#15. Черепашки-ниндзя и Карлик Кон

03.03.2018, 19:44

Руководитель Dream Studios, Представитель Illusion Studios

Нажмите на изображение для увеличения
Название: 15.jpg
Просмотров: 28
Размер: 789,7 Кб
ID: 127035

Дата выхода: 1995
Автор: не указан
Художники: И. Кенденков, И. Жук
Количество страниц: 352

И вновь переделка ужастика, в этот раз первой и второй частей "Лепрекона". За мрачную и пугающую стилистику автор смело получает пять баллов, но вот за знание мира Черепашек как обычно 0. Не рекомендую.

Скан:
15. Черепашки-ниндзя и Карлик Кон.rar

Спасибо за пост (3) от: GeroVort, txct, Наталия Быкова

Цитировать

03.03.2018, 22:25

Руководитель Dream Studios, Представитель Illusion Studios

Галерея иллюстраций книги:

Миниатюры

Спасибо за пост (3) от: GeroVort, OldManWinters, Orlok

Цитировать

28.01.2019, 21:40

В минувшие несколько недель ознакомился с тремя черепашьими книжками. Две из них - "Бэтмэн и Волшебник" и "Черепашки-ниндзя против Чудовищ" не вызвали вообще никакого желания написать. Первая из них - дурацкая сказочка с Бэтмэном, который вообще не Бэтмэн, и совершенно ненужными для сюжета черепашками. Вторая, кажется, вовсе писалась для детей с синдромом Дауна.
Но вот "Черепашки-ниндзя и Карлик Кон" - это нечто. Я пока прочёл лишь 65 страниц, но МОСК вскипел до такой температуры, что не могу не поделиться открытиями. "Карлика Кона" цитировать не буду, тем более, текст есть на сайте. Итак. Начало:
Вильгельм Гауф (1802-1827). Сказка "Харчевня в Пессарте"

Даже диалоги стырили. Гауф:

Впрочем, дальше сюжетные линии расходятся. Герои Гауфа идут в харчевню и ужинают. В "Карлике Коне" следует жуткий пассаж про человека, который на ходу превратился в скелет. Поскольку доверия минским авторам у меня никакого, я подозреваю, что это тоже откуда-то списано. Но "загугливание" тут не помогло. Что, впрочем, ещё ничего не значит. В "лихие 90-е" большинство переводов были пиратскими и жуткого качества, и в "гугле" могут находиться другие переводы этих текстов. Однако дальше мы переходим в следующую сказку Гауфа, "Холодное сердце":

"«Может быть, я все же должен сказать стишок?» – подумал Петер и пробормотал:
"Хранитель Клада в лесу густом!
Средь елей зеленых таится твой дом.
К тебе с надеждой всегда взывал"…
Когда он говорил эти слова, то, к великому своему ужасу, заметил, что из-за толстой ели выглядывает какая-то странная крохотная фигурка; ему показалось, что это и был Стеклянный Человечек, как его описывали: черная курточка, красные чулочки и шляпа, все было в точности так, Петеру почудилось даже, что он видит тонкое и умное личико, о котором ему случалось слышать. Но увы! Стеклянный Человечек исчез столь же мгновенно, как появился.
– Господин стекольный мастер! – немного помедлив, позвал Петер Мунк. – Будьте так добры, не дурачьте меня!.. Господин стекольный мастер, если вы думаете, что я вас не видел, то изволите очень ошибаться, я заметил, как вы выглядывали из-за дерева.
Но ответа все не было, лишь иногда из-за ели Петеру слышался легкий хриплый смешок. Наконец нетерпение пересилило страх, который до сих пор еще удерживал его. «Погоди, малыш, – крикнул он, – я тебя мигом сцапаю!» Одним прыжком достиг он толстой ели, но никакого Хранителя Клада там не было и в помине, только крохотная пригожая белочка взбегала вверх по стволу.
Петер Мунк покачал головой: он понял, что дело ему почти удалось, вспомнить бы только еще одну-единственную строчку заклинания, и Стеклянный Человечек предстанет перед ним, но, сколько он ни думал, сколько ни старался, все было тщетно. На нижних ветвях ели снова появилась белочка, казалось, она подзадоривает его или смеется над ним. Она умывалась, помахивала своим роскошным хвостом и глядела на него умными глазками; но под конец ему даже стало страшно наедине с этим зверьком, ибо у белки то вдруг оказывалась человеческая голова в треугольной шляпе, то она была совсем как обыкновенная белка, только на задних лапках у нее виднелись красные чулки и черные башмаки. Короче говоря, забавный это был зверек, однако у Петера-угольщика душа теперь совсем ушла в пятки, – он понял, что дело тут не чисто."
В общем, призрак предлагает Петеру своё золото, Петер отказывается и "Торжествуя, подобрал он обломок, чтобы швырнуть его назад грубияну Михелю, но вдруг почувствовал, что кусок дерева ожил в его руке, и, к ужасу своему, увидел, что держит чудовищную змею, которая тянется к нему, сверкая глазами и алчно высовывая язык. Он выпустил ее, но она успела плотно обвиться вокруг его руки и, раскачиваясь, понемногу приближалась к его лицу."

Глава вторая. Том Санди садится в свою машину, заводит мотор и едет прочь. И вдруг случается нечто ужасное. Повсюду в его машине и вокруг появляются толпы пауков.
Густав Майринк. Рассказ "Действо сверчков".

"Внезапно на середину карты упало световое пятно радужного цвета (оно происходило от стеклянной призмы, которую дугпа держал против солнца, как я успел в том быстро убедиться) и спустя несколько секунд из мирных до тех пор сверчков образовался комок ужаснейшим образом раздирающих друг друга насекомых. Это зрелище было слишком отвратительным для того, чтобы я мог изобразить его. Шелест многих тысяч крыльев производил высокий, певучий звук, который проникал повсюду, в мозг и тело; слышалось верещанье, смесь столь адской ненависти и ужасных предсмертных мук, что я никогда не смогу забыть его.
Густой, зеленоватый сок начал течь из-под кучи.
Я приказал дугпе немедленно прекратить все происходящее – он уже спрятал призму и теперь только пожал плечами.
Напрасно я старался разогнать сверчков палкой: их безумное стремление к убийству не знало пределов.
Подбегали все новые и новые толпы, копошащийся, отвратительный комок громоздился все выше и выше и достиг наконец высоты мужского роста.
На далеком пространстве вся земля кишела копошащимися, обезумевшими насекомыми. Беловатая, слипнувшаяся масса, тяготевшая к центру, одушевленная лишь единым помыслом: убивать, убивать, убивать.

Но вот пауки исчезают. Том Санди приходит домой и вдруг оказывается... в рассказе Александра Грина "Кошмар",

"Растерявшись и вздрагивая от холода, я затворил дверь, стараясь не
скрипнуть, и вдруг весь затрясся в припадке дикого, животного ужаса.
Мгновенное, сильнейшее сотрясение разбило все мое тело, разразившись
тоскливым, неудержимым воплем. Я задыхался. В ужасе и тоске, хватаясь руками за горло, я старался хлебнуть воздуха и не мог. Потолок низко опустился надо мной, и все вокруг, черное, хмурое, кинулось прочь. Заплакав тихими, пугливыми взвизгиваниями, я стукнулся рукой о кровать, очнулся и сел.
Некоторое время мысли мои были так безобразно хаотичны, что я с трудом
мог дать себе отчет, где нахожусь. Наконец сознание вернулось ко мне, но
тело все еще ныло и содрогалось, как от противного, омерзительного
прикосновения. В ушах носился далекий, плывущий звон, ноги дрожали от
слабости, слегка подташнивало. Голубоватый свет месяца тусклой пылью озарял письменный стол и серебрил черные переплеты окна.
Мне было так страшно, так непонятно овладевшее мною состояние, что я ни минуты более не мог оставаться один. Но что же делать? Разбудить Ольгу и, быть может, испугать ее? Все равно. Я побуду немного с ней, приду в себя и усну. Остановившись на этой мысли, я встал с кровати, но тут же с крайним
удивлением заметил, что ноги отказываются мне повиноваться. Они гнулись, как веревки, и тянули вниз. Опустившись на колени, я пополз к дверям, хватаясь за стулья и жалобно вскрикивая. Вместе с тем, в голове бродила сонная и детская мысль, что если жена увидит меня стоящим на коленях, то не рассердится, а укутает и поцелует.
Дрожа от нетерпения и глухой, тяжелой тоски, я подполз к двери и вдруг
легко и быстро поднялся на ноги. Произошло это без всякого усилия с моей
стороны, словно посторонняя сила мягко встряхнула меня и подняла вверх.
Страх исчез, сменившись ожиданием успокаивающей близости живого человека и смеха над своей развинченностью. Но когда я медленно отворил дверь, то сразу и с некоторым смущением увидел, что попал не в женину, а в чужую комнату.Произошло какое-то неожиданное и странное перемещение хорошо известных предметов. Прежде всего - свет. Жена моя, засыпая, никогда не оставляла огня в комнате. Теперь же по стенам и потолку разливался слабый, желтоватый отблеск, проникавший из неизвестного источника. Большое зеркало из трех овальных стекол, висевшее раньше на стене, соединявшей обе комнаты, очутилось теперь вместе с маленьким мягким диваном против меня, и сбоку его висела прибитая булавками картинка, рисованная карандашом. Картинка изображала мельницу, еловый лес, плоты, и раньше этого рисунка, как я хорошо помню, у Ольги никогда не было. Все остальные предметы сохраняли прежнее положение.
Но больше всего удивило меня то обстоятельство, что Ольга или женщина, которую я принимал за Ольгу, хозяйка этой комнаты, лежала на диване, одетая и, по-видимому, крепко спала. Я сильно сконфузился, мелькнула мысль, что это действительно незнакомое мне лицо, что она может проснуться и испугаться, увидя у себя в поздний ночной час дрожащего, полусонного мужчину босиком и в нижнем белье. Однако неудержимое любопытство преодолело стыд и заставило меня подойти ближе к дивану.
Женщина спала, несомненно, и крепко. Кофточка на ее груди была расстегнута; из-за лифа вместе с кружевом рубашки просвечивало нежное, розоватое тело. Вглядевшись пристальнее, я убедился, что это действительно Ольга, подошел смелее и тронул ее за плечо.
Она зашевелилась, проснулась, но, прежде чем открыть глаза, хихикнула гадкой, хитрой, больно уколовшей меня улыбкой. И затем уже, медленно вздрогнув ресницами, подняла к моему лицу непроницаемый, омерзительный взгляд совершенно зеленых, как трава, лукавых, немых глаз. Я вздрогнул от непонятного, таинственного предчувствия грядущего
страха, непостижимого и панического. Взял ее за холодную, гибко поддавшуюся руку и сказал:
- Пойдем, но не надо. Вставай, но не лежи.
Сейчас нельзя припомнить, зачем это было сказано. Но тогда я знал, что
слова мои важны, значительны, имеют какой-то особый, понятный лишь ей и мне смысл. Она лежала неподвижно, гадко улыбаясь, и притягивающе глядела сквозь мою голову в дальний, закрытый тьмой угол комнаты.
Тысячи голосов, испуганных, захлебнувшихся ужасом, содрогнулись во мне звонкими, истерическими выкликами, подступая к горлу и сотрясая все тело той самой горячечной, туманящей сознание дрожью, которую я испытал во сне. Как будто молния ударила в комнату и, ослепив глаза, показала весь ужас, всю тайну творящегося вокруг. Тут только я заметил, что у Ольги не русые, как всегда, а неприятно-металлически золотистые волосы, что она - и она и не она.
Я бросился к ней, схватил ее на руки, зарыдал, прижался к ее груди
мокрым от слез лицом, тискал, тормошил, а она легко, как кукла,
поворачивалась в моих руках, по-прежнему зло, ехидно смеялась в лицо. Глаза ее стали больше и зеленее.
Без памяти, в состоянии близком к помешательству, я потащил ее на
кровать. Мне казалось, что стоит лишь бросить эту, так странно изменившуюся женщину на подушки и провести рукой по ее щеке, как она сейчас же станет прежним, хорошо мне известным близким человеком. Но, когда, шатаясь от тяжести, я подошел к кровати, то увидел на ней - другую, настоящую Ольгу, с милым и добрым лицом, спокойно спящую, как будто вокруг не было ни тайны, ни страха, ни тоски.
Я положил женщину с зелеными глазами на Ольгу и вдруг бессознательно
ясным движением мысли понял, что жена не проснется, пока я не задушу эту чужую, неизвестную женщину.
Я задушил ее быстро, нечеловеческим усилием мускулов и отбросил. Она
стукнулась о пол, мертво улыбнувшись искаженным, почерневшим ртом.
- Оля, - сказал я, дрожа от тоски и бешенства, - Оля!
Жена спала. Я повернул ее голову, попытался открыть глаза. Веки
вздрогнули, и был момент, когда, как показалось мне, она просыпается. Но
лицо шевельнулось и приняло снова спящее, мучительно-спокойное выражение. Потом тихая улыбка тронула углы губ, и Ольга открыла глаза.
Они смотрели с горькой, страдальческой покорностью, пытаясь что-то
сказать. Плача от невыразимой жалости к себе и к ней, я гладил ее по лицу и
тупо повторял:
- Оля. Да встань же. Ведь я люблю тебя... Оля!
Нет, она не проснется. Я убедился в этом. А если... Еще, еще одно,
самое главное усилие.
- Оля, - сказал я, - мы пришли, а ты лежишь. Если все будут лежать, -
что же это в самом деле? Подожди!"

К счастью, для героя Александра Грина, всё заканчивается благополучно. Кошмар проходит, он просыпается. Для Тома Санди всё намного хуже - он в реальности убивает свою жену, которую в книге зовут не Ольга, а Марта."
А как там наши черепашки-ниндзя? Они появляются в главе «Страшный суд» и реставрируют фрески монастыря. ЧЕРЕПАШКИ-МУТАНТЫ-НИНДЗЯ РЕСТАВРИРУЮТ, БЛИН, ФРЕСКИ МОНАСТЫРЯ! А настоятель следит за их работой, не смущаясь четырём зелёным мордам.
Сразу скажу, откуда списали это. Джозеф Ллойд Kapp (1912-1994). Повесть "Месяц в деревне" Писатель малоизвестный, где беларусы его вообще выкопали?

"Большая просторная церковь оказалась такой, какой я ее себе представлял, — пол из каменных плит, три приземистые колонны по обе стороны нефа, два низких боковых нефа и задвинутый в глубину алтарь, переделанный (насколько я мог догадаться) усердным тракторианским [4] священником. Потолок был сделан на славу, точно дно корабля, перевернутое вверх тормашками. Похоже, на нем еще лепнина есть. Но ведь важней всего запах, именно запах места, а здесь пахло сырой травой."
"Но я же знал, что это здесь! И я знал, что это — Страшный суд. Это, конечно же, Страшный суд, потому что самые важные эпизоды всегда помещали на видном месте, чтобы прихожане волей-неволей зрели ужасы, которые им грозят, если они не выплатят десятину, которую задолжали церкви, или женятся на брюхатой девке. Архангел Михаил мерит на весах отлетевшие души и грехи их, Христос во Славе в роли рефери, а внизу вечное пламя. Великолепная массовка. Дурак я, надо бы потребовать плату с каждой головы."
"К концу второго дня обнаружилась прекрасная голова. Да, в самом деле, прекрасная голова, борода клином, свисающие усы, глаза с тяжелыми веками, в темных кругах. И на губах ни тени киновари — это говорило о мастерстве моего художника: как ни эффектна сперва киноварь, он-то знал, что лет через двадцать она почернеет на известке. А когда обозначились первые участки одежды, стали проступать всей синеве синева — ультрамарин и голубица — и масштабы художника подтвердились. Он, видно, в монастыре стибрил краску, ни одна сельская церковь не могла позволить себе таких расходов. (А монастыри нанимали самых лучших мастеров.) Но голова и лицо не оставляли никаких сомнений насчет его класса.Бьюсь об заклад, итальянским мастерам было чему поучиться, глядя на эту голову. Это был не хрестоматийный, невыносимо возвышенный, неземной Христос. Это был суровый, грозный владыка, правосудие, да будет правосудие. Но милости не будет [16]. Об этом кричала каждая деталь, и когда в конце недели я дошел до его поднятой правой руки, я увидел на ней след от гвоздя.
Таким был Христос из Оксгодби — непреклонным… даже угрожающим: «Вот моя рука. Вот что вы со мной сделали. И за это многие примут пытку, ибо вы пытали меня». "
"— Как он выглядел?
А это уже другое дело. Я не мог вообразить его лицо. Но он был светловолосый, борода прилипала к краске, они и сейчас сохранились, особенно к красной охре, которую он размешивал на льняном масле. Я не мог спутать его волосы с волосами от кисти — у тех длина другая: дюйм, ну от силы полтора. Для грубой работы — из свиной щетины, для тонкой идет волос серого барсука.
— М-да-а, весьма впечатляюще. А что еще может быть установлено относительно нашего почившего собрата?
— Писал правой рукой, был приблизительно твоего роста, ему приходилось на табурет залезать, чтобы дотянуться до высоты в шесть футов; если я не ошибаюсь, вот эти участки он писал на коленях, а то и лежа на боку. Вот, пожалуй, и все. Да, еще. Он, не исключено, жил в монастыре. Это только предположение, но эти его руки такие выразительные, как руки монахов, способные говорить в долгие минуты молчания. И последнее — он не доверялся ученику. Он почти все написал сам, кроме самого низа, нижней части преисподней. Посмотри, убедишься — тут грубая работа, просто подмалевка. Ума не приложу, почему он перепоручил это своему ученику, когда уже был у финиша.
— Это больше, чем я могу сказать о моих проклятых камнях, — сказал Мун. И ушел.
О да, это был его шедевр. Где бы он раньше ни работал, он просто готовился. Он здесь обливался потом, метался в постели, стонал, рыдал над ней. Эти истерзанные руки, пальцы в агонии.
Паки грядущаго со славой…
Я понял, почему последний ярд адского пламени писал не он. То была его последняя работа. С него было довольно, больше он не мог выдержать. И он вышел из игры. Но тогда так просто было не уйти, его вернули и заставили кончать. Он, наверно, умер за работой. Но и последние мазки его кисти были четкие и уверенные, и в конце он оставался мастером, как и в начале.
И я понял. Я повернулся, подошел к краю настила и посмотрел вниз на каменные плиты пола. Он свалился.
Великий Боже! Я скатился кубарем с лестницы и выбежал из церкви. Мун был уже около палатки.
— Он свалился! — Я вопил ему в спину. — Это была его последняя работа. Он свалился!
Мун повернулся и, когда до него дошло, ухмыльнулся.
— Ладно, — крикнул в ответ, — сам ходи поосторожней на лесах."

Следующая глава. "Зеркало", Андрей Тарковский (1932-1986). Советский режиссёр, снявший "Солярис" и "Сталкер". Это его нереализованный сценарий к неснятому фильму "Гофманиана". Собственно, уже в прошлый главе был кусок отсюда:

Но только в главе "Зеркало" минчане развернулись по полной:

"Я подошел к окну. Ветер раскачивал полуобнаженные деревья, холодная луна освещала облака, бегущие над ними. В глубине парка темнела стена дальней части замка, а над ней возвышалась круглая башня, под самой крышей которой, из маленького стрельчатого оконца, брезжил тусклый голубоватый свет. Я сразу узнал астрологическую башню барона и вспомнил рассказы, связанные с этим таинственным местом.
А вдруг барон сейчас в башне и занимается своими, не предназначенными для посторонних глаз, делами?
Не долго думая, я вернулся в коридор и направился в сторону башни. Дорогу я знал, но шел, тем не менее медленно, с бьющимся сердцем, прислушиваясь к ночной тишине старого неуютного замка. Внезапно я остановился. Мне показалось, что длинный коридор сзади меня пересекла, перебежав из одной дверной ниши к другой, какая-то фигура, одетая во все светлое. Я долго стоял, прежде чем несколько успокоился, и затем отправился дальше.
Наверное, возбужденному фантастической ночью и ожидаемым приключением сознанию чье-то присутствие просто померещилось.
Наконец я у цели. Вот маленький зал, из которого винтовая лестница ведет вверх, в круглую комнату, святая-святых этого мрачного здания. Подойдя к двери, ведущей на лестницу, я остановился и снова прислушался. Дверь была не заперта, и я вполне мог, никем не замеченный, проникнуть на лестницу. Подняв свечу, я, хотел уже было проскользнуть в полуоткрытую дверь, как вдруг испуганно вздрогнул от неожиданности: посреди залы, в кресле, стоящем перед длинным низким столом, спиной ко мне кто-то сидел. Я замер. Человек в кресле не шевелился. Я стал ждать. И чем больше я ждал, тем неестественнее казалась мне неподвижность незнакомца.
Наконец я решился и, замирая от страха, сделал несколько шагов по направлению к креслу. Он не шевелился.
Вдруг я все понял, и вздох облегчения вырвался из моей груди.
То, что казалось мне неподвижной фигурой, было обыкновенным плащом, брошенным на спинку кресла, сверху которого лежал черный бархатный берет с белым страусовым пером. Это была одежда барона. Значит он здесь, наверху!
Первое, что мне пришло на ум после этого открытия — это погасить свечку, что я моментально и сделал.
Оставшись в темноте, я сел в кресло и стал ждать. Чего? Не знаю. Но я был твердо уверен, что в скором времени здесь должно что-то произойти. Постепенно мои глаза привыкли к потемкам.
Первое, что я заметил, понемногу освоившись в этом месте, была полоска света, падающая из-за двери, ведущей на лестницу астрологической башни.
Я рассмотрел также две высокие фигуры в нишах, под высокими окнами: это были рыцарские доспехи, стоявшие в виде скульптур и украшавшие залу. В простенке же между окон висело огромное тусклое зеркало в черной резной раме, и то, что я увидел в нем, заставило меня побледнеть: в туманном, покрытом полустертой амальгамой зеркале я увидел самого себя, осторожно, на цыпочках идущего по коридору замка с горящей свечой в руках! То есть в нем отражался я, существующий несколько минут тому назад! Стараясь не дышать, я смотрел на отражение самого себя, которое повторяло весь путь из моей комнаты до маленькой залы с креслом у стола, в котором я сидел. Наконец, оно так же, как и я, оказалось в кресле и стало похоже на самое обыкновенное отражение.
Я двинул рукой, и зеркало послушно повторило мое движение одновременно с моим. А может быть, ничего этого и не было? Может быть, и это мне померещилось?
Но не тут-то было.
Я сидел в кресле и тупо смотрел в зеркало. Неожиданно я, отраженный в его тусклой поверхности, встал и осторожно двинулся к лестнице. Я же, естественно, неподвижно сидел в кресле и только с растущим испугом следил за своим отражением.
Вот что произошло дальше, и что я увидел в старинном зеркале.
Осторожно поднявшись по винтовой лестнице, я очутился у двустворчатой двери, одна половина которой была отворена. Приблизившись к ней, я заглянул внутрь. Я ожидал увидеть все что угодно, кроме того, что я увидел. Это была гигантская полутемная зала, потолка которой не достигало даже яркое сияние, исходившее от раскрытого старинного фолианта, лежащего на полу посреди залы. Зала полна была птицами. Обыкновенными сороками — белыми с черным. Их было несметное множество, и они перелетали с места на место, прыгали по плитам пола, вспархивая, переносились с балки на балку под невидимым потолком.
В книге я заметил слово, смысл и начертание которого были мне непонятны. Я ожидал увидеть здесь и барона, но его нигде не было.
Зала была наполнена хлопаньем крыльев и пронзительными воплями, сливающимися в раздражающий отвратительный шум.
Я бросился вниз по лестнице, в залу, оттуда по темным коридорам через судейский зал и снова очутился в коридоре...

Рано утром, на рассвете, я нашел себя в кресле около потухшего камина с головной болью и невыспавшегося. Ночное приключение можно было бы забыть (потому что поначалу я был уверен, что это был просто сон), если бы не огарок свечи у меня в руках и закапанный воском сюртук...
Дурные предчувствия сбывались. И тут я вспомнил, что, возвращаясь бегом по лестнице в залу, я мельком заглянул в зловещее зеркало и увидел в нем отблески пламени. Тогда, под впечатлением только что увиденного, я не придал этому никакого значения. Сейчас же, вспомнив, я вскочил и бросился в комнату к деду.
— Пожар! — кричал я. — Вставайте! В замке пожар! — и колотил кулаками в тяжелую, обитую чугунным литьем дверь.
На мой крик сбежалась прислуга, дед в шлафроке и ночном колпаке, вышел из своей комнаты. Я ничего не мог связно объяснить, а только кричал:
— Пожар! Да скорее же вы, скорее! Там горит! Там, в башне!
Все бросились к башне; я за всеми. Когда мы ворвались в комнату наверху злополучной башни, барон встретил нас довольно нелюбезно. Он сидел за столом, на котором громоздились астрономические атласы и приборы, и сурово смотрел на нас.
— Вы что, спятили? — удивленно подняв брови, спросил он.
Зато когда днем мы с дедом гуляли в окрестностях замка, ибо погода исправилась и солнце озаряло холодными лучами печальные стены Росситтена, мы вдруг переглянулись и бросились в сторону ворот: астрологическая башня была объята пламенем, и над пламенем кружилась стремительная стая черно-белых птиц...
Мы застали барона и всю его прислугу в рыцарской зале, на пороге обгоревшего дверного проема, за которым дымился провал до самых последних подвалов.
Барон взглянул на меня и произнес:
—Вы тоже, как и Даниель, я вижу, любитель совать нос, куда вас не просят...
— Что вы хотите сказать? — вступился за меня мой дед.
Барон не ответил. Все молча смотрели на меня. Даниель неприятно ухмыльнулся, незаметно подмигнул мне и вышел из залы.
— Да, — буркнул он, уходя, — на дне этой башни хранится целое сокровище.
Барон проводил его взглядом, полным ненависти.
Ночью пошел снег и покрыл белой пеленой поля, пологие холмы и дюны на побережье.
А на следующий день барона нашли на дне еще дымящейся башни, выгоревшей дотла. Из груды камней и полусгоревших балок торчала его мертвая рука, сжимавшая серебряный подсвечник. С трудом извлекли труп хозяина замка из-под развалин.
— Нет, все это не так просто, внучек, — заявил мой дед, когда поздно вечером сидели мы у себя возле камина, подавленные несчастьем, обрушившимся на этот дом.
— Он умер не своей смертью...
— Почему ты так думаешь?
— А что это он сказал вчера по поводу твоего носа? — вместо ответа спросил меня дед.
Я не ответил. Да и что я мог ответить?"
И ещё кусок: "Низкие тучи покрыли небо.
Вдруг мне показалось, что в зеркале мелькнула какая-то тень, вернее, отражение тени. Я внимательно вгляделся и увидел в нем старого барона, стоящего в дверном проеме сгоревшей башни и мрачно смотрящего вниз, на обрушившийся свод своей зловещей лаборатории. В руке он держал серебряный подсвечник с горящей свечой.
Я привстал, от напряжения. В зеркале же продолжала течь бесшумная таинственная жизнь, рассказывающая о вещах, которые никто, кроме меня, так никогда и не узнает. Я увидел, как сзади к барону, стараясь двигаться как можно осторожнее, приблизился Даниель. Он был в длинной ночной рубашке и без парика. Некоторое время он стоял за спиной своего хозяина, затем огляделся по сторонам и, бросившись к барону, толкнул его в спину.
До сих пор я не могу забыть выражение лица барона Родериха, мелькнувшее передо мной в стертом зеркале.
В его глазах были и страх, и ненависть, и злоба...
Даниель, или его отражение, долго стоял в башенном проеме и смотрел вниз, на свою жертву.
Так вот как это было! Вот как отомстил Даниель своему хозяину за удар хлыстом! "

Это надо же было додуматься так спаять Карра и Тарковского в одну историю про черепашек. Чего у нас ещё интересного? Ещё сценарий Ингмара Бергмана (1918-2007) к фильму "Седьмая печать" (1957). Беларусы вообще питают склонность к Бергману. В "Баркулабе фон Гарте" был кусок из фильма "Змеиное яйцо" (глава "Видение Тины").А тут это в диалогах Малыша и Толстяка.

"Юф приходит в себя. Бросается в фургон, расталкивает жену.
Юф: Миа, проснись. Проснись! Миа, что я видел! Что я тебе расскажу!
Миа просыпается, в испуге садится. — Что такое? Что случилось?
Юф: Послушай, Миа. Мне было виденье. Нет, даже не виденье. Все было на самом деле, ей-богу.
Миа: Ах, опять тебе было виденье?
В голосе у нее ласковая насмешка. Юф трясет головой и хватает жену за плечи.
Юф: Но я же видел её!
Миа: Кого? Кого ты видел?
Юф: Пречистую Деву Марию.
Волнение Юфа наконец передается жене. Она понижает голос.
Миа: Ты её правда видел?
Юф: Да, она была совсем рядом, дотронуться можно. В золотой короне и в синем платье с золотыми цветами. Босая, а руки маленькие, смуглые, и она держала младенца и учила его ходить. А потом увидела, что я на нее смотрю, и улыбнулась мне. Тут у меня на глазах выступили слёзы, а когда я их утер, она уже исчезла. И так сделалось тихо на земле и на небе. Ты понимаешь…
Миа: Ну и мастер ты сочинять!
Юф: Вот, ты мне не веришь! Но всё это было, было на самом деле, в жизни, не так как всегда в жизни бывает — иначе.
Миа: Может, это так же было в жизни, как в тот раз, когда Дьявол на твоих глазах красил в красный цвет наши колеса и работал хвостом вместо кисточки?
Юф (смутившись): Ну, чего ты всё про то поминаешь.
Миа: А потом у тебя под ногтями оказалась красная краска.
Юф: Ну, тогда-то я, может, и выдумал. (С жаром.)Я тогда это всё нарочно рассказал, чтобы вы в другие мои виденья поверили. Которые настоящие. Которые я не выдумал.
Миа (строго): Ты бы поосторожней со своими виденьями. А то люди ещё подумают, будто ты полоумный. И ведь зря. Пока, во всяком случае, я за тобой ничего такого не замечала. Хотя — кто тебя знает.
Юф (сердится) Я не просил, чтоб мне были видения. Не моя вина, если я слышу голоса, если мне является Пресвятая Дева, если черти и ангелы ценят мою компанию."

И вот ещё. Это уже диалоги черепашек:

"Йонс: Какая мерзость!
Богомаз: Ещё бы не мерзость. Он язвы расковыривает, руки кусает, жилы себе ногтями раздирает, кричит на всю округу. Страшно тебе, поди?
Йонс: Мне? Страшно? Да ты меня не знаешь. А это ещё что за пакость ты тут изобразил?
Богомаз: Всего чудней, что эти бедняги считают свои муки наказанием божьим. Целые толпы этого народа, себя называя рабами греха, бродят по земле и бичуют себя и других во славу Господню.
Йонс: Да что ты? Сами себя секут?
Богомаз: Да, жуткое зрелище. Я уж в канаву лезу, как их завижу.
Йонс: У тебя горячительного не найдется ли? Весь день одну воду хлещу, изжаждался, как верблюд в пустыне."
Ну и на десерт. Ещё кусок из Майринка. На сей раз рассказ "Кардинал Напеллус". Он перекочевал в видение Малыша в подвале:
"«Для науки, для науки, – повторил Радшпиллер, находясь мысленно в отсутствии и обводя нас вопросительным взглядом: Какое мне дело до науки!»
– вдруг вырвалось у него.
Затем он внезапно вскочил со стула.
Прошелся несколько раз по комнате.
"Для вас, профессор, как и для меня, наука – второстепенное дело, – обратился он вдруг непосредственно к Ешквиду. Называйте вещи своими именами – наука для нас только повод делать что-либо безразличное само по себе; жизнь, ужасная, отвратительная жизнь иссушила нашу душу, украла наше внутреннейшее, драгоценное „я“, и теперь, чтобы не кричать постоянно о нашем горе, мы гоняемся за детскими причудами – чтобы забыть об утраченном нами. Только чтобы забыть. Так не будем же лгать самим себе!»
Мы молчали.
«Но я полагаю, что в наших причудах есть иной смысл», – сказал он с какой-то внезапной и дикой тревогой. «Я постепенно, постепенно дошел до этого; тонкий инстинкт говорит мне, что каждый поступок, совершаемый нами, имеет двойной магический смысл. – Я знаю вполне точно, почему я занимался измерением глубины вод при помощи лота почти полжизни. Я знаю также, что это значит, когда я все-таки, все-таки дошел до дна, с помощью длинной тонкой нити, чрез все водовороты, вступил в связь с тем царством, куда не может более проникнуть ни один луч этого ненавистного солнца, находящего блаженство в том, чтобы дети его погибали от жажды. Сегодня произошло внешнее, бессодержательное происшествие, но человек, умеющий видеть и понимать, узнает по неясной тени на стене, кто встал пред лампой», – он зловеще усмехнулся, взглянув на меня: «Я хочу вам кратко сказать про внутреннее значение этого внешнего происшествия; я достиг того, чего искал – теперь я защищен от ядовитых укусов змей, веры и надежды, могущих жить лишь при свете; я познал это по толчку, ощущенному в сердце, когда сегодня осуществил мою волю и коснулся лотом озерного дна. Бессодержательное, внешнее происшествие явило свой тайный лик!»
«Разве вы пережили так много тяжелого в жизни – в то время – я хочу сказать в то время, когда были священником?» – спросил Финк, – «…Что теперь ваша душа изранена?» – прибавил он про себя тихим голосом.
Радшпиллер ничего не ответил, по-видимому, созерцая развертывающуюся перед ним картину; затем он снова сел к столу, начал неподвижно глядеть в окно на лунный свет и начал рассказывать, словно лунатик, почти не переводя дыхания: «Я никогда не был священником, но уже в юности темное, могучее влечение отвлекло меня от этого мира. Целыми часами я ощущал, как лик природы на моих глазах превращался в ухмыляющуюся дьявольскую рожу – горы, леса, воды и неба, даже мое собственное тело казались мне стенами неумолимо грозной тюрьмы. Вероятно ни один ребенок не испытал того, что ощущал я, когда тень проходившего мимо облака, затемнявшего солнце, падала на луч уже тогда мною овладевал парализующий страх и мне казалось, что какая-то рука внезапно сорвала повязку с моих глаз – я глубоко заглядывал в таинственный мир, наполненный предсмертными муками крошечных живых существ, которые, скрываясь в тряпках и корнях, терзали друг друга в порыве немой ненависти.
Быть может, из-за тяжкой наследственности – отец мой умер, страдая религиозным помешательством – земля стала казаться мне вскоре обагренным кровью разбойничьим притоном.
Вся жизнь моя постепенно превратилась в постоянную пытку духовной жажды. Я не мог более спать, не мог думать; днем и ночью, без остановок, губы мои, кривясь и дрожа, механически повторяли молитвенную фразу: „Избавь нас от лукавого“, пока наконец, я не терял сознания от охватившей меня слабости.
В моих родных долинах существует религиозная секта, называемая „Голубыми братьями“, приверженцы которой, чувствуя приближение кончины, погребают друг друга заживо. Еще до сих пор цел их монастырь – над входом высеченный из камня герб: ядовитое растение с пятью голубыми лепестками, из которых верхний походит на монастырский капюшон – Aconitum napellus – голубой лютик.
Я вступил в этот орден молодым человеком и покинул его почти стариком.
За монастырскими стенами расположен сад – там есть гряда, на которой летом цветут названные мною ядовитые растения, а монахи поливают их кровью из ран, полученных при бичевании. Каждый, вступая в орден, сажает такой цветок, который, словно при крещении, получает свое собственное христианское имя.
Мой цветок носил имя Иеронима и питался моей кровью в то время, как я сам изнывал в долголетнем напрасном томлении по чуду, ожидая, что „Незримый Садовник“ оросит корни моей жизни хотя бы одной каплей воды.
Символический смысл этого странного обряда крещения кровью заключается в том, что человек магическим образом должен посадить свою душу в райском саду и способствовать ее росту, поливая кровью желаний.
На могильном холме основателя этой аскетической секты, легендарного кардинала Напеллуса – как говорит легенда – в течение одной лунной ночи вырос голубой лютик вышиной в человеческий рост – весь покрытый цветами, а когда раскрыли гроб, то там тела не оказалось. Говорят, что святой превратился в растение, и от него, впервые появившегося на земле, произошли все остальные.
Когда осенью цветы увядали, мы собирали и ели их ядовитые семена, походившие на маленькие человеческие сердца – согласно тайному преданию „голубых братьев“ они представляют собою „горчичное зерно“ веры, про которое сказано, что владеющий им может переставлять горы.
Подобно тому, как их страшный яд изменяет сердце и повергает человека в состояние между жизнью и смертью, так струя веры должна была преобразить нашу кровь – стать чудотворной силой в промежутках между грызущей смертною тоской и экстатическим восторгом.
Но я проник лотом моего познания еще далее, еще глубже в эти удивительные притчи, я сделал еще один шаг и стал лицом к лицу с вопросом:
Что станется с моей кровью, когда она, наконец, будет напоена ядом голубых цветов? И тогда ожили окружавшие меня вещи, даже придорожные камни кричали мне тысячами голосов: снова и снова, с приходом весны, ты будешь поливать ее, дабы возрастало вновь ядовитое растение, окрещенное твоим собственным именем.
В тот час я сорвал маску с питаемого мною вампира, и мною овладела непримиримая
ненависть. Я вышел в сад и втоптал в землю растение, укравшее у меня имя, питавшееся моею кровью, так, что не было видно ни одного листка.
С тех пор мой путь был словно усеян чудесными происшествиями."

Итак, две сказки Гауфа, два рассказа Майринка, сценарии Тарковского и Бермана, повесть Карра и рассказ Грина. Я думаю, если "гуглить" каждую фразу, можно найти что-то ещё. Например, история про подводных чудовищ, которым приносились жертвы, сильно напоминает Лафкрафта. И это только первые 65 страниц. Сколько ещё открытий чудных закопано в "Карлике Коне"? Буду копать дальше.

Последний раз редактировалось Rdan; 09.03.2021 в 16:18.

Спасибо за пост (5) от: AleXviD, ARTЁM, Casey, Orlok, romario

Цитировать

30.01.2019, 23:50

Ещё одна крохотная находка. Начало второй главы "Карлика Кона". Роберт Пенн Уоррен (1905-1989). Из романа "Вся королевская рать".

"Залив остался позади, и с ним - соленый, томительный и свежий запах
отмелей. Мы возвращались на север. Стало еще темнее. Туман сгустился на
полях, а в низинах перетекал через шоссе, застилая фары. Изредка навстречу
нам из темноты вспыхивала пара глаз. Я знал, что это глаза коровы,
несчастной, доброй, стоической твари, которая встала со своею жвачкой на
обочине, потому что законов для скота еще не придумали. Но глаза ее горели
в темноте"
"Мы продолжали буравить тьму еще восемнадцать минут - еще двадцать миль.
Плазменные пальцы тумана протягивались к нам из болот, выползали из
черноты кипарисов, чтобы схватить нас, но безуспешно. Из болота выскочил
опоссум, хотел перебежать дорогу и перебежал бы, но Рафинад оказался
проворнее. Рафинад слегка шевельнул руль, довернул на волос. Не было ни
удара, ни толчка - просто тукнуло под левым крылом, и Рафинад сказал:
"З-з-зар-раза".
И ещё фрагмент из "Седьмой печати" - тоже в диалогах черепашек.
" Йонс:И что это должно означать?
Богомаз:Пляску Смерти.
Йонс:Вот этот и есть Смерть?
Богомаз:Да. Пляшет со всеми вместе.
Йонс:И охота тебе эдакую чушь малевать?
Богомаз:Хочу людям напомнить про то, что им умирать придется.
Йонс:Ну, счастливей они от этого не станут.
Богомаз:А к чему вечно хлопотать, чтоб они стали счастливее? Иной раз их и постращать невредно.
Йонс:А они закроют глаза, да и смотреть не будут на твое художество.
Богомаз:Ещё как будут смотреть, уж ты мне поверь. Череп, поди, даже бабы голой приманчивей.
Йонс:Но если ты их напугаешь…
Богомаз:Они призадумаются.
Йонс:А если они призадумаются…
Богомаз:Так ещё больше напугаются.
Йонс:И прямиком — к попам в лапы.
Богомаз:А это уж не моя забота.
Йонс:Ну да, твое дело нарисовать Пляску Смерти.
Богомаз:Моё дело нарисовать всё как есть. А потом все пускай что хотят, то и делают.
Йонс:А ведь как кое-кто будет тебя честить.
Богомаз:Да уж не без того."
И я был прав, там действительно кусок из Говарда Лафкрафта. "Тень над Инсмутом".
"были там такие люди, которых на земле еще никто не видывал, -- а даже
если и услышит кто о них, все равно ни за что не поверит. Похоже на то, что
эти самые канаки, или как их там звали, отдавали своих парней и девушек в
жертву каким-то существам, что жили под водой, а взамен получали чего душе угодно. А встречались они с этими существами на маленьком острове, где были те развалины, и похоже на то, что те самые картинки с рыбами-лягушками, это то, на кого эти существа были похожи. И вообще, с них были сделаны эти рисунки. Может, они были чем-то вроде морских людей, от которых и пошли все эти рассказы про русалок. Под водой у них были всякие юрода, а остров этот они специально подняли со дна моря. Похоже, в каменных домах еще обитали какие-то живые существа, когда остров так вдруг поднялся на поверхность.
Именно поэтому канаки и решили, что те под водой живут. Увидели их и
сильно перепугались тогда, а потом и сделку заключили, хотя давно это уже
было.
Эти твари любили, когда люди приносили им себя в жертву. Веками их
принимали, но со временем забыли путь наверх. Что они делали со своими
жертвами, об этом я вам ничего не скажу, да и Обед тоже, пожалуй, не тот
человек, которого об этом надо спрашивать. Но для туземцев это все равно
было выгодно, потому как трудные времена они тогда переживали, ничего у них не получалось. И они приносили свои жертвы дважды в год -- в канун мая и дня всех святых, в общем, регулярно. И еще отдавали им кое-какие резные безделушки, которые сами же делали. А что существа эти давали им взамен -- это рыбы до отвала -- похоже, они ее им со всего моря сгоняли, -- да еще золотые, или там похожие на золотые, побрякушки и всякие вещи.
Ну так вот, как я сказал, встречались они с этими существами на том
вулканическом островке -- на каноэ плыли туда, прихватив свои жертвы, -- а
обратно привозили золотистые украшения. Поначалу эти существа никогда не выходили на главный остров, но со временем, и туда стали наведываться. Похоже на то, что им очень хотелось породниться с местными туземцами, даже вместе праздники стали справлять по большим дням -- в канун мая и дня всех святых. Понимаете, похоже на то, что они могут жить как в воде, так и на
суше -- амфибии, так, кажется, называются. Канаки сказали им, что парни с
других островов могут перебить их, если дознаются обо всех этих делах, но те
им сказали, что их это не волнует, и что они, если захотят, могут сами
перебить и вытравить всю человеческую расу, вроде того как однажды то же проделали какие-то Старожилы, кем бы они там ни были. Но сейчас им просто не хочется этого, вот потому они и лежат себе спокойно, когда кто-нибудь приплывает на остров.
Когда дело дошло до спаривания с этими рыбами-лягушками, то канаки
поначалу поартачились, но потом узнали что-то такое, отчего иначе посмотрели на это дело. Вроде бы то, что люди, якобы, всегда находились в родстве с морским зверьем, что вообще человек когда-то вышел из моря, а потому надо устроить всего лишь небольшую переделку, чтобы все вернулось на свои места.
Они и сказали канакам, что если потом пойдут дети, то сначала, пока молодые, они будут похожи на людей, а со временем станут все больше походить на этих существ, пока наконец совсем не уйдут под воду и не станут навечно жить там.
И самое важное во всем этом, молодой человек, это то, что как только они
станут рыбами и будут жить под водой, то превратятся в бессмертных. И
существа эти сами по себе никогда не умирали, разве что если их убивали в
какой-то схватке."
" и слушайте, да, слушай меня, сынок, -- я об этом еще никому не
рассказывал... Я сказал, что после той ночи никогда больше за ними не
подглядывал -- но я все равно кое-что разузнал! Хочешь узнать, что такое
настоящий кошмар, а? Ну так вот, самый настоящий кошмар, это не то, что эти морские дьяволы уже сделали, а что они еще только собираются сделать! Они годами приводили в город своих тварей, которых поднимали с самых морских глубин -- в последнее время, правда, стали чуть реже это делать. Дома, что стоят к северу от реки между Уотер- и Мэйн-стрит, просто кишат ими -- самими дьяволами и теми, которых они приволокли с собой; и когда они будут готовы... сказал, когда они подготовятся..! Ты слышишь меня?! Говорю тебе, я знаю, что это за твари -- я видел их однажды ночью, когда... иех-аххх-ахе'яххх..."

Какое терпение было у автора, склеивающего не то что абзацы, а отдельные фразы из разных произведений. И смысл такой ювелирной работы, если её никто кроме автора всё равно не мог оценить?

Последний раз редактировалось Rdan; 09.03.2021 в 16:08.

Спасибо за пост (2) от: Casey, Orlok

Цитировать

20.09.2020, 12:43

Потихоньку продолжил копать "Карлика Кона", хотя делаю это очень медленно, потому что кроме черепашек хочется читать и нормальную литературу

Итак, вот из чего состоит первая часть книги:
"Лепрекон" (1993) - фильм, режиссёр Марк Джонс (общая сюжетная канва)
"Седьмая печать (1957) - фильм, режиссёр Ингмар Бергман (фрагменты сценария)
Вильгельм Гауф - фрагменты сказок "Харчевня в Шпессарте", "Холодное сердце"
Роберт Пенн Уоррен - фрагмент романа "Вся королевская рать"
Густав Майринк - фрагменты рассказов "Действо сверчков". "Кардинал Напеллус", "Альбинос"
Джозеф Ллойд Карр - фрагмент романа "Месяц в деревне"
Андрей Тарковский "Гофманиана" (фрагмент неснятого сценария)
Александр Грин - фрагменты романа "Золотая цепь" и рассказов "Кошмар", "Колония Ланфиер", "Преступление отпавшего листа", "Лунный свет"
Говард Филлипс Лафкрафт - фрагменты рассказов "Тень над Иннсмаутом", "Ужас Данвича", "Странный старик", "Запертая комната", "Картина в доме"
Павел Вежинов - фрагменты рассказов "Барьер", "Озёрный мальчик" (другие куски этих текстов встречались в "Баркулабе фон Гарте")
Карлос Кастанеда "Учение дона Хуана", "Особая реальность. Новые беседы с доном Хуаном" (встречались также в "Чародее зелёного острова")
Славомир Мрожек - фрагмент пьесы "Портрет".

Допускаю, что список может дополняться. Если найду ещё что-нибудь, добавлю, когда буду составлять список плагиата по второй части "Карлика Кона".

Спасибо за пост (7) от: ARTЁM, Casey, Lino, Orlok, Rdan, romario, Wexton

Цитировать

09.03.2021, 14:15

Три дополнения по первой части: Александр Грин "Маленький заговор" (фрагмент), Александр Грин "Огонь и вода" (фрагмент) и Ингмар Бергман "Улыбки летней ночи" (фрагмент киносценария)
Кроме того, я набрался терпения и "прочесал" ещё и вторую часть "Карлика Кона". Вот что нашлось тут, кроме сюжетной канвы фильма "Лепрекон 2. Одна свадьба и много похорон":
Вся глава "Над чёрной бездной" - Иван Тургенев "Призраки" (продавать русскую классику под брендом "Черепашки-ниндзя", защитив её "авторскими правами" - такое было возможно только в 90-е. А "Тараса Бульбу", с добавлением черепашек, слабо было переписать?)
Глава "Вечер в ресторане" - Сергей Довлатов "Мармеладовая роза" (история про то, как черепашки заказывали «Соте эрб де Прованс»)
Глава "Странная карта" - снова кусок из "Гофманианы" Андрея Тарковского
Глава "Ник и Джулия" - фрагмент рассказа Роберта Крэйна "Пурпурные поля" (взят из 10-го тома советской "Библиотеки современной фантастики")
Глава "Три правила" - Александр Грин "Малинник Якобсона" и Густав Майринк "Голем"
Глава "Смерть Ена" - Александр Грин "Трагедия плоскогорья Суан" и Густав Майринк "Посещение И. Г. Оберейтом пиявок, уничтожающих время". Кстати, классное название получилось бы "Черепашки-ниндзя против пиявок, уничтожающих время".
Глава "Ник встречается с черепахами" - Александр Грин "Ива"
Глава "В норе" - первую половину, там где Джулия, Чёрный человек и чудовищный кот, распознать пока не удалось. Но исхожу из предпосылки, что это тоже откуда-то списано. А вторая половина - Г. Ф. Лавкрафт в соавторстве с Августом Дерлетом - "Единственный наследник"
Глава "Шкатулка" - Роберт Силверберг "Тихий вкрадчивый голос" (это тоже из 10-го тома "Библиотеки современной фантастики". Хороший рассказ, кстати, жалко, что при переписывании весь смысл потерялся полностью). И Александр Грин "Шапка-невидимка"
Глава "Джулия и черепахи" - Александр Грин "Зурбаганский стрелок", глава пятая "Горный переход Бига"
Глава "Лилипуты" - Клиффорд Саймак "Что может быть проще времени" и Александр Грин "Жизнь Гнора"
Глава "В кафе" - Клиффорд Саймак "Что может быть проще времени", "Александр Грин "Канат", Густав Майринк "Вальпургиева ночь"
Глава "Сейф" - Александр Грин "Рассказ Бирка", Пол Андерсон "Зовите меня Джо"
Глава "Смерть Карлика " - Г. Ф. Лавкрафт, Август Дерлет "Тёмное братство"
И даже крошечное "Послесловие", и то украдено из повести Рэймонда Джоунса "Уровень шума" . Вот, пожалуйста:

"Внезапно экран озарился светом. Из мрачного подземелья вырвался клуб огня. На какой-то жуткий момент он, казалось застыл в воздухе, а затем камнем рухнул вниз.
- Это был карлик.
Кинокамера потеряла его на мгновение, но полностью запечатлела момент удара тела о землю. Во время падения карлик перевернулся. Его тело подскочило несколько раз и замерло. Лео подошел к выключателю. Экран перестал светиться.
- Таково положение дел на сегодня, друзья, - тихо сказал Лео. - Карлик Кон мертв. И в этом мы теперь абсолютно уверены".

"Внезапно экран озарился светом. Из ранца на спине Даннинга вырвался клуб огня. На какой-то жуткий момент он, казалось, застыл в воздухе, а затем камнем рухнул вниз. Кинокамера потеряла его на мгновение, но полностью запечатлела момент удара тела о летное поле. Во время падения Даннинг перевернулся, и ранец оказался под ним, когда он врезался в землю. Его тело подскочило несколько раз, перевернулось и замерло. Кейз подошел к выключателю и дал знак поднять шторы. Кто-то встал, чтобы выполнить его просьбу. Остальные сидели неподвижно. Казалось, время прекратило свое течение.
- Таково положение дел, джентльмены, - тихо сказал Кейз. - Теперь вы понимаете, почему вы сегодня здесь. Даннинг открыл антигравитацию. В этом мы абсолютно уверены. И Даннинг мертв."

Не берусь утверждать, что нашёл 100% плагиата, но 90% точно выявлено. Если вдруг найдётся что ещё, буду дополнять.

Последний раз редактировалось Agent 003,5; 09.03.2021 в 20:01.

Спасибо за пост (6) от: ARTЁM, Casey, Orlok, Rdan, romario, Wexton

Цитировать

26.04.2023, 00:50

Мда уж

Помню читал эту книгу в далеком 1996 году. У друга брал. В шестом классе я тогда учился. Тогда мне сразу было ясно, что взяли настоящий рассказ или ыильм про какого-то Леприкона и впихнули туда черепашек. В результате получился жесткий и ужасный рассказ. Чисто фильм ужасов 👍.

Цитировать