они меня поймают. Посмотрим… уклон идет в эту сторону. Пара быстрых шагов для разбега, бросить доску чуть перед собой колесами на пол тоннеля, прыгнуть на нее и «Хьюстон, зажигание произведено». Если пригнуться, то сопротивление воздуха будет меньше, а более низкий центр тяжести поможет мне сохранять равновесие. Я тысячу лет не катался на скейте по тоннелям. Мне надо соблюдать осторожность, иначе я могу серьезно пострадать.
– Тарре!
Извини, Раф, я не собираюсь возвращаться в ближайшее время, и останавливаться тоже не в моих планах. У меня плохое ощущение, что если я попытаюсь притормозить, то ничем хорошим это не закончится. Я двигаюсь на весьма приличной скорости. Даже чуть быстрее, чем мне хотелось бы. Если я выпрямлюсь, то смогу немного замедлить движение. Теперь надо только следить за равновесием. О… черт…
ЛЕСТНИЦА!!!
Какого хрена кто-то решил сделать лестницу посреди канализационного тоннеля?!
Ладно, навыки ниндзя могу пригодиться не только для того, чтобы колошматить плохих парней в огромных количествах, но и для того, чтобы спасти их обладателя от перелома шеи, когда он на полной скорости несется на доске по направлению к лестнице. Если бы не все те упражнения на равновесие, которые Сплинтер заставлял нас делать, когда мы были младше, меня бы размазало по стенке тонким слоем. Спуск получился довольно-таки шумным, но тем не менее эффективным. По крайней мере, теперь я знаю, почему у скейта такая изношенная тыльная сторона. После таких спусков по случайно попавшимся в канализации лестницам любая доска будет выглядеть не лучшим образом.
О, замечательно, снова ровная поверхность. Согнуть колени и прыгнуть. А я молодец, умудрился приземлиться опять на доску даже после того, как скейт проделал в воздухе пару сальто. Хмм… уклон все еще продолжается. Если я правильно помню, то по этому тоннелю можно попасть на свалку металлолома. Может, мне следует отправиться туда и посмотреть, не появилось ли там чего-нибудь новенького. Сегодня день привоза мусора. Мне так кажется. Никогда нельзя заранее узнать, какие находки могут поджидать тебя среди кучи мусора.
Секунду, а не это ли произошло как раз перед тем, как меня похитили? Да… да, так все и было. Я заперся в лаборатории и сидел там почти весь день, а потом, когда мне потребовалось сходить на свалку за нужными деталями, я отправился туда один. Там меня ждала засада. Меня схватили и доставили в лабораторию, и Сака сделал то, что сделал, чтобы лишить меня памяти. Путешествие на свалку для меня теперь закрыто. Они поймали меня там один раз, возможно, они поджидают, когда я снова там появлюсь.
Впереди поперек тоннеля… мост? Дальше что будет? Тележка продавца хот-догов? В этом месте могло бы быть и посвободнее. Ладно, тоннель достаточно сильно закруглен, так что у меня должно получиться набрать нужную скорость, чтобы перепрыгнуть этот мост или что это за сооружение. Интересно, зачем он здесь кому-то понадобился, у него должно быть какое-то назначение, но… что это за шум? Похоже на громыхание. Нет, больше на свист. О, черт…
ПОЕЗД!!!
Мне очень не хочется пытаться остановить скейт прямо сейчас. Движущая сила, которую я обрел с помощью сочетания центробежной силы и гравитации, увеличила скорость доски до такой степени, что сейчас попытка остановиться приведет к тому, что я превращусь в не очень симпатичную кляксу на полу тоннеля. Но в то же время скорость явно недостаточна для того, чтобы я смог перепрыгнуть и мост, и поезд на нем. Если бы поезд был только на подходе, я бы успел проскочить перед ним, а так я как раз врежусь ему в бок. Черт, я слишком долго раздумывал! Хей, он проехал. Секунда в секунду. Я позволяю себе чуть расслабиться, перепрыгивая мост. На несколько секунд раньше, и я бы влепился в борт вагона подземки. Это было бы больно. Черт! Приземление!
