***
Да, мы действительно поняли друг друга.
Ранним утром пришел отец и выпустил нас. Приказав следовать за ним, он отвел нас в свой просторный кабинет. Там, с трепетом и благоговением сняв со стены старого и благородного вида катана, папа вышел, знаком пригласив следовать за ним.
Я и наш великан были очень уставшими. У нас слипались глаза и болели кости: ведь мы не посмели нарушить приказ мастера и занимались всю ночь. Мы валились с ног, но поведение отца и та торжественность и таинственность, с которой он вел нас сначала в свой кабинет, а потом выше и выше – на крышу, – это пробудило наше любопытство. Мы были взбудоражены поведением учителя и его молчанием.
Мы продолжали двигаться наверх. Наконец, мы достигли крыши и вышли на открытое пространство. За все время этого длительного пешего восхождения наверх отец не промолвил ни слова. Это меня немного тревожило, но не внушало никакого опасения.
Глотнув свежего предрассветного, еще не напоенного зноем, воздуха, я ощутила, что мне лучше: ласковый ветерок взбодрил меня. То же самое, вероятно, почувствовали и мои спутники. Мой брат, до этого хмурый и уставший, оживился, взгляд его стал веселее. А мастер, в своем шелковом кимоно и с катана в руке, колкими глазами жадно впивался в горизонт.
Ну, а я с нежностью от тех воспоминаний, что мне навевало это место, смотрела на наш дзен-сад, сад камней разбитый прямо на крыше дома. Это было просто замечательное место. Мелкая галька ровными бороздками шла вдоль длинной стороны сада и символизировала океан… Мне нравились валуны и небольшие камни, которые там росли. Именно росли, потому что они казались такими неподвижными, но такими мудрыми и великими, они навевали мне глубокие мысли. Эти камни были абсолютно гладкие или обросшие мхом, казались мне живыми. Я знала, что в нашем саду именно в этих валунах живут ками – добрые духи, которые оберегают это место и наш дом. Только здесь, на крыше, можно было развить умение видеть прелесть обыденного и изящество простоты. Здесь можно было побыть в одиночестве, поразмышлять в тишине и уединении, а так же медитировать в попытке найти внутренний мир и упокоение.
Именно сюда нас привел мастер. Ну, а я, вдоволь налюбовавшись нашим садом, обернулась к отцу и вопрошающим и выжидающим взглядом глядела на него. Светловолосый исполин с обожанием и вопросом смотрел на нашего учителя. А он так же пристально продолжал вглядываться в восточный горизонт. Он знал, что мы на него смотрим, знал он также и то, КАК мы на него смотрим. Похоже, что его это слегка забавляло. Он наблюдал за нами, я это чувствовала, ощущала на себе его любопытный и немного насмешливый взгляд, но при этом взор его колких глаз все же был направлен в сторону алеющей, в преддверии рассвета, полосы неба.
В сердце моем что-то екнуло. Первые лучи солнца воспламенили землю и покрыли весь мир своим благодатным светом. Эти лучи почти ослепили меня и силача. А отец, едва заметно улыбнувшись уголком рта, повернулся ко мне, и, положив руку мне на плечо, велел нам идти к площадке для медитаций. В глазах его при этом каким-то волшебным образом отражалось небесное светило, и это сделало его еще более властным и сильным.
Только-только я ощутила тяжесть его руки на своем плече, едва мы услышали его приказ, как он уже скрылся. Папа был удивительным человеком и двигался с поражающей наши детские умы скоростью. Однако, всегда, когда мы, я и мой брат, с восхищением говорили ему о том, что он самый быстрый, отец с добродушным смехом отвечал нам, что можно быть еще быстрее, что и мы вскоре будем так же двигаться. Ведь приделов нет. Их не существует. И он еще раз показывал нам, на что способен, а мы, раскрыв рты от удивления и расширив от изумления глаза, думали о том, что никогда так не сможем.
Утренний ветерок освежил и взбодрил нас. Мы уже не чувствовали такой усталости.
Мастер сидел, скрестив ноги и опершись ладонями о колени, под цветущим и плодоносящим персиковым деревом, сортом, выведенным японскими селекционерами. Рядом с ним лежала благородного вида катана, и он с небольшим осуждением смотрел на то, как мы медленно двигаемся. Тихо и коротко рассмеявшись, он, когда я и здоровяк добрались до него, сообщил нам, что мы движемся, как беременные овцы и что нам еще учится и учится.
Мы поспешно сели и выжидающе уставились на нашего сенсея. Где-то вдалеке прозвучал гонг. Мастер велел нам провести несколько упражнений правильного дыхания. Что мы покорно выполнили. Затем учитель начал говорить нам о единстве и силе клана. В то время, как одиночки не выдерживают испытаний и изменений мира, великие и древние семьи объединяются и выживают.
Лишь в единстве истинная сила клана. Могучий дуб может удержаться в земле во время неистовой бури только если внутри его все слажено. Если в королевском доме происходят междоусобицы, то этот дом не сможет удержаться на троне. Раздираемый войнами он не сможет управлять страной, его сбросят, он потеряет власть и расколет королевство, что неминуемо приведет его к гибели. Явные признаки вырождения породы. Великие и мудрые, смелые и честные правители уходят и на смену им приходят деспоты и тираны, которые настолько трусливы и слабы, что готовы беспрестанно совершать преступления, лишь бы внушить другим страх. Верные слуги и вассалы погибают, а на их место становятся предатели и иуды, которые пекутся только о собственной выгоде. Судьбы народа и страны их абсолютно не волнуют.
В истории человечества существует сотни тысяч примеров таких междоусобных войн, которые приводили только к разрушению и смерти. А все потому, что в клане нарушалась дисциплина и собственные чувства, прихоти, эмоции, желания становились на первый план, и люди забывали о долге, чести и преданности своему господину и идее клана. Семьи рушились, гербы исчезали, поскольку умирали последние их наследники. Знамена падали и орошались кровью. Боевые кличи домов стихали, девизы забывались и навсегда стирались из истории.
- А наш великий клан, - говорил отец, - выдержал все испытания, прошел через все войны и сохранил себя, свои традиции, свою историю. Он не исчез и не погиб благодаря преданности и верности своих самураев и воинов. Потому что в жизни каждого солдата клана самым главным было подчинение и верность своему господину. Ни один солдат ни на минуту не усомниться при выполнении приказа. Ссор и споров здесь нет. Никакой неприязни, зависти или ненависти здесь не было, нет и не будет. Потому что в доме вашего отца царит железная дисциплина и строгость. И я не позволю, чтобы дети, вроде вас, положили начало конца моему дому.
Я многие годы хранил клан, оберегал его традиции, умножал его богатства и защищал его владения. Я являюсь его главой, и я исполню свой долг до конца. – какая-то болезненная решимость была в его взгляде, когда он обратил его к солнцу, а голос его был сух, и вряд ли кто-нибудь услышал бы едва уловимую уху слабую дрожь, что прозвучала в его словах. Однако, я услышала эту дрожь и это заставило мое сердце сжаться от боли. - Но и вы должны прекрасно понимать, что я не всегда смогу удерживать в своих руках бразды правления. – он как-то странно посмотрел на нас. - Некоторое время спустя я отойду от дел, и во главе нашей семьи станет один из вас. Кто это будет – покажет время. Ибо сейчас я никак не могу этого решить. Ведь вы оба очень способны. – отец глубоко вздохнул. – и вы оба очень дороги моему старому сердцу. Ведь вы мои дети. – мне даже показалось, что в глазах его стояли слезы, но, возможно, что я ошиблась, ибо это было лишь одно мгновение и потом я не могла бы с полной уверенностью утверждать, что скупая и незаметная слеза скрывалась в уголке его глаз. – время покажет кто из вас более достоин быть мои приемником. А сейчас я хочу, чтобы вы кое-что сделали.
Мастер взял катана, и вынул из ножен клинок идеальной стали, которая угрожающе и торжественно сверкнула в лучах рассветного солнца, которое лениво выползало из-за горизонта.
- Вы должны принести мне, своему сюзерену и отцу, нерушимую клятву верности и преданности.
- Конечно, отец, – с готовностью ответили мы. А я была очень счастлива, ведь это означало, что теперь я по-настоящему буду воином моего папы. Об этом я мечтала всю свою жизнь.
Он держал на руках катана с обнаженным клинком.
- Подойдите ближе, дети мои, - велел он нам. – Фудзиваро Канефус – древнейший род кузнецов в Японии. И эта катана, - он поднял её и слегка приблизил к нам, - одна из самых первых и самых качественных работ одного из почтенных кузнецов. Этот меч был выкован рукой Като Кацуо еще в седьмом веке нашей эры. Это очень древнее и крепкое оружие. Ведь прежде чем выковать этот клинок, сталь, из которой его сделали, переплавляли и складывали семьсот раз. Это делалось для того, чтобы избавиться от нежелательных примесей и сделать клинок идеально чистым и прочным.
Существует легенда, что когда-то в одной из японских деревень случилось страшное несчастье. Злой дракон прилетел с севера и стал плеваться огнем. Он поработил всю деревню и окрестности до самой великой реки. Никто не осмелился выступить против него. Однако, за несколько лет до того, как появился дракон, запылало небо и обагрилось огнем. Шел метеоритный дождь: большие куски камня, льда и металла падали на землю. И один из этих метеоритов упал в горах недалеко от деревни. Люди забыли об этом происшествии, но о нем помнил один из кузнецов той деревни. Он и его молодой сын-подмастерье отправились искать этот метеорит в надежде выковать из его металла мощное оружие, которое будет способно сокрушить злобного дракона.
В дороге по заснеженным горам старик-отец ослаб и тяжело заболел. Он умер, но перед смертью успел передать своему сыну один из самых главных и важных секретов своей профессии. А добравшись до заветного камня, юноша выковал из него эту катана. – глаза наши устремились к благородному и древнему мечу. – Да… Металл, который подмастерье добыл из метеорита был очень светлым и ярко светился во мраке. Согласно преданию, клинок этот обладал собственным сознанием и давал своему истинному обладателю могущество и силу. Своего владельца эта катана делала непобедимым.
Юноша победил дракона, а лезвие было омыто в волшебной крови животного. За великую помощь селения, подмастерье назвали героем. Но с тех пор прошло много времени…
А когда-то это был меч, символ чести и положения одного из самураев. Но проходили годы, и десятилетия. Катана передавалась в клане. И через много столетий стала не просто каким-то оружием. Она стала символом нерушимости и силы. Все верные вассалы нашего клана давали клятву своему господину на этом клинке, и если они смели ослушаться хозяина, то лезвие опускалось на их шеи. Но для них эта смерть была высшей честью, чем они того заслуживали.
Дети мои, вы готовы к тому, чтобы дать нерушимую клятву верности и преданности своему отцу. И пришло время совершить древний ритуал.
Дальше все было очень торжественно. Старинная церемония посвящения в самураи свершилась. Я и мой брат стали воинами нашего отца.
- Помните про ваш долг перед своим господином и домом. Будьте преданны вашему хозяину и клану. Помните про наши древние традиции, соблюдайте их. Исполняйте свой долг честно и преданно. Помните о своей чести и о чести вашего дома. Не запятнайте её. Будьте верны и клан отблагодарит вас.
Теперь мы стали вассалами нашего господина и мастера.

***
Да, мы действительно стали вассалами нашего отца.
Однако, с того прекрасного утра прошло время. Старые обещания забылись… Забылись старые уроки. Все забылось.
Мы летели к краху: триумфальный взлет тепла наших идеальных семейных отношений можно теперь, после всего, что произошло, сравнить разве что монументальным и окончательным крахом нашей жизни. Мы были в руине. Мы перестали быть семьей, но это случилось несколькими годами позже, когда я и мой брат опрометчиво вступили на тропу взросления.
Я не уверенна, что точно знаю, что произошло. Я этого не могу утверждать, я ничего не понимала и ничего не знала о том, что же происходило у меня за спиной. Возможно, что если бы я знала, то смогла бы как-то помочь, залечить раны своих близких и снова вернуть все на круги своя. Но… Увы-увы! От меня все это скрывали. Я не смогла предотвратить катастрофу и мои глаза открылись только после того, как ужасные события, разрушившие нашу семью, уже произошли и ничего нельзя было вернуть. Ничего.
Я, мой брат и отец старались, как могли. Сознательно и со всей ответственностью мы пытались построить крепкий и устойчивый дом наших взаимоотношений. Это здание семьи мы строили на пяти китах: на привязанности, помощи, взаимопонимании, терпении и прощении. Но увы! Боже мой, как сложно это вспоминать! Наша привязанность обернулась для нас отчужденностью, помощь превратилась в помеху, взаимопонимание зашло в тупик, терпение уступило место раздражительности и нервозности, а прощение… о нем вообще не вспоминалось. Оно, как старый и дырявый носок, было безжалостно и жестоко забыто под кроватью. Там оно и пылилось годами: жалкое и ничтожное существо…
Один из ужасных катаклизмов, подобных расхождению земной коры, повлек за собой неминуемую погибель нашего архитектурного произведения: обстоятельства оказались сильнее нас, а наши прихоти, эмоции и чувства вышли из-под нашего контроля. Ярость и озлобленность той минуты была подобна свирепому урагану, который выворачивает деревья с корнями, разрушает дома и уничтожает все на своем пути.
А все начиналось с мелочи…

* * *
Да. Все начиналось с пустой мелочи, которая привела нас к тотальному краху семьи и полного отчуждения.
Все было до невозможности просто.
Мой брат-исполин стал пропадать по ночам. Первой это заметила я и решила выяснить, что к чему. Подловив его ранним утром, когда он возвращался и пытался проскользнуть в свою комнату, я, такая маленькая и хрупкая с виду прижала нашего силача к стенке и потребовала ответов. Я была полна решимости все разузнать: мне просто необходимо было знать правду. Играя словами я попыталась выведать у него хоть что-то, и энное количество информации мне все же удалось выяснить, однако все еще оставались некоторые неясности. А по сему, я решила переменить тактику и бить его в лоб неожиданными вопросами. Это мне удалось блестяще и мой брат, решил наконец сдаться и все мне рассказать. Он пообещал это сделать, сказав, что будет ждать меня возле дверей главного тренировочного зала завтра в час ночи. А еще блондин сказал одеться потеплее, так как нам предстоит долго идти по городу.
В меня закрались смутные сомненья: выйти на улицу? Ночью? Без разрешения господина? Но силач уверил меня, что все будет хорошо. Уже уходя в свою комнату, он широко мне улыбнулся… и подмигнул? Я не смогла бы с точной уверенностью утверждать это, поскольку через мгновение дверь в его покои уже захлопнулась. А я так и осталась стоять в едва освещенном ранним светом зари коридоре, и все, что мне оставалось делать - это недоумевать и тереться в догадках: что же случилось с братом? Почему это вдруг такая таинственность? Куда мы пойдем? И что скажет мастер, если узнает?
А что если он умрет от такого известия? Что если он узнает, что мы ночью уходили из дома? Что с ним случился?
«Если он не узнает, то не умрет» - думала в этот день я. А ближе к вечеру я уже стала думать совсем иначе: «Если он узнает, то умрет». Не знаю почему, но мне непременно казалось, что для отца наш уход среди ночи будет смертельным ударом. И этого он не переживет. Чем ближе солнце клонилось к закату, тем выше ползла отметка моей паники и страха. Весь день я была как на иголках. Стала очень рассеянной и невнимательной. Мастер был этим недоволен и сделал мне выговор, напомнив о том, что во время занятия я должна думать только об учебе и ни о чем другом. Бедный-бедный учитель! Я, со скрываемой тоской и тревогой, смотрела на него и мой пристальный дочерний взгляд находил в его лице все новые и новые признаки старости. Я видела морщины мудрости и тяжкого бремени на его высоком немного выпуклом лбу. В уголках его глаз я видела морщины усталости, а под глазами – тени смертельной тоски. Уголки его губ были опущены немного вниз и выдавали его глубинную горечь и печаль. Еще никогда на моей памяти папа не был таким хрупким и человечным. И в этот момент передо мной встал вопрос, который ранее никогда меня не тревожил: сколько же моему отцу лет? Я никогда не задумывалась о его возрасте и тут меня словно ударили обухом по голове. Действительно: а сколько же господину лет? Он наверняка уже немолод. Я удивлялась нелепости и неуместности этой мысли и самого вопроса, но они занозой засели у меня в мозгу вместе с тревогой и беспокойством: я боялась уходить из дома.
Я не виделась с братом почти целый день: он самостоятельно занимался в малом тренировочном зале, и мне представилась возможность поговорить с ним несколько минут перед ужином. Да, была возможность для нашего диалога, но я молчала, как рыба об лед. Я была слишком озабочена предстоящей вылазкой. Видя, что я переживаю и нервничаю, блондин решил меня утешить. Он сказал мне пару ободряющих слов, и чтобы я не волновалась.
Я же разволновалась еще больше. Я разрыдалась. Я боялась. Сама не знаю чего, но боялась. Возможно я предчувствовала те события, которые последовали бы потом. Тревожно мне было и за отца и за брата. И я не знала: за кого больше стоит переживать. Я плакала. Попытавшись меня утешить, исполин обнял меня и прижал к своей груди. Я поливала слезами его одежду уткнувшись лицом в его грудь, при этом я благополучно размазывала эти самые слезы еще и по всему лицу. «Я не дочь, а неблагодарное чудовище» - ревела я, всхлипывая. Почему-то я считала себя виноватой, хотя еще ничего не произошло. Я еще ничего не совершила. Почему-то я всегда была виновной… Всегда я считала себя таковой. Вот и теперь… Каким-то невероятным образом мне казалось, что выйти ночью из дома без разрешения мастера – страшное предательство. Однако, я должна была пойти с братом, тем более, что он сам захотел мне все рассказать. Я должна узнать эту тайну.
Я утерла рукавом лицо, и успокоилась. Пришел слуга и доложил, что у папы возникли неотложные дела, он уехал на несколько дней, и поэтому ужинать мы будем вдвоем.
Мы поужинали и распрощались. Брат ушел в свою комнату, а я отправилась мучить като. Через несколько часов я и мой брат снова встретились у дверей главного тренировочного зала. Все было спокойно.
Похоже, что обстоятельства складываются таким образом, что, само провидение желает, чтобы мы сегодня совершили нашу вылазку.
Что-то будет.