Агх!
Оох!
Ой…
Черт…
Это было глупо…
А меня еще называют умным…
Я счастлив, что я черепаха. Если бы не мой панцирь, для меня все закончилось бы намного печальнее. Я бы погиб, если бы не приземлился на панцирь. И даже несмотря на это, мое жесткое приземление заставило вспыхнуть с новой силой боль в незаживших еще ребрах, и мое запястье, похоже, сильно пострадало. Если до этого там было всего лишь защемление и еще пара трещин в костяшках пальцев, то, думаю, теперь оно сломано. Ох… нет, я все еще могу двигать кистью руки, но вращать ею очень больно. Мне нужно попытаться встать, хотя, судя по тому, как болят ребра, лучше немного подождать. По крайней мере, пока боль хоть чуть-чуть не утихнет.
Я безучастно смотрю на переплетение труб под потолком тоннеля. Здорово, теперь мне придется лежать здесь в холодном сыром канализационном тоннеле, пока у меня не получится подняться. На самом деле… думаю, мне понадобится чья-то помощь. Я черепаха, и я лежу на панцире. Это рождает чувство незащищенности и беспомощности. Полагаю, это инстинкты. Естественной защитой черепах является их панцирь, если черепаха лежит на спине, это означает, что она беззащитна. Ничего удивительного, что мне так не по себе. Ладно, ребра, я знаю, что вам это не понравится, но давайте хотя бы попробуем перевернуться на бок. Я втягиваю воздух свозь зубы, двигаясь, чтобы повернуться. Больно-то как! Но зато сейчас я на боку, а не на спине. Я больше не чувствую себя таким беспомощным. Хей, скейт Майки не рассыпался на кусочки. Это хорошо, он бы меня сжил со свету, если бы я сломал его любимый скейт, неважно, что я его «любимый старший брат».
Стоп…
… – Микеланджело!
– Это не я.
Я моргаю, глядя на невинное выражение его лица.
– Тогда будь так добр, объясни мне, кто это сделал? – говорю я, широким жестом руки обводя окружающие нас разрушения.
– Раф.
Я обеими руками потираю виски.
– Майки, если бы это была любая другая комната в убежище, а не кухня, я бы тебе даже поверил. А учитывая то, что ты с ног до головы покрыт мукой и сахарной глазурью, я практически уверен, что это был ты.
Он отрицательно трясет головой, из-за чего мука и глазурь разлетаются вокруг него по всем направлениям.
– Серьезно, чувак, я совсем-совсем этого не делал.
– Майки! Ты весь покрыт уликами, здесь повсюду мука и глазурь, духовка выглядит так, словно в ней взорвалась бомба, холодильник валяется на боку и… – минутку… – А где тостер?
Я знаю, что я задал правильный вопрос, когда Майки закусывает нижнюю губу. Очень-очень медленно он поднимает вверх измазанный в шоколадном креме палец. Почему… Что за…
– КАКОГО ЧЕРТА ТОСТЕР ВМУРОВАН В ПОТОЛОК?!
– Я не знаю…
Я с силой впечатываю раскрытую ладонь себе в лоб. Он реально в курсе, как действовать на нервы. Я провожу ладонью вниз по лицу и устремляю на него тяжелый взгляд. Он только невинно улыбается мне в ответ. Майки, лучше даже не начинай. Раф сегодня уже подкинул мне поводов для головной боли, а теперь мне еще придется искать новый тостер и чинить духовку. Я не отвожу от него сердитого взгляда, и через пару секунд его широкая улыбка тускнеет, и он с видом проигравшего вскидывает вверх обе руки.
– Ладно, ладно, я здесь все приберу и помогу тебе все починить, и даже найду новый тостер.
Я вздыхаю и отворачиваюсь, чтобы уйти, но в этот же момент он меня окликает. Супер, что еще?
– Что, Майки?
– Твой кофе готов…
Майки?
… все плохо. Даже еще хуже. У меня больше нет бо, его разломал пополам тот головорез с горой мышц, и хотя я неплохо дерусь без оружия, я знаю, что мне придется туго. Я уворачиваюсь от обрезка трубы, которым какой-то бандит намеревался проломить мне голову, одновременно пиная его коленом в живот и добавляя удар локтем по затылку, когда он сгибается после первого удара. Он что, искренне полагал, что я буду просто стоять и дожидаться, когда он раскроит мне череп?
О-оу, узнаю этот крик. Ни один из криков Майки никогда не предвещает ничего хорошего. Что он сломал на этот раз? Громкий звук падения меня тоже не радует. Я оборачиваюсь и невольно расширяю глаза при виде происходящего. Майки лежит на животе, дрожащими руками пытаясь оттолкнуться от пола и приподняться. Его нунчаки валяются неподалеку, по крайней мере, он не потерял их снова. Над ним возвышается, похрустывая суставами пальцев, огромный, накаченный стероидами злобный головорез. Я думал, с этим парнем разбирается Раф! Черт!
У меня нет оружия, но я все еще представляю собой силу, с которой следует считаться. Мастер Сплинтер учил нас быть ниндзя и использовать элемент неожиданности при любом удобном случае. Я ныряю за ящики и, пригнувшись, бегу к тому месту, где стоит этот громила, используя тени, чтобы скрыть свое продвижение. Он отводит кулак, чтобы нанести удар. Я почти рядом… еще секун…пора!
Я выпрыгиваю из тени и бью его кулаком в бок, стараясь пробить как можно сильнее. Я целюсь как раз туда, где должна быть его левая почка. Даже если он ходячий кирпич, он должен это почувствовать. Хорошо, я заставил его потерять равновесие. Я знаю, что это его не остановило бы, но я пытался сделать так, чтобы он хотя бы немного согнулся. Хорошо, что он настолько же предсказуемый, насколько сильный. Он даже оглядывается на меня, широко раскрыв глаза. Наверное, не ожидал снова меня увидеть. Ну, или осознал, что удар ногой, который я ему сейчас нанесу, будет очень болезненным, если у меня получится попасть, куда я целюсь. Да! Прямо в основание челюсти! Это отучит тебя обижать моего младшего брата!
О черт! Он схватил меня за ногу прежде, чем я успел ее отдернуть! М-да, звук, который я при этом издал, расстраивает меня еще больше. Хотя я сомневаюсь, что кто-нибудь поднимет меня из-за этого на смех. А вот это определенно звук ломающейся кости, большой берцовой… или малой берцовой… черт, похоже, обеих… Зараза! Он только что сломал мне ногу, просто стиснув ее рукой! Какие, черт его побери, стероиды этот парень принимает? Кто на меня кричит? Вроде бы два голоса кричат одновременно. Они звучат обеспокоенно… сердито? Раф и Майки выкрикивают мое имя. Не могли бы они перестать вопить и заставить этого громилу отпустить меня?!
Хей, он меня отпускает. Слава панцирю… теперь мне… ОЙ! Ох! Блин, это было больно… он что, только что проломил мной стену? Да, так и есть. Черт, ну и силища у него. Надеюсь, ребята справятся с ним без меня. Кого я пытаюсь обмануть? Раф его в одиночку на клочки порвет своими саями, чем он сейчас и занимается, судя по звукам. Ко мне кто-то подбегает.
– Донни?!
Майки? У него расстроенный голос. Он ранен? Его испуганное лицо внезапно появляется прямо надо мной. Когда тут успело так стемнеть?
– Донни, ты как?! Ответь мне, бро!
– Майки? – бормочу я в сгущающуюся тьму. – Ты в порядке?
– Чувак, тебе только что почти раздавили ногу, бросили тебя сквозь стену, а ты интересуешься, в порядке ли я, – я успеваю заметить, как он качает головой, перед тем, как мои глаза окончательно закрываются. – Чувак, у тебя серьезная проблема с расстановкой приоритетов.
Его пальцы начинают осторожно ощупывать мою ногу, и это последнее, что я помню…
Мой младший брат.
… какого панциря?!
Что-то тяжелое внезапно обрушивается мне на грудь, и я пытаюсь сесть, но сразу же обнаруживаю, что я придавлен к кровати одеялом и тем, кто на меня напал. Меня выдернул из сна звук открывающейся двери, а в следующий момент атакующий уже напрыгнул на меня. Мне нужно предупредить о нападении остальных! Я открываю рот, чтобы закричать, но его плотно зажимает трехпалая ладонь, а вес перемещается выше по груди. Теперь я едва могу дышать.
– Донни, все нормально. Это я. Я не хотел тебя пугать. Я просто был… был так напуган. И… И я… я не… Я не мог быть один… Прости… я тебя разбудил… Я не хотел… Мне просто надо было убедиться…
Ясно, Майки приснился кошмар, и теперь он учащенно дышит, никак не может вдохнуть, сидя на моей груди, придавливая меня к кровати и зажимаю мне рот. Я верчусь и изгибаюсь, пытаясь высвободить руку и заставить его убрать ладонь от моего рта. Мне бы очень помогло, если бы Майки слез с моей груди, но, судя по его паническому состоянию, он не понимает, что сейчас меня задушит. Ммм… ему серьезно нужно прекратить есть ночами пиццу и избавиться от своего пристрастия к Маунтин дью. Он не может утверждать, что весит столько из-за своих мускулов.
Наконец-то мне удается высвободить руки из-под одеяла и из-под него. Одной рукой я хватаю его за плечо, а второй отрываю его ладонь от своего рта.
– Майки, – мне надо его успокоить, прежде чем он потеряет сознание от нехватки кислорода. Хотя так мне было бы легче из-под него выбраться. Что такого, панцирь его побери, было в том кошмаре, что он так перепугался?
Как только я позвал его по имени, он издал полузадушенный всхлип и рухнул на меня. Себе на заметку: поговорить с Майки о диете. Майки пытается вжаться мне в грудь, несмотря на то, что между нами находится одеяло. Он всегда был липучкой, еще с тех времен, когда мы были детьми – всегда раздавал всем объятия и хлопал по панцирю при любом удобном случае, но это уже переходит все границы.
– Майки, – я тоже крепко его обнимаю, поглаживая по затылку. Он жалобно всхлипывает и прижимается лицом к моей шее. – Майки, все хорошо. Я тебя держу, – вот так, успокаивайся. Он больше не задыхается, только дрожит и шмыгает носом. Теперь он плачет. Я трусь щекой о его макушку и тихонько успокаивающе бормочу:
– Шш… шш… Все хорошо, Майки… вот так… не бойся… я с тобой…
Кажется, я успокаиваю его уже целую вечность, и наконец, он издает дрожащий вздох. Хорошо, должно быть, он все выплакал. Теперь можно выяснить, что такого случилось, из-за чего он примчался ко мне посреди ночи.
– Тебе получше?
Он немного отстраняется, так, чтобы посмотреть мне в лицо, но не ослабляет своей удушающей хватки. Я могу только почувствовать, как он слегка кивает головой.
– Хочешь об этом поговорить?
Он не отвечает сразу, какое-то мгновение раздумывая над моими словами. Ничего, Майки, не торопись. Я снова кладу ладонь ему на затылок. Я с тобой, я никуда не денусь.
– Нет, не хочу, – тихий робкий голос и Майки плохо сочетаются друг с другом. Такой голос абсолютно ему не подходит. – Ты меня все равно попросишь тебе рассказать?
Это помогло бы тебе справиться с кошмаром и забыть его.
– Нет, Майки. Если ты когда-нибудь захочешь о нем поговорить, то я тут.
Он просто кивает мне в плечо и снова опускает голову. Он так и собирается лежать на мне всю ночь?
– Дон?
– А? – да, надо определенно убедить Майки поглощать меньше пиццы. У меня начинают болеть ребра.
– Можно… можно я останусь здесь до утра?
Это точно был очень сильный кошмар, но если ему станет лучше от того, что он будет не один, то конечно я соглашусь. Я освобождаю место между собой и стеной и откидываю одеяло в сторону.
– Забирайся.
– Чувак, ты самый лучший из всех старших братьев, – говорит он, забурившись под одеяло рядом со мной. По крайней мере, он снова стал похож на Майки. Черт! Ну и холодные же у него ноги!
– Только не перетягивай на себя одеяло, – бормочу я, убирая ноги от его ледышек. Может, нам удастся поспать эти несколько часов до утренней тренировки. Мне надо сказать ему что-нибудь, чтобы он почувствовал себя лучше, что-то, что даст ему понять, как его любят.
– А ты самый лучший младший брат, о каком только можно мечтать.
– Ты так говоришь только потому, что я единственный твой младший брат. И это праааавда.
– Неудивительно, что Раф всегда говорит, что ты разговариваешь, как девчонка. А теперь подвинься!..
Мой единственный младший брат.
– …не волнуйся, Дон, я тебя держу.
Да что ты, я совсем не волнуюсь. Кто сказал, что я волнуюсь? Я просто подвешен головой вниз над пропасть в восемь этажей, и мое тело обвернуто цепью, которая выполняет замечательную работу, удерживая меня от падения, и вместе с этим немилосердно впивается мне в кожу. Наверное, мне нужно поблагодарить того монстра-мутанта за то, что он захлестнул меня цепью. Если бы не это, я бы со шмякающим звуком приземлился на тротуар внизу. Я ему позже пошлю благодарственную открытку. Мне показалось, или цепь только что слегка соскользнула?! Черт! Я даже руки не могу освободить.
– Дон, все нормально! Не паникуй!
Не паниковать? О чем он, черт возьми, говорит? Конечно, это естественно паниковать в таком положении! Если бы я не паниковал, тогда я бы начал волноваться! Я пытаюсь извернуться и чуть приподняться, чтобы цепь слегка провисла, и я мог бы освободить руки. ОЙ! Ладно. Это была плохая идея. Я соскользнул на метр ближе к земле. Я нервно облизываю губы. Помогите?
– Дон! – я оглядываюсь на Майки, который… болтается в воздухе? Как он туда попал? Стоп. Цепь. Я думал, что она обвернулась вокруг балки или еще чего-нибудь такого во вспомогательных конструкциях недостроенного здания. Как он… а, ясно. Теперь я вспомнил, что как раз перед тем, как я исчез за краем платформы, я видел, как Майки схватил второй конец цепи. Очевидно, у него не было времени ухватиться за что-то еще, и он сработал противовесом, так что теперь мы оба подвешены в воздухе. Я снова смотрю вверх вдоль своего тела. Ага, цепь перекинулась через какую-то балку, а мы болтаемся на обоих ее концах. По крайней мере, мы весим примерно одинаково. Причудливые получились весы.
– Просто расслабься и не шевелись! Все будет хорошо!
И как, по его мнению, должно получиться это самое «хорошо»?! Потребуется всего одно неверное движение, и мы оба полетим вниз навстречу смерти. Он, по крайней мере, может свободно распоряжаться своими руками. У него должно получиться зацепиться за что-нибудь, чтобы хотя бы замедлить падение. О чем я говорю? Майки похож на обезьянку, когда дело доходит до того, чтобы куда-нибудь вскарабкаться или поймать что-то в свободном полете. Конечно, у него получится за что-нибудь ухватиться. Я же, в свою очередь, смогу выжить, только если цепь за что-нибудь запутается. Это неприятная мысль. Если она зацепится за что-либо, сила рывка будет такая, что я сомневаюсь, что отделаюсь всего лишь мелкими порезами. Может быть, мне даже оторвет руку.
– Дон. Дон, послушай меня, – Майки, извини, я сейчас немного занят тем, что паникую, и не могу уделить тебе достаточно внимания. – Все будет хорошо. Бро, поверь мне!
Какого черта он намеревается сделать? Он просит меня верить ему только в тех случаях, когда точно знает, что я не одобрю эту зате…
– МАЙКИ!!! – он отпустил свой конец цепи?! Какого панциря?!?
Ууф! Ох! Что за..? Майки налетает на меня и толкает в сторону. В этом есть смысл. А вот в чем смысла нет, так это в том, что мы оба приземляемся на поверхность, которая… движется? Да, она медленно поднимается. Лифт? Он столкнул меня на крышу главного строительного лифта, который кто-то вызвал на один из верхних этажей. Наверное, мне нужно поблагодарить его хотя бы за то, что он пытался меня предупредить. Конечно, он мог и поделиться со мной своим планом, прежде чем приводить его в выполнение и пугать меня до смерти. Он скатывается с меня в сторону. О, супер, он мне улыбается. Я точно знаю, что это всегда плохой признак. Он собирается меня дразнить начиная с… примерно… Этого момента.
– Чувак, ты верещишь как девчонка!
Он начинается разматывать цепь с моих ног. Я втягиваю воздух сквозь зубы, когда звенья цепи отходят от порезов на коже. Черт, больно.
– По крайней мере, у меня это не вошло в привычку, в отличие от тебя.
Он такая заноза в панцире.
… и почему я не мог бы вести спокойную мирную жизнь? Может, я совершил в прошлой жизни нечто ужасное, и разозлил высшие силы до такой степени, что они заставили меня переродиться в человекоподобную черепаху, вынужденную постоянно сражаться за свою жизнь? Или, лучше сказать, черепаху, которая постоянно находится в ситуации жизни и смерти, и не всегда своей собственной. Да, вот так звучит правильно. Я могу только надеяться, что это не одна из таких ситуаций. Я поднимаю руку и плотнее прижимаю наушник к уху, чтобы расслышать ответ.
– Майки, не засыпай.
– Я-а… н-не сплю…
Может, сейчас он и в сознании, но судя по его голосу, это ненадолго. Какого панциря произошло? Он пошел кататься на скейте по тоннелям, не думаю, что он мог наткнуться на футов или пурпурных драконов в канализации. Майки не стремится подраться, как некоторые другие знакомые мне черепахи. Если уж на то пошло, то он стремится избегать сражений, потому что у него куча других важных дел, например видеоигры, комиксы и скейтбординг. Конечно, он всегда делает все возможное, чтобы втянуть в потасовку Рафа, но это просто потому, что иногда ему нравится быть мазохистом. Я кидаю взгляд на отслеживающее устройство в моей руке. Он должен быть как раз за следующим поворотом…
…о, черт…
Я моргаю и торопливо встряхиваю головой, чтобы вывести себя из состояния шока и заставить двигаться. Я могу сказать, что все очень плохо уже по тому, как он лежит, распластавшись лицом вниз, на полу тоннеля. Я снимаю сумку с плеча еще до того, как добегаю до него.
– Майки?! Слышишь меня?
Я роняю сумку рядом с собой, опускаясь на колени возле его неподвижного тела. Во-первых: проверить, можно ли его передвигать, и если да, подложить что-нибудь под него, чтобы он не лежал на полу. Если нет, укрыть его как можно теплее, пока я зову на помощь остальных. Майки, пожалуйста, пусть с тобой все будет в порядке. Я очень не хочу, чтобы мне пришлось звать на помощь для чего-то большего, чем просто отнести тебя домой.
– Донни… – выдыхает он, пытаясь повернуть голову. Я моментально перемещаю руку, которой до этого щупал его пульс, ему на голову, чтобы удержать его от движений. Я не знаю, нет ли у него повреждений шеи. Поскольку его панцирь остался цел, я знаю, что хотя бы позвоночник у него не поврежден. У строения тела черепах есть свои преимущества.
– Полежи спокойно минутку, – хмм… кажется, его шея не пострадала. На ней нет ни опухоли, ни каких-либо шишек. Но он определенно испытывает сильную боль, что он еще мог себе повредить? – Майки, ты можешь сказать мне, где у тебя болит?
– …рука…
Мое внимание перемещается на его руку, безвольно лежащую вдоль туловища. Кажется, на ней нет никаких ран. Я все же уделяю время тому, чтобы осторожно провести ладонями по его коже. Все равно ничего. С этой рукой все в порядке. Значит, его беспокоит другая рука. Хей, а где его вто… о черт! Черт!!! Он что… потерял руку?! Какого черта он тут делал, что ему оторвало руку?! Погоди, успокойся. На полу нет крови, кроме той, что сочится из ссадины на бедре. Он бы лежал в луже крови, если бы ему действительно оторвало руку. Должно быть, она просто под ним.
– Майки?
– Ммм…
– Майки? Ты меня слышишь? Ты еще со мной?
– Я… пока… да…
– Хорошо, я сейчас переверну тебя на панцирь. Будет больно, но если боль станет невыносимой, сразу дай мне знать, и я остановлюсь.
Я дожидаюсь слабого кивка, пододвигаюсь на коленях ближе к нему и кладу руки на его бедро и плечо. Осторожно и очень медленно, я перекатываю его тело на спину, внимательно вглядываясь ему в лицо и прислушиваясь, чтобы уловить малейшие признаки того, что ему слишком больно. Кажется, он воспринял перемену положения тела относительно легко. Он только один раз вскрикнул и задышал со всхлипами. Должно быть, ему действительно очень больно, если он даже не пытается устроить из этого сцену.
О… Майки…
Его рука определенно сломана. Ему повезло, что обломок кости не проткнул кожу. Я вижу, что прямо посередине предплечья кости сломаны и острые концы упираются в кожу так, что на поверхности руки видна большая шишка. Но, по крайней мере, это самое серьезное из его ранений. Я залезаю рукой в свою сумку, пару секунд копаюсь внутри и вытаскиваю шприц с длинной тонкой иголкой и пузырек с морфином. Обычно я не делаю братьям обезболивающие уколы, особенно морфин, прямо на месте ранения. Для них лучше, чтобы восприятие оставалось ясным, пусть и смешанным с болью, чем затуманенным наркотиком. Но сейчас другой случай, мне нужно поставить кость на место, а рядом нет никого, кто мог бы подержать Майки, чтобы он не дергался. У меня не получится одновременно и вправлять ему кость, и держать его неподвижно. Одно хорошо: мы в канализации. Можно не беспокоиться, что нас кто-то увидит. Сюда спускается не так много людей.
– Так, Майки, – говорю я, аккуратно делая ему укол в здоровую руку. – Я сейчас поставлю на место кость в твоей руке, а потом мы пойдем домой. Ты ведь сможешь идти, да?
– Да… думаю да…
– Можешь рассказать мне, что случилось?
– Хотел… потрогать поезд…
Он хотел осалить поезд, когда тот проносился мимо?! Я кидаю быстрый взгляд на рельсы, идущие поверх моста поблизости. Ничего удивительного, что у него рука чуть не вывернута наизнанку. Ему повезло, что она вообще у него осталась. Если Сплинтер узнает, как именно он был ранен, он вообще запретит Майки кататься на скейте. Думаю, Майки будет мне должен.
– Не рассказывай никому об этом, хорошо? Это будет наш маленький секрет. Как только я разберусь с твоей рукой, я помогу тебе добраться до убежища, и там уже тебя залатаем как следует.
Он хихикает, слабо и как-то неуверенно, совсем не похоже на его обычный смех. Должно быть, морфин уже начал свое действие. Он говорит слабым голосом, в котором слышна смешинка:
– Дон, а ты разве меня не понесешь?
– Майки, мы оба знаем, что ты слишком тяжелый. Я не смогу нести тебя всю дорогу до убежища, – я совсем забыл, что под воздействием морфина он начинает нести всякий бред. У него есть дурная склонность говорить на абсолютно случайные темы после укола обезболивающего. Ну, еще более случайные, чем обычно. Я сперва не думал, что такое вообще возможно, но я ошибался. Ну, по крайней мере, я буду знать, как он себя чувствует. Пока он трещит, он не потеряет сознания, так что я в любой момент смогу спросить его, как он.
– Ты что… назвал меня толстым?
– Нет! – откуда у него, панцирь через коленку, взялась эта идея? Я поворачиваюсь к своей сумке и достаю из нее то, что мне понадобится, чтобы обездвижить его руку. – Я сказал, что ты тяжелый, Майки. Если бы у тебя был лишний вес, я давно посадил бы тебя на диету.
– Ты же мне велел есть меньше пиццы…
– Я велел всем в убежище есть поменьше пиццы из-за ее стоимости, Майки, а не из-за чьего-то веса. Мы не можем позволить себе заказывать пиццу чуть ли не каждый день, особенно, когда мы не можем сойтись во мнениях, какую именно пиццу хотим.
Да, увлечение пиццей немного вышло из-под контроля. Семь пицц для пяти мутантов – это немного слишком. Я даже не знал, что и сенсею нравится пицца.
Майки снова хихикает.
– Как будто я поверю чуваку, который сам себя поджег.
Что? Когда это я сам себя поджигал? Хмм… о… Тот случай. Я осторожно передвигаю его руку, чтобы мне было удобнее с ней работать.
– Майки это случилось уже очень давно. Я на самом деле не вижу причин вспоминать об этом сейчас.
– Ты просто смущаешься, потому что оказался в душе вместе с Рафом.
Ну все, он меня достал. Морфин или не морфин, но сейчас удар был ниже пояса.
– Майки, я просто запаниковал. Не каждый день на мне загорается одежда, когда я работаю в мастерской.
– Ты выскочил из комнаты, бандана полыхает в огне, и кинулся прямо в ванную.
Точно, у него бред. Он словно рассказывает эту историю кому-то другому, а не мне. Я-то прекрасно помню, что тогда произошло. Мне не нужно, чтобы Майки мне все это пересказывал, как будто это был самый интересный ролик из свежего выпуска «Забавных домашних видео». Хотя если бы так и было, я бы выиграл кучу денег. Это действительно было в какой-то мере забавно, но не настолько, чтобы так истерично хихикать, валяясь на полу, как он сейчас. Думаю, это все действие морфина.
– А потом ты ворвался в ванную, и мы услышали, как там орет с перепугу Раф. А потом как ты извиняешься, а Раф орет уже на тебя… вода перестает течь, а вы с Рафом все еще кричите друг на друга… а потом Раф вываливается из ванной в одном полотенце и держит тебя в захвате… и говорит тебе, чтобы в следующий раз ты просто снял свою бандану и… ОЙ!
Похоже, он почувствовал, как я вправляю ему кость, несмотря на обезболивающее в крови.
– Больно… – бормочет он, и его глаза, наконец, начинают закрываться. Я не хотел, чтобы он заснул, но так его легче будет перенести, если я позову Рафа на подмогу. Нам не придется слушать, как он хнычет всю дорогу до убежища, или выслушивать его воспоминания о каждом событии, про которое я хотел бы забыть, начиная чуть ли не с рождения. Не то, чтобы их было очень много, но если уж таковые происходили, то они были просто исключительными. По сравнению с некоторыми из них случай с Рафом в душе просто ничто.
– Я хочу домой…
– Я знаю, что это больно, Майки, – по крайней мере, теперь его рука никуда не денется, я накрепко привязал ее к груди и животу. Думаю, что если бы он ею ударился обо что-нибудь во время переноски, ощущения были бы не из приятных. Я вытягиваю из сумки большое одеяло и укутываю его. Его ноги я устраиваю на сумке, затем передвигаюсь ближе к его голове и кладу ее себе на колени. Вот так. Так ему будет удобнее, пока за нами не придут, а нападения здесь можно не опасаться. Я вытаскиваю свой телефон, набираю номер Рафа и ласково кладу ладонь другой руки на лоб младшему.
– Не волнуйся, мы скоро будем дома и тогда ты сможешь вдоволь насмотреться, как я попадаю в дурацкие ситуации. Обещаю…
Ох… черт… Майки?
Мой младший братишка.
Лучик света в темной канализации.
Шутник, который постоянно устраивает розыгрыши.
Большая заноза в панцире.
И, честно говоря, я не хотел бы, чтобы он вел себя по-другому.
Последний раз редактировалось Kifanya; 27.02.2015 в 23:41